Драконий берег
Часть 39 из 92 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
- Да и ты тоже… не узнать.
И вправду не узнать.
Куда подевался неловкий рыхлый толстяк с плохой кожей? Его вечно сыпало, и прыщи расползались по щекам, уходили куда-то под волосы, а те, которые не уходили, Ник имел обыкновение расчесывать. И прыщи лопались, а на месте их возникали мелкие язвочки.
Сейчас кожа была почти ровной.
Темной.
Загорелой дочерна. А вот волосы, напротив, светлыми, как у всех Эшби. И черты лица будто выправились. Томас не помнил, чтобы прежде у Эшби был такой вот ровный нос с аккуратной горбинкой. Или вот губы… куда делись те, пухлые, будто вывернутые?
Щеки ушли.
Шея появилась.
Плечи… и талия. И вообще бабы таких любят, причем даже безотносительно денег.
…кроме этой конкретной, которая подошла и молча скинула на стол тарелку с блинами, щедро политыми сиропом. К ним встала кружка с кофе.
- Ты здесь из-за тех тел, которые откопали на дороге? – тарелку Ник подвинул к себе, наклонился, принюхиваясь.
А вот от самого попахивало то ли серой, то ли еще какой химией.
- Откуда?
- Так ведь места такие, если не забыл. У Марлин кузен служит в полиции, их в оцепление позвали. Федералы опять же. Там федералы, тут федерал. Одно с другим стыкуется. Когда арестовывать станешь?
- Тебя?
Блины были неплохими.
Вот это всегда удивляло Томаса. Место с виду убогое, а готовили вполне себе неплохо. Правда, кофе был исключением. Или это потому, что стоило брать без кофеина?
- А кого еще? Ты же обо мне выспрашивал.
И улыбочка такая, издевательская, будто знает, что толку от этих расспросов никакого, что предположения – это еще не доказательства. Умник.
Всегда был умником.
И мисс Уильямс млела… или не от ума, а в надежде, что старый Эшби, увидев этакую любовь к сыну и наследнику, переступит через принципы? Тогда зря… интересно, жалеет ли она? Наверняка. Любая женщина жалела бы, а уж теперь…
- О Чучельнике слышал? – Томас пилил блин ножом, но тупой, тот лишь елозил по тесту, размазывая сироп. – Он вернулся. Похоже, что вернулся. И если так, то скоро здесь станет тесно.
- Почему здесь?
- Не только здесь.
А взгляд у Эшби изменился. Сделался… мрачнее? Строже?
- А Вихо?
- Расскажешь про дружка?
- А ты?
Волосы Эшби не стриг, собирал в хвост, который перевязывал лентой. Странно. И… глупо? Или он один из этих придурочных хиппи, которые за мир во всем мире? Тогда как оно сочетается с Чучельником?
Или маска?
Или…
- Тайна следствия…
- Не пыжься, тебе не идет, - Эшби управлялся с блинчиками легко. И кофе пил, не прихлебывая. Вот у Томаса так не выходило. – Что до Вихо, то… он очень сильно изменился. Мы приятельствовали, но скорее вынужденно. Так хотел отец.
А вот это что-то новенькое.
- Вряд ли ты его помнишь…
- Отчего же? Помню распрекрасно. Он меня лечил.
- И не только тебя, - сказано это было с грустью. А вот когда собственный предок Томаса покинул грешный мир, он ощутил разве что досаду, потому как была эта смерть крайне несвоевременной. И означала лишь очередную ссору с родней.
Надо будет заглянуть.
Ему не обрадуются, но и если не заглянет, не поймут.
- Его… уважали, - пальцы Ника стиснули нож, и показалось, что сейчас тот согнется.
Но нет.
- И любили, чего уж тут. Он действительно заботился о городе. О людях. Понимаешь, он считал Долькрик своим.
- Так уж и своим?
- Он был очень увлечен прошлым. Несоразмерно увлечен. Семейное древо. Предки. Ты знаешь годы жизни своего прадеда?
- Я и имени-то не знаю.
- А я вот знаю. Имена. Годы жизни. Деяния. Награды, которыми их отмечали. Я прочитал все дневники, некоторые заучивал наизусть.
Ага, то есть, собственный папаша Томаса был еще не самым долбанутым человеком в городишке. Если разобраться, нормальным он был.
Обыкновенным.
И о семье заботился в меру своего разумения. И если б Томасу не повезло убраться, он стал бы точно таким же. Надо будет на кладбище заглянуть, принести вискаря, сказать что-нибудь этакое. Не для покойника, для себя, чтоб избавиться от той мути, которая вдруг внутри появилась.
- Некогда эти земли принадлежали моему роду. И город был построен Эшби. И люди, которые здесь живут, их предков привез мой предок и наделил землей, взамен взяв клятву вечной службы, - глаза Ника прикрылись, а голос стал жестким.
И лицо окаменело.
- Они все забыли и о клятве, и о службе, а вот отец помнил. Так вот, когда я подрос достаточно по его мнению, чтобы обходиться без няньки, он ее отослал.
А ведь для самого Ника прошлое вполне живо.
И не прошлое оно.
Вон как губа дернулась, то ли на улыбку, то ли на оскал.
- Мне было пять. Отец почти постоянно в отъезде. Огромный дом. Пустота. И чудовища, которые в этом доме обретались. Я никогда не отличался храбростью.
- Меня как-то в погребе заперли. За то, что подрался. На три часа. Я крыс там слышал. До сих пор крыс ненавижу.
- Понимаешь, значит, - Ник кивнул. – Крысы у нас не приживались… а я… мне определяли уроки, которые следовало сделать. И я сидел в классной комнате. Затем спускался в библиотеку. Иногда выбирался в сад. В саду было не так страшно. От страха с учебой не ладилось. Это расстраивало отца.
- Порол?
- Что? Нет, конечно. Это слишком по-плебейски. Вот без ужина оставить мог. Или запретить выходить из комнаты, пока не выучу урок. Или… не суть важно, главное, что я был один. И поэтому, когда отец привел Вихо, я обрадовался.
Радостным сейчас Ник не выглядел.
Он сцепил руки, и тонкие пальцы его побелели от напряжения.
- Раньше так было принято, заводить компаньонов из низшего сословия. Мальчики росли вместе, но после один становился господином и рыцарем, а второму приходилось служить оруженосцем. У девочек примерно так же.
А шрам откуда появился? Этот тонкий, охватывающий ладонь белесой петлей.
Спросить?
Или не прерывать поток откровений.
- Вихо был совсем не таким, как я. Отец сказал, что мне пора учиться управлять людьми, на деле же вышло, что это Вихо командовал мной. Он не боялся ничего и никого, - руки расцепились, и Ник погладил шрам. – Он потащил меня в подвал, и мы исследовали все бочки, все сундуки, и обрушили полки с соленьями. Потом три дня сидели на хлебе и воде, да… мы поднялись на чердак и вновь перевернули там все вверх дном… знаешь, отец позволял ему.
Это было сказано с задумчивостью или даже с удивлением.
А блины-то остыли и сделались вовсе резиновыми. Но ничего, Томасу и не такое есть случалось. Ник же о своих и не помнил. Взгляд его, мысли его были обращены в прошлое, которое представало в новом свете.
- Многое позволял… слишком… мне бы и за треть того, что вытворял Вихо, грозило бы месячное заключение в комнате, а над ним… он просто улыбался. Когда же я, набравшись смелости, спросил, то получил ответ, что кому больше дадено, с того больше спросится. Вихо был низшим. Как и все в городе. Не важно, что отец держался с ними, как с равными, он знал, что эти люди – плебеи, тогда как Эшби всегда должны помнить, кто они есть.
Вот эти заморочки точно были выше понимания Томаса.
- И мне следовало отыскать способ, показать Вихо, что ко мне стоит прислушиваться, что я способен ограничить как-то неуемность его натуры. Этого отец ждал. Но я в очередной раз разочаровал его.
- А мой ждал, что я стану охотником.
- Здесь все охотники.
И в этом еще одна сложность. Любой мало-мальски опытный охотник знает, как снять шкуру и выделать ее. Отец, помнится, и чучела делал.
И вправду не узнать.
Куда подевался неловкий рыхлый толстяк с плохой кожей? Его вечно сыпало, и прыщи расползались по щекам, уходили куда-то под волосы, а те, которые не уходили, Ник имел обыкновение расчесывать. И прыщи лопались, а на месте их возникали мелкие язвочки.
Сейчас кожа была почти ровной.
Темной.
Загорелой дочерна. А вот волосы, напротив, светлыми, как у всех Эшби. И черты лица будто выправились. Томас не помнил, чтобы прежде у Эшби был такой вот ровный нос с аккуратной горбинкой. Или вот губы… куда делись те, пухлые, будто вывернутые?
Щеки ушли.
Шея появилась.
Плечи… и талия. И вообще бабы таких любят, причем даже безотносительно денег.
…кроме этой конкретной, которая подошла и молча скинула на стол тарелку с блинами, щедро политыми сиропом. К ним встала кружка с кофе.
- Ты здесь из-за тех тел, которые откопали на дороге? – тарелку Ник подвинул к себе, наклонился, принюхиваясь.
А вот от самого попахивало то ли серой, то ли еще какой химией.
- Откуда?
- Так ведь места такие, если не забыл. У Марлин кузен служит в полиции, их в оцепление позвали. Федералы опять же. Там федералы, тут федерал. Одно с другим стыкуется. Когда арестовывать станешь?
- Тебя?
Блины были неплохими.
Вот это всегда удивляло Томаса. Место с виду убогое, а готовили вполне себе неплохо. Правда, кофе был исключением. Или это потому, что стоило брать без кофеина?
- А кого еще? Ты же обо мне выспрашивал.
И улыбочка такая, издевательская, будто знает, что толку от этих расспросов никакого, что предположения – это еще не доказательства. Умник.
Всегда был умником.
И мисс Уильямс млела… или не от ума, а в надежде, что старый Эшби, увидев этакую любовь к сыну и наследнику, переступит через принципы? Тогда зря… интересно, жалеет ли она? Наверняка. Любая женщина жалела бы, а уж теперь…
- О Чучельнике слышал? – Томас пилил блин ножом, но тупой, тот лишь елозил по тесту, размазывая сироп. – Он вернулся. Похоже, что вернулся. И если так, то скоро здесь станет тесно.
- Почему здесь?
- Не только здесь.
А взгляд у Эшби изменился. Сделался… мрачнее? Строже?
- А Вихо?
- Расскажешь про дружка?
- А ты?
Волосы Эшби не стриг, собирал в хвост, который перевязывал лентой. Странно. И… глупо? Или он один из этих придурочных хиппи, которые за мир во всем мире? Тогда как оно сочетается с Чучельником?
Или маска?
Или…
- Тайна следствия…
- Не пыжься, тебе не идет, - Эшби управлялся с блинчиками легко. И кофе пил, не прихлебывая. Вот у Томаса так не выходило. – Что до Вихо, то… он очень сильно изменился. Мы приятельствовали, но скорее вынужденно. Так хотел отец.
А вот это что-то новенькое.
- Вряд ли ты его помнишь…
- Отчего же? Помню распрекрасно. Он меня лечил.
- И не только тебя, - сказано это было с грустью. А вот когда собственный предок Томаса покинул грешный мир, он ощутил разве что досаду, потому как была эта смерть крайне несвоевременной. И означала лишь очередную ссору с родней.
Надо будет заглянуть.
Ему не обрадуются, но и если не заглянет, не поймут.
- Его… уважали, - пальцы Ника стиснули нож, и показалось, что сейчас тот согнется.
Но нет.
- И любили, чего уж тут. Он действительно заботился о городе. О людях. Понимаешь, он считал Долькрик своим.
- Так уж и своим?
- Он был очень увлечен прошлым. Несоразмерно увлечен. Семейное древо. Предки. Ты знаешь годы жизни своего прадеда?
- Я и имени-то не знаю.
- А я вот знаю. Имена. Годы жизни. Деяния. Награды, которыми их отмечали. Я прочитал все дневники, некоторые заучивал наизусть.
Ага, то есть, собственный папаша Томаса был еще не самым долбанутым человеком в городишке. Если разобраться, нормальным он был.
Обыкновенным.
И о семье заботился в меру своего разумения. И если б Томасу не повезло убраться, он стал бы точно таким же. Надо будет на кладбище заглянуть, принести вискаря, сказать что-нибудь этакое. Не для покойника, для себя, чтоб избавиться от той мути, которая вдруг внутри появилась.
- Некогда эти земли принадлежали моему роду. И город был построен Эшби. И люди, которые здесь живут, их предков привез мой предок и наделил землей, взамен взяв клятву вечной службы, - глаза Ника прикрылись, а голос стал жестким.
И лицо окаменело.
- Они все забыли и о клятве, и о службе, а вот отец помнил. Так вот, когда я подрос достаточно по его мнению, чтобы обходиться без няньки, он ее отослал.
А ведь для самого Ника прошлое вполне живо.
И не прошлое оно.
Вон как губа дернулась, то ли на улыбку, то ли на оскал.
- Мне было пять. Отец почти постоянно в отъезде. Огромный дом. Пустота. И чудовища, которые в этом доме обретались. Я никогда не отличался храбростью.
- Меня как-то в погребе заперли. За то, что подрался. На три часа. Я крыс там слышал. До сих пор крыс ненавижу.
- Понимаешь, значит, - Ник кивнул. – Крысы у нас не приживались… а я… мне определяли уроки, которые следовало сделать. И я сидел в классной комнате. Затем спускался в библиотеку. Иногда выбирался в сад. В саду было не так страшно. От страха с учебой не ладилось. Это расстраивало отца.
- Порол?
- Что? Нет, конечно. Это слишком по-плебейски. Вот без ужина оставить мог. Или запретить выходить из комнаты, пока не выучу урок. Или… не суть важно, главное, что я был один. И поэтому, когда отец привел Вихо, я обрадовался.
Радостным сейчас Ник не выглядел.
Он сцепил руки, и тонкие пальцы его побелели от напряжения.
- Раньше так было принято, заводить компаньонов из низшего сословия. Мальчики росли вместе, но после один становился господином и рыцарем, а второму приходилось служить оруженосцем. У девочек примерно так же.
А шрам откуда появился? Этот тонкий, охватывающий ладонь белесой петлей.
Спросить?
Или не прерывать поток откровений.
- Вихо был совсем не таким, как я. Отец сказал, что мне пора учиться управлять людьми, на деле же вышло, что это Вихо командовал мной. Он не боялся ничего и никого, - руки расцепились, и Ник погладил шрам. – Он потащил меня в подвал, и мы исследовали все бочки, все сундуки, и обрушили полки с соленьями. Потом три дня сидели на хлебе и воде, да… мы поднялись на чердак и вновь перевернули там все вверх дном… знаешь, отец позволял ему.
Это было сказано с задумчивостью или даже с удивлением.
А блины-то остыли и сделались вовсе резиновыми. Но ничего, Томасу и не такое есть случалось. Ник же о своих и не помнил. Взгляд его, мысли его были обращены в прошлое, которое представало в новом свете.
- Многое позволял… слишком… мне бы и за треть того, что вытворял Вихо, грозило бы месячное заключение в комнате, а над ним… он просто улыбался. Когда же я, набравшись смелости, спросил, то получил ответ, что кому больше дадено, с того больше спросится. Вихо был низшим. Как и все в городе. Не важно, что отец держался с ними, как с равными, он знал, что эти люди – плебеи, тогда как Эшби всегда должны помнить, кто они есть.
Вот эти заморочки точно были выше понимания Томаса.
- И мне следовало отыскать способ, показать Вихо, что ко мне стоит прислушиваться, что я способен ограничить как-то неуемность его натуры. Этого отец ждал. Но я в очередной раз разочаровал его.
- А мой ждал, что я стану охотником.
- Здесь все охотники.
И в этом еще одна сложность. Любой мало-мальски опытный охотник знает, как снять шкуру и выделать ее. Отец, помнится, и чучела делал.