Драконова Академия 2

— А знаешь что?! Ты прав! Провоцируй кого угодно и сколько твоей душе захочется. Только когда в следующий раз соберешься это делать, делай это без меня и сразу рассчитывай обратный путь до своих апартаментов и приблизительный способ передвижения. Например, драконий принц-гусеничка. Уверена, в Академии будет сенсация!

Глаза его полыхнули так, что никакого дополнительного света не нужно, еще и академический двор за окном наверняка осветил. Я же нагнулась, чтобы надеть туфли, а когда разогнулась, оказалась с Люцианом лицом к лицу. Ну или лицом к подбородку, что при нашем росте было наиболее верно.

— Можешь выставить мне счет за доставку, Ларо, — процедил он, чуть ли не выплюнул.

— Баран! — я изо всех сил ударила его в грудь, в ответ он перехватил мои запястья и дернул на себя. Я споткнулась о перекособоченное покрывало и упала в него. Точнее, на него, а обо что споткнулся Люциан, я не знала, потому что мы вдвоем снова рухнули на кровать.

К счастью для меня, на этот раз я оказалась сверху, поэтому рванулась.

— Пусти!

А в следующий миг уже оказалась на спине и под ним. Ладно бы только это, но драконобаран, а точнее, баранодракон опять меня поцеловал. Не так резко и грубо, как в коридоре перед аудиторией, но тоже внезапно, выбивая из груди воздух, сметая все крутящиеся в мыслях слова и остатки моего самообладания. Я же, неожиданно для себя, всхлипнула и разревелась.

— Э… Ларо? — он отстранился с таким недоумением, что мне захотелось дать ему по голове.

Вместо этого я снова ударила его в грудь сжатыми кулаками. Снова. И снова.

— Ты что?

Испугалась я за тебя, вот что!

Слова почему-то застыли во мне, в самой груди, отказываясь меня покидать, а вот слезы шли охотно. Градом. Будто вчера во мне сорвало какой-то предохранитель или краник открылся, который я замуровала на долгие годы в цементе напускного безразличия и спокойствия. Но Драгону, конечно, видеть это было вовсе необязательно, поэтому я села, стараясь не слишком сильно шмыгать носом и не размазывать слезы по лицу.

— Мне надо идти.

— Не надо тебе никуда идти, — Люциан неожиданно привлек меня к себе, так остро, быстро и внезапно, что я снова задохнулась, но уже совсем от других чувств. — Лен, ты как наваждение какое-то. Я с тобой рехнусь скоро, ты понимаешь?

Он плотно сжал губы, словно внутри него остались еще какие-то другие слова, как и во мне, и Люциан не хотел давать им свободу. Тем не менее он все-таки произнес:

— Помнишь, что я сказал в тот день? Когда собирался расторгнуть помолвку? Я говорил, что хочу с тобой встречаться, но вовсе не для того, чтобы все было естественно или чтобы нас не раскусил мой папаша. Плевать я на него хотел… Я просто хочу встречаться с тобой, Ларо. Хочу, чтобы ты была моей девушкой, по-настоящему. От и до. Хочу, чтобы ты была моей.

Кажется, я понимала. Я очень хорошо понимала, потому что сама чувствовала то же самое, и как оно так незаметно произошло — вот тут уже понятия не имею. Мы же и знакомы то всего-ничего, и после Земскова я клятвенно обещала себе ни в одного парня больше вот так, с головой. Но сейчас чувствовала, в этот самый момент, что правда готова попробовать. С ним.

Но до этого…

Люциан ждал ответа, а я не могла ему его дать. По крайней мере, пока не расскажу о том, что со мной происходит. Поэтому сейчас мягко высвободилась из его объятий и произнесла:

— Мне надо тебе кое-что сказать.

— О том, что такое баран? — произнес Люциан. — Или кто такой. Ты временами очень странно выражаешься, Ларо, но не поверишь, даже это мне в тебе нравится.

Почему же не поверю? Очень даже поверю, мне вот тоже нравится, что временами ты такой… баран. Правда, открыть рот и что-либо сказать я не успела, потому что он продолжил:

— Мама была беременна Нэв. Они с отцом были счастливы, и все шло хорошо. До родов оставалось несколько дней, может быть, неделя. В тот день у отца была встреча в дипломатическом дворце, собирались на обсуждение какой-то внеочередной политической суеты, а мой братец решил, что должен во что бы то ни стало научиться управлять своей темной сутью. Он пошел в комнату для тренировок и попытался ее выпустить. Рвануло так, что его чудом не разорвало на части, а сам он превратился в сгусток пульсирующей темной дряни, запертой в двенадцатилетнем парне. Меня не было во дворце, но те, кто были — видели жуткие ползущие по стенам тени и чувствовали этот дикий давящий холод. Я как сейчас помню эти рассказы. Тех, кого не зацепило сразу. Тех, кто остался жив.

Я замерла. Несмотря на тепло его рук, от его слов веяло холодом.

— Никто не мог к нему подойти, а отца не смогли дозваться сразу. Да он бы и не успел… счет там шел на секунды, и только мама решилась к нему войти. Рискуя собой, даже Нэв, она пошла спасать драхова Сезара от того, что он из себя представляет. Мама была сильной, поэтому она считала, что справится. Проявленная темная магия подвластна отражению, поэтому она сумела открыть портал. Поэтому даже смогла к нему приблизиться. Потом… потом рвануло второй раз. Когда она почти вытащила Сезара из этого.

Люциан говорил отстраненно, но по моей коже бежал холод. Такой же ледяной, как если бы я стояла в том дворце, там, куда не успела дотянуться Смерть — и чувствовала, как она заполняет меня собой. Не в силах что-либо выдавить, я просто накрыла его руку своей.

— Отец прибыл спустя пару минут. Сезар был в отключке, но жив, мама… мама все оставшиеся силы направила на спасение жизни внутри нее. Возможно, эта история поможет тебе понять, — на скулах его заиграли желваки, — почему я ненавижу темную магию и почему все и все, что с ней связано, вызывают у меня желание вцепиться им в глотку и рвать до тех пор, пока они не затихнут. Нет, я бы не бесился меньше, если бы рядом с тобой крутился любой другой, но Валентайн Альгор…

— Валентайн Альгор помог мне найти подругу. Точнее, узнать, что она умерла, — я вытолкнула эти слова хрипло, и, кажется, наконец-то в них поверила. Окончательно. — Соня была для меня как сестра. Мы выросли вместе. Она поддержала меня после смерти родителей. Она всегда была на моей стороне. Всегда, что бы ни случилось, даже когда я была неправа… Она помогла мне не сойти с ума, когда не стало мамы с отцом. Мы стали друг для друга кем-то даже большим, чем сестры… я ни к кому больше не могла прийти со всем, со всеми своими темными сторонами. Только к ней.

А ведь Соне я бы не задумываясь рассказала про то, что внутри меня. Конечно, в переводе на нашу немагическую реальность, это звучало бы странно, но я знала, была уверена, что она бы поняла. Без лишних слов и вопросов.

— Потом так случилось, что мы расстались. Потом… неделю назад она исчезла. Я не могла ее найти и сходила с ума от того, что не знала, что случилось.

— При чем здесь Валентайн Альгор? — спросил Люциан. — Почему ты просто не пришла ко мне?

— Потому что в ее исчезновении была замешана темная магия. Она же ее и убила.

Кажется, во мне кончился бензин, потому что я замолчала. Не в силах даже пошевелиться, сделать или сказать что-то еще. Моя рука так же лежала на руке Люциана, и он ее не отнимал. Я же просто сидела и вспоминала ее улыбку. Ее смех. Все наши прогулки, все забавные эпизоды или даже моменты, когда мы ссорились. Я бы многое отдала, чтобы Сонька ко мне вернулась, и мы могли еще с десяток раз поссориться из-за какой-нибудь ерунды. А потом тут же помириться. Я многое бы могла рассказать о том, какая она была классная, но все это сейчас оставалось запертым во мне. Даже ее мечта — стать крутым фотографом и покорять мировые выставки.

Не знаю, сколько прошло времени до того, как Люциан глубоко вздохнул. Настолько глубоко, что этот вздох отозвался во мне и заставил сердце биться чаще. На его словах:

— Что ты хотела мне сказать?

Что я хотела ему сказать? Что я могла ему сказать? Сейчас, после того, как он рассказал мне о том, что темная магия убила его мать. О том, что его старший брат стал причиной ее смерти. О том, что его кровь отравлена ненавистью ко всему и ко всем, что так или иначе связано с темными.

Сказать ему правду сейчас — значит, разрушить все, что между нами было. И все, что еще могло бы быть, поэтому я глубоко вздохнула и ответила:


— Все, что хотела, уже сказала.

И правда, что тут еще добавишь? Мне безумно жаль, что так произошло с твоей мамой? Безумно жаль — это не совсем те слова, которые можно говорить в такой ситуации. Впервые в жизни мне не хватало и слов, и чувств. Или же наоборот, последних было слишком много? Поэтому я завозилась в его руках и кивнула на дверь.

— Мне правда пора.

— Не пора, Ларо, — хрипло произнес он, сверкнув жадным голодным взглядом. — Сегодня ты остаешься у меня.





Глава 4




Люциан Драгон

Ленор Ларо — взъерошенная, немного сонная, такая искренняя и в кои-то времена не брыкающаяся в его объятиях — ради такого стоило даже пережить столкновение с Альгором в аудитории.

К Лозантиру Альгора!

К Лозантиру всех!

Значение сейчас имела только она: хрупкая, нежная и такая желанная. Правда, с «не брыкаешься» он явно поспешил, в ответ на его заявление девушка мгновенно ощетинилась.

— Снова приказываешь?!

Да, он привык приказывать, но с ней это не прокатывало. С ней вообще ломались все шаблоны и все, как он привык действовать, поэтому сейчас Люциан убрал прядку волос с ее лица, заправил за ухо и произнес:

— Нет. Я хочу, чтобы ты осталась. А ты?

Она широко распахнула глаза. В ее глазах можно было потеряться, да он и терялся уже. Неоднократно. Вот только сейчас, в отличие от всего, что было раньше, Люциан совершенно не хотел находиться.

Наваждение? Пусть продолжается.

Сумасшествие? Плевать.

Безумие? Или какое-то совершенно новое чувство, с которым он до встречи с ней был не знаком. Без разницы.

Все равно, если имя этому всему — Ленор Ларо.

Дурея от ее близости, он всматривался в ее лицо, пока не увидел в глазах ответ. Хотя ответ был не только в глазах, Ленор бы сбежала от него, если бы хотела сбежать. Если бы не хотела остаться — сам Лозантир, снизошедший в мир, чтобы превратить его в тлен и темную силу, не смог бы ничего сделать. Она хотела остаться. И она совершенно точно хотела его.

Что-то изменилось.

Вчера? Сегодня?

Непонятно.

Неважно.

Ее тонкий аромат — горчинка трав, смягченная сладкими нотами, пряный оттенок, который он хранил в своей памяти со вчерашнего вечера — даже отчаянно злясь на эту девчонку, даже зверея при мысли о том, что Альгор может к ней прикоснуться, сейчас стал ярче. И Люциан подался вперед, с наслаждением вдыхая его, как воздух после длительного удушья. Никогда не замечал за собой особой сентиментальности, но в эту минуту слова «не могу тобой надышаться» приобрели особый оттенок. Неповторимый оттенок каждого вдоха с ее кожи.

— Люциан! Щекотно, — фыркнула она, когда он коснулся бешено бьющейся на шее жилки губами. А потом вцепилась в его плечи, напряженная — когда Люциан опрокинул ее в ворох подушек и смятого покрывала — с раскрывающимися алыми лепестками смущения на щеках.

Драхи!

Почему она даже краснеет так, что невыносимо хочется касаться каждого сантиметра кожи: губами, руками, языком — слизывать этот румянец с ее щек, с ее разгоряченного тела. Так невозможно, так остро, так сладко. Он и не выдержал, дыханием скользнул по шее, спускаясь ниже, повторяя треугольник выреза ее блузки поцелуями.

Десятки девчонок, желающих стать его — а он сходит с ума по одной!

Одетой в самую обычную академическую форму… На этой мысли он себя и поймал. На этой, а еще на том, как его губы сомкнулись на выступившей под тонким бельем и блузкой вершинке груди. Пальцы на его плечах сжались сильнее, а ее не то выдох, не то стон ударил в голову, и не только в голову. Ее юбка задралась, открывая ноги и бедра, и Люциан скользнул ладонью по нежной коже к белью.

— Люциан… стой! — Ее ладони уперлись в его плечи совсем не так, как ему хотелось бы. Нет, ему бы хотелось, чтобы она сорвала с него этот драхов пиджак, отбросила в сторону, выдергивая рубашку из брюк, но Ленор застыла под ним, напряженная, и он, чувствуя, как бешено грохочет в ушах собственное сердце, поднял голову.

— Что-то не так? — собственный голос упал до драконовых низин, странно даже, что это был голос, а не рычание.

— Нет, — ее тоже был низким. Немного хриплым. А на губе еще виднелся след от его укуса.

Его.

Укуса.