Драконья кровь
Часть 7 из 82 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он допил пиво и махнул рукой, призывая новую бутылку, которая появилась в мгновение ока.
– Я хотел в окно вылезти. Даже пригрозить думал, что все расскажу, только заснул. Ждал, ждал и заснул. Случается с детьми… набегался накануне. Проснулся уже от голосов.
Из-под крышки пошла пена, которую Даг слизнул.
– Мамашка. Папаша и старик Эшби… – Его передернуло. – Я его боялся. Встретил как-то… камни в пруд кидали. С Крисом. Помнишь Криса? Он загнулся вскоре… Эшби подошел. Стал нести какую-то хрень про то, что лягушки тоже живые. И вообще… он с Крисом трепался. А я только и думал, как бы куда подеваться. Не хотел, чтоб он на меня пялился. Глазищи такие. У людей не бывает таких.
Это Даг произнес с немалой убежденностью.
– Он сказал Крису, что тот умный. И что ему надо учиться. Много учиться, и не только в школе. Предложил заглянуть в усадьбу. Крис еще хвастался, что его Эшби сам учить взялся, чтобы потом в колледж можно было поступить. Или в университет. Ага… хрен ему, а не университет.
– Погоди. То есть Эшби учил Криса?
– Так я тебе о чем толкую. И не только его. Вы тут мышей ни хрена не ловите. Он еще тем извращенцем был. Не знал?
– Откуда?
– От верблюда. – Даг пил пиво большими глотками, отфыркиваясь и кривясь, будто сам процесс этот не доставлял ему никакого удовольствия. – К нему полгорода бегало. Книжки читали. В саду играли… Джейла Макграви, помнишь такую? Она все с розами возилась. Пока не померла. Видишь, какое, мать его, совпадение?
Головная боль ожила. Она поползла змеей, охватывая голову, угрожая стиснуть ее в кольцах и раздавить. И тогда не будет Томаса, а с ним сгинет маленькая грязная тайна.
Чья?
– Он и к Берту подходил, я знаю. Только тот слушать не стал. Ему насрать на книги было.
Никто не стал бы закрывать блоком мастерскую. Необычная, но ничего ужасного Томас там не увидел. Или Эшби стеснялся своего увлечения?
Отнюдь. Он явно гордился.
– …Ночью я его одену, – сказал он, усаживая деревянного человека перед окном. – Вернее, ее. Мне нравится думать, что это – женщина. Пока, конечно, очертания тела андрогинны…
Этого слова Томас не знал. Ни тогда, ни теперь. А если так, то, исключительно логически, мог бы он выдумать его? Нет.
– Я выполз из кровати. Понял, что произошло что-то такое… нехорошее… дверь приоткрыл. Они говорили. Папашка громко. Мамаша рыдала. А Эшби… он тихий всегда. И получилось услышать не сразу. Он сказал, что твоей вины нет, что произошел несчастный случай.
– Какой?
Вины нет. На ком?
…Берег. Море. Волны. Поплавок ныряет, а рыба не ловится, хотя ночь вполне себе отличная для рыбалки. И Берт злится. Он думает, что это Томас виноват…
– Ты это… – Даг хлопнул по плечу, вырвав из воспоминания. – Туточки не загнись, лады? А то не хватало головной боли. Объясняйся потом.
– Я не помню. Ничего не помню.
– Ага. Он так и сказал. Что помнить ты ни хрена не будешь. Что он так сделал, потому что ни к чему оно. Что это только жизнь изуродует, а Берта не вернет. Что он сам свидетельство о смерти выдаст, в котором будет значиться инсульт. С детьми тоже случается. И шериф примет. Куда он денется.
…Волны теплые. За день море нагревается и потом, после заката, спешит делиться этим теплом. Берт скидывает рубашку. А Томасу страшно.
Он никогда не плавал ночью.
Ночное море выглядит бездонным. Да и здесь, на Дальних камнях, хватает ям. Нет, плавать Томас умеет, как и все местные, но как узнать, что там, в этих ямах?
Вдруг да скрывается тварь морская? Вдруг да выкинет щупальца, обвивая ноги Томаса? Вдруг…
– Кровь идет. Из носу, – сказал Даг и сунул мятый платок. – Ты это… не особо того… папаша тогда орал, что он тебя зашибет, ублюдка этакого. А мамашка, та плакала, что ты не виноват. Она всегда плакала… тебя и отправили-то, чтоб глаза не мозолил. Я вот остался.
– Мне жаль. Но я… не помню.
– Ты ему голову разбил. Там уже шериф написал, что вроде как голова разбилась при падении, но я потом слышал, как они говорят. Родители. Ты тогда пластом лежал. Небось Эшби, когда в мозгах поковырялся, чего-то не того сковырнул, вот тебя и переклинило. Дышать дышал, глаза еще открывал, только смотрел так… ну… не как нормальный человек. Эшби каждый день заглядывал. И папашку унял. Сказал, что сам о тебе позаботится. Что если папашке тяжело принять, то он найдет как устроить. Есть у него знакомцы… Ты вот знаешь, что не было у папаши братьев?
– Как не было? – Томас все же потянулся к бутылке.
Голова и так раскалывалась. И пить хотелось. Так хотелось, что язык, казалось, присох к горлу. И ни вдохнуть, ни выдохнуть.
…Вода поблескивает. И лунная дорожка лежит на ней…
– А вот так. Не было. Это тебе сказали. Ну и другим. У мамашки тоже только сестра, и та в Аризоне. Она ж не из местных. А местным интересно было, куда тебя спровадили. Народ-то сообразительный, шептался много, не все верили, что Берт сам помер.
Пиво было теплым и горьким. Оно оставило гадостное послевкусие, но бутылку Томас допил.
– Тогда… кто меня принес?
– Эшби. Сперва тебя. Потом шерифа кликнул. Вроде как Берт один рыбачить пошел. А у тебя мозговая лихорадка приключилась. И стало быть, к тебе нельзя. Этот… как его…
– Карантин?
– Во-во, он самый. Мне тоже из дому выходить запретили. Но я и не стремился. Как-то все было… я ж дитем был, но все одно шкурой чувствовал, что оно неладно. Хотелось залезть в какую нору и не высовываться. Папаша вообще обмолвился, что ты, наверное, сдохнешь, так оно и надо, потому что хватит с него ублюдков в доме.
– Я не помню! – прозвучало беспомощно.
– Ага, – равнодушно отозвался Даг. – Эшби и ему что-то сделал. Глянул как-то, и папашка заткнулся. Даже по пьяни больше не заговаривал. И мамаша тоже. Они вообще будто забыли про Берта. Комнату его мне отдали. Нет, я рад был, но страшно… окно запирать стал, все казалось, старик Эшби придет и заберет меня.
Боялся ли Томас старого Эшби? Нисколько. Он был другим, несомненно. Он разительно отличался от обычных жителей городка, но при всем том в его необычности не чувствовалось угрозы. Напротив, с мистером Эшби было спокойно.
– Вещи Берта он забрал. Пришел и сложил все в коробки. Даже старые ботинки. Сказал, что так оно будет легче. Всем. Не знаю, как про всех, но мамка перестала плакать. А папашка бухать стал. Он и раньше-то пил, но как-то по-человечески, что ли? А тут до белых глаз.
Даг откупорил новую бутылку:
– Твое здоровье. Ты вот очнулся. Я хотел спросить, что там приключилось, но ты не помнил. Сидел. Смотрел. И говорить не мог, только мычал. А как заговорил, то совсем отмороженный сделался. Я тебе слово, а ты на пол падаешь и головой стучишься. Или вот сядешь, упрешься взглядом в одну точку и сидишь так. Час, другой… жуть просто.
– Не помню.
Если долго повторять, может, память смилостивится? И Томас поймет, что произошло на том берегу?
– Ничего не помню…
– Потом вроде ничего. И стал почти как раньше, только перемыкало порой. Не помнишь, как играли с тобой? В пиратов… ты меня поймал, повалил и душить стал. Если б мамка не прибежала, удушил бы на хрен.
– Не помню.
– Ага… – Даг не сдержал отрыжку. – А потом с этой полукровкой… приключилось. Ты ее едва не пришиб.
– Не было такого.
– Ага… мисс Уильямс тебя отдирала. Ты ей в горло вцепился и кричал, что она должна сдохнуть. Сам в кровищи… Джер и тот перепугался до усрачки. Вас разнять не сразу вышло.
– Не было такого.
– Было, было, потому тебя и отослали. Старик Эшби пришел и сказал, что лучше бы тебе обстановку сменить, что так быстрее отпустит. Обещал, что за тобой присмотрят. И что, когда время придет, ты вернешься. Стало быть, пришло.
Боль накатывала волной.
Даг меланхолично заметил:
– У тебя из уха кровь идет.
А Томас лишь кивнул. Идет? Пускай себе. Глядишь, вся не вытечет. А если и вытечет, то смерти он не боялся. Но салфетку, скомкав, к уху прижал.
– Что… еще… скажешь?
Слова отдавались в затылке, будто кость стала медной, а звуки – молотом, по этой меди ударявшим. И дышать приходилось ртом, потому как из носу тоже кровило.
– А чего надо? Если хочешь, приезжай. Место найдется.
– Я в мотеле.
– Ага… слышал…
– Эшби?
– Ник? Да вроде нормальный парень. Хотя… как-то случилось мне беседовать… сам дурак, конечно, по дури влез. Не стоило девчонку трогать… да… теперь понимаю, а тогда кровь кипит, и приняли опять же на грудь хорошенько. А как приняли, то и… в общем, нехорошо получилось. Да… Ник после появился. Поговорить. И поговорил.
– О чем?
Даг глянул поверх головы.
– Я хотел в окно вылезти. Даже пригрозить думал, что все расскажу, только заснул. Ждал, ждал и заснул. Случается с детьми… набегался накануне. Проснулся уже от голосов.
Из-под крышки пошла пена, которую Даг слизнул.
– Мамашка. Папаша и старик Эшби… – Его передернуло. – Я его боялся. Встретил как-то… камни в пруд кидали. С Крисом. Помнишь Криса? Он загнулся вскоре… Эшби подошел. Стал нести какую-то хрень про то, что лягушки тоже живые. И вообще… он с Крисом трепался. А я только и думал, как бы куда подеваться. Не хотел, чтоб он на меня пялился. Глазищи такие. У людей не бывает таких.
Это Даг произнес с немалой убежденностью.
– Он сказал Крису, что тот умный. И что ему надо учиться. Много учиться, и не только в школе. Предложил заглянуть в усадьбу. Крис еще хвастался, что его Эшби сам учить взялся, чтобы потом в колледж можно было поступить. Или в университет. Ага… хрен ему, а не университет.
– Погоди. То есть Эшби учил Криса?
– Так я тебе о чем толкую. И не только его. Вы тут мышей ни хрена не ловите. Он еще тем извращенцем был. Не знал?
– Откуда?
– От верблюда. – Даг пил пиво большими глотками, отфыркиваясь и кривясь, будто сам процесс этот не доставлял ему никакого удовольствия. – К нему полгорода бегало. Книжки читали. В саду играли… Джейла Макграви, помнишь такую? Она все с розами возилась. Пока не померла. Видишь, какое, мать его, совпадение?
Головная боль ожила. Она поползла змеей, охватывая голову, угрожая стиснуть ее в кольцах и раздавить. И тогда не будет Томаса, а с ним сгинет маленькая грязная тайна.
Чья?
– Он и к Берту подходил, я знаю. Только тот слушать не стал. Ему насрать на книги было.
Никто не стал бы закрывать блоком мастерскую. Необычная, но ничего ужасного Томас там не увидел. Или Эшби стеснялся своего увлечения?
Отнюдь. Он явно гордился.
– …Ночью я его одену, – сказал он, усаживая деревянного человека перед окном. – Вернее, ее. Мне нравится думать, что это – женщина. Пока, конечно, очертания тела андрогинны…
Этого слова Томас не знал. Ни тогда, ни теперь. А если так, то, исключительно логически, мог бы он выдумать его? Нет.
– Я выполз из кровати. Понял, что произошло что-то такое… нехорошее… дверь приоткрыл. Они говорили. Папашка громко. Мамаша рыдала. А Эшби… он тихий всегда. И получилось услышать не сразу. Он сказал, что твоей вины нет, что произошел несчастный случай.
– Какой?
Вины нет. На ком?
…Берег. Море. Волны. Поплавок ныряет, а рыба не ловится, хотя ночь вполне себе отличная для рыбалки. И Берт злится. Он думает, что это Томас виноват…
– Ты это… – Даг хлопнул по плечу, вырвав из воспоминания. – Туточки не загнись, лады? А то не хватало головной боли. Объясняйся потом.
– Я не помню. Ничего не помню.
– Ага. Он так и сказал. Что помнить ты ни хрена не будешь. Что он так сделал, потому что ни к чему оно. Что это только жизнь изуродует, а Берта не вернет. Что он сам свидетельство о смерти выдаст, в котором будет значиться инсульт. С детьми тоже случается. И шериф примет. Куда он денется.
…Волны теплые. За день море нагревается и потом, после заката, спешит делиться этим теплом. Берт скидывает рубашку. А Томасу страшно.
Он никогда не плавал ночью.
Ночное море выглядит бездонным. Да и здесь, на Дальних камнях, хватает ям. Нет, плавать Томас умеет, как и все местные, но как узнать, что там, в этих ямах?
Вдруг да скрывается тварь морская? Вдруг да выкинет щупальца, обвивая ноги Томаса? Вдруг…
– Кровь идет. Из носу, – сказал Даг и сунул мятый платок. – Ты это… не особо того… папаша тогда орал, что он тебя зашибет, ублюдка этакого. А мамашка, та плакала, что ты не виноват. Она всегда плакала… тебя и отправили-то, чтоб глаза не мозолил. Я вот остался.
– Мне жаль. Но я… не помню.
– Ты ему голову разбил. Там уже шериф написал, что вроде как голова разбилась при падении, но я потом слышал, как они говорят. Родители. Ты тогда пластом лежал. Небось Эшби, когда в мозгах поковырялся, чего-то не того сковырнул, вот тебя и переклинило. Дышать дышал, глаза еще открывал, только смотрел так… ну… не как нормальный человек. Эшби каждый день заглядывал. И папашку унял. Сказал, что сам о тебе позаботится. Что если папашке тяжело принять, то он найдет как устроить. Есть у него знакомцы… Ты вот знаешь, что не было у папаши братьев?
– Как не было? – Томас все же потянулся к бутылке.
Голова и так раскалывалась. И пить хотелось. Так хотелось, что язык, казалось, присох к горлу. И ни вдохнуть, ни выдохнуть.
…Вода поблескивает. И лунная дорожка лежит на ней…
– А вот так. Не было. Это тебе сказали. Ну и другим. У мамашки тоже только сестра, и та в Аризоне. Она ж не из местных. А местным интересно было, куда тебя спровадили. Народ-то сообразительный, шептался много, не все верили, что Берт сам помер.
Пиво было теплым и горьким. Оно оставило гадостное послевкусие, но бутылку Томас допил.
– Тогда… кто меня принес?
– Эшби. Сперва тебя. Потом шерифа кликнул. Вроде как Берт один рыбачить пошел. А у тебя мозговая лихорадка приключилась. И стало быть, к тебе нельзя. Этот… как его…
– Карантин?
– Во-во, он самый. Мне тоже из дому выходить запретили. Но я и не стремился. Как-то все было… я ж дитем был, но все одно шкурой чувствовал, что оно неладно. Хотелось залезть в какую нору и не высовываться. Папаша вообще обмолвился, что ты, наверное, сдохнешь, так оно и надо, потому что хватит с него ублюдков в доме.
– Я не помню! – прозвучало беспомощно.
– Ага, – равнодушно отозвался Даг. – Эшби и ему что-то сделал. Глянул как-то, и папашка заткнулся. Даже по пьяни больше не заговаривал. И мамаша тоже. Они вообще будто забыли про Берта. Комнату его мне отдали. Нет, я рад был, но страшно… окно запирать стал, все казалось, старик Эшби придет и заберет меня.
Боялся ли Томас старого Эшби? Нисколько. Он был другим, несомненно. Он разительно отличался от обычных жителей городка, но при всем том в его необычности не чувствовалось угрозы. Напротив, с мистером Эшби было спокойно.
– Вещи Берта он забрал. Пришел и сложил все в коробки. Даже старые ботинки. Сказал, что так оно будет легче. Всем. Не знаю, как про всех, но мамка перестала плакать. А папашка бухать стал. Он и раньше-то пил, но как-то по-человечески, что ли? А тут до белых глаз.
Даг откупорил новую бутылку:
– Твое здоровье. Ты вот очнулся. Я хотел спросить, что там приключилось, но ты не помнил. Сидел. Смотрел. И говорить не мог, только мычал. А как заговорил, то совсем отмороженный сделался. Я тебе слово, а ты на пол падаешь и головой стучишься. Или вот сядешь, упрешься взглядом в одну точку и сидишь так. Час, другой… жуть просто.
– Не помню.
Если долго повторять, может, память смилостивится? И Томас поймет, что произошло на том берегу?
– Ничего не помню…
– Потом вроде ничего. И стал почти как раньше, только перемыкало порой. Не помнишь, как играли с тобой? В пиратов… ты меня поймал, повалил и душить стал. Если б мамка не прибежала, удушил бы на хрен.
– Не помню.
– Ага… – Даг не сдержал отрыжку. – А потом с этой полукровкой… приключилось. Ты ее едва не пришиб.
– Не было такого.
– Ага… мисс Уильямс тебя отдирала. Ты ей в горло вцепился и кричал, что она должна сдохнуть. Сам в кровищи… Джер и тот перепугался до усрачки. Вас разнять не сразу вышло.
– Не было такого.
– Было, было, потому тебя и отослали. Старик Эшби пришел и сказал, что лучше бы тебе обстановку сменить, что так быстрее отпустит. Обещал, что за тобой присмотрят. И что, когда время придет, ты вернешься. Стало быть, пришло.
Боль накатывала волной.
Даг меланхолично заметил:
– У тебя из уха кровь идет.
А Томас лишь кивнул. Идет? Пускай себе. Глядишь, вся не вытечет. А если и вытечет, то смерти он не боялся. Но салфетку, скомкав, к уху прижал.
– Что… еще… скажешь?
Слова отдавались в затылке, будто кость стала медной, а звуки – молотом, по этой меди ударявшим. И дышать приходилось ртом, потому как из носу тоже кровило.
– А чего надо? Если хочешь, приезжай. Место найдется.
– Я в мотеле.
– Ага… слышал…
– Эшби?
– Ник? Да вроде нормальный парень. Хотя… как-то случилось мне беседовать… сам дурак, конечно, по дури влез. Не стоило девчонку трогать… да… теперь понимаю, а тогда кровь кипит, и приняли опять же на грудь хорошенько. А как приняли, то и… в общем, нехорошо получилось. Да… Ник после появился. Поговорить. И поговорил.
– О чем?
Даг глянул поверх головы.