Драконий берег
Часть 3 из 92 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Крыша держится.
Я ее укрепляла в позапрошлом году. И подумывала даже сменить полностью, поставив новую, чтобы красная черепица и специальные ветроблокирующие щиты.
Но появился Билли.
Любовь.
Разве любовь не важнее какой-то там крыши? Что ты, детка, сама подумай, на кой тебе эта дыра? Тебя ждет весь мир. Нас ждет…
Я с трудом удержалась, чтобы не сплюнуть под ноги. И прислушалась к завыванию ветра. Разошелся. К вечеру шоссе, связывающее городок с большим миром, засыплет, а с ним и южные берега. Море поглотит песок и полтора десятка лодок. В новостях напишут об очередных разрушениях, с которыми городские власти борются.
Канализация засорится.
А трубы где-нибудь всенепременно сорвет. Бури случались каждый год, всякий раз, как водится, неожиданно.
Я спустилась в гараж, чтобы вытащить из машины коробку с едой. Включила радио, послушала белый шум и выключила.
Запела.
Заткнулась, вспомнив, что пою я преотвратительно, да и вообще… делом бы заняться. Я и занялась. В коробе нашлось много чего. И банки с фасолью в томатном соусе, причем с красной, Ник знал, что белую я тоже ем, но красная мне нравится больше.
Кусок окорока.
Вяленая колбаса кольцами, сдобренная чесноком столь щедро, что я заурчала.
Хлеб.
И тушенка. Арахисовое масло. Кленовый сироп и даже блинчики к нему, сложенные аккуратной стопкой и обернутые в промасленную бумагу.
- Спасибо, - сказала я.
И послышалось, как за спиной кто-то ответил:
- Пожалуйста.
Я замерла.
И положила руку на нож, который был рядом. Это прикосновение успокоило. В доме нет никого… в доме никого не может быть. В доме…
Я обернулась.
Пустота. Темнота. Дерри долго не желал признавать прогресса, обходясь керосиновыми лампами. А электричество я провела уже потом, после его смерти. И вспоминать не хочу, во что мне это обошлось.
Уровень керосина проверить все же стоит.
Лампа под потолком мигнула, подтверждая, что электричество у меня в доме ненадолго. И погасло. Я же стиснула рукоять ножа.
Понимаю, что глупо.
В доме нет никого.
Я ведь чувствую, что нет никого…
…и Билли никогда не прятался.
Если бы он вернулся…
…во рту пересохло.
Он бросил бы мотоцикл во дворе. Краги в коридоре. И куртку там же. Он принес бы запах пива и виски, который пропитал не только его, но и одежду. А следом появился бы сладковатый аромат травки. К ней Билли пристрастился давно. И если бы я поняла…
Я потерла занывшие ребра.
Переломы давно срослись, как и все предыдущие. Нож отправился в сапог, а я обернулась. Дом пуст. Темен. Страшен, как я слышала. В нем больше не осталось мужских запахов, даже в убежище, куда отправились вещи Дерри.
Никого здесь нет.
- Никого здесь нет, - повторила я вслух, но получилось не слишком убедительно. – Уна, возьми себя в руки.
Руки дрожали.
Я сильная женщина? Слышала и такое, от мисс Уильямс, которая до сих пор работает в школе, пытаясь воздействовать на умы и души местных туповатых детишек. Сильная… сильная не дрожала бы сейчас, закусив губу до крови.
И сумела бы поставить ублюдка на место.
Сильная не связалась бы с подобным Биллу. У него на лбу написано было, что он ублюдок и вообще… сильная не позволила бы избивать себя.
День за днем.
Час за…
Буря плакала. И я тоже. Я стояла, сжимая в руке хвост от чесночной колбасы, и терла, терла слезящиеся глаза, убеждая себя, что это песок виноват.
Местный песок вреден для глаз, и когда буря закончится, я поеду к Нику, пусть посмотрит.
Я вздохнула и, всхлипнув в последний раз, сунула колбасу в рот.
Никуда я не поеду.
И песок не при чем. И вообще… мама права, я ничтожество, которое появилось на свет по ошибке. А хуже того, задержалось на этом свете.
Этого не исправить.
Во всяком случае, у меня не хватит смелости.
Глава 2
Глава 2
Кофейный аппарат вновь сломался, окончательно убедив миссис Облонски в собственной незаменимости. И осознание этого факта заставляло ее сильнее вытягивать шею, и без того длинную, бледную, стиснутую лентой кружевного воротничка. Кружевными были и манжеты блузы, выглядывавшие из рукавов форменного пиджака, который напрочь лишал и без того плоскую фигуру миссис Облонски всякого намека на женственность.
Ее это возмущало.
Примерно так же, как возмущали лодочки на низком каблуке, бесцветный лак и необходимость мириться с кофейным аппаратом, в котором миссис Облонски мерещился конкурент.
Она скривилась.
Изобразила улыбку, совершенно неискреннюю. И мягким, совершенно несообразующимся с костлявой ее фигурой, голосом произнесла:
- Вас уже ожидают.
Три слова, но в них слышался и мягкий упрек, и недоумение, и обида, будто своим опозданием Лука поставил ее в положение крайне неудобное.
- Благодарю, - он поставил на стол фарфоровую кошечку. – А это вам…
Кошечек миссис Облонски собирала. Поговаривали, что не только фарфоровых, но в это Лука не особо верил, ибо не походила миссис Облонски на человека, способного ужиться с живой кошкой. А вот фарфоровых она принимала охотна.
И Лука был удостоен милостивого кивка, а с ним предупреждения:
- Мистер Боумен нынче изволит пребывать в крайне расстроенных чувствах. Он дважды просил кофе без сахара. С его-то давлением…
Мистер Боумен стоял у окна.
Огромное, в человеческий рост, оно служило предметом зависти многих, равно как и способом продемонстрировать реальную власть этого тихого, сероватого человека.
- Лука? – мистер Боумен со своими пятью футами роста едва ли доставал до плеча Луки. И туфли на особом каблуке не слишком прибавляли ему росту. – Проходи, мальчик мой. Как съездил?
- Нормально. Отчет…
- Читал, - мистер Боумен махнул рукой. – Краткость, она, конечно, нужна, но не до такой степени… по личным впечатлениям что?
- Да ничего. Обыкновенное захолустье с его захолустными проблемами.
По правде говоря, к маленьким городкам Лука относился с некоторым предубеждением. Чудилось ему потаенное желание их и людей, в них обитавших, затянуть Луку в болотце своего бытия.
- И шериф, выходит, знал?
- Знал. Там все обо всех знают. Покрывал. Но доказательств нет. Так, ощущения, - Лука присел.
- Плохо, что нет. Тронем – пресса не поймет. Оставим… мерзкое дельце.
Мерзкое.
Но не мерзее прочих.
Три пропавших девушки. Точнее их было больше, но заявили о трех. А дальше просто. Брошенный дневник. Письма, перевязанные ленточкой. Любовь на словах.
Я ее укрепляла в позапрошлом году. И подумывала даже сменить полностью, поставив новую, чтобы красная черепица и специальные ветроблокирующие щиты.
Но появился Билли.
Любовь.
Разве любовь не важнее какой-то там крыши? Что ты, детка, сама подумай, на кой тебе эта дыра? Тебя ждет весь мир. Нас ждет…
Я с трудом удержалась, чтобы не сплюнуть под ноги. И прислушалась к завыванию ветра. Разошелся. К вечеру шоссе, связывающее городок с большим миром, засыплет, а с ним и южные берега. Море поглотит песок и полтора десятка лодок. В новостях напишут об очередных разрушениях, с которыми городские власти борются.
Канализация засорится.
А трубы где-нибудь всенепременно сорвет. Бури случались каждый год, всякий раз, как водится, неожиданно.
Я спустилась в гараж, чтобы вытащить из машины коробку с едой. Включила радио, послушала белый шум и выключила.
Запела.
Заткнулась, вспомнив, что пою я преотвратительно, да и вообще… делом бы заняться. Я и занялась. В коробе нашлось много чего. И банки с фасолью в томатном соусе, причем с красной, Ник знал, что белую я тоже ем, но красная мне нравится больше.
Кусок окорока.
Вяленая колбаса кольцами, сдобренная чесноком столь щедро, что я заурчала.
Хлеб.
И тушенка. Арахисовое масло. Кленовый сироп и даже блинчики к нему, сложенные аккуратной стопкой и обернутые в промасленную бумагу.
- Спасибо, - сказала я.
И послышалось, как за спиной кто-то ответил:
- Пожалуйста.
Я замерла.
И положила руку на нож, который был рядом. Это прикосновение успокоило. В доме нет никого… в доме никого не может быть. В доме…
Я обернулась.
Пустота. Темнота. Дерри долго не желал признавать прогресса, обходясь керосиновыми лампами. А электричество я провела уже потом, после его смерти. И вспоминать не хочу, во что мне это обошлось.
Уровень керосина проверить все же стоит.
Лампа под потолком мигнула, подтверждая, что электричество у меня в доме ненадолго. И погасло. Я же стиснула рукоять ножа.
Понимаю, что глупо.
В доме нет никого.
Я ведь чувствую, что нет никого…
…и Билли никогда не прятался.
Если бы он вернулся…
…во рту пересохло.
Он бросил бы мотоцикл во дворе. Краги в коридоре. И куртку там же. Он принес бы запах пива и виски, который пропитал не только его, но и одежду. А следом появился бы сладковатый аромат травки. К ней Билли пристрастился давно. И если бы я поняла…
Я потерла занывшие ребра.
Переломы давно срослись, как и все предыдущие. Нож отправился в сапог, а я обернулась. Дом пуст. Темен. Страшен, как я слышала. В нем больше не осталось мужских запахов, даже в убежище, куда отправились вещи Дерри.
Никого здесь нет.
- Никого здесь нет, - повторила я вслух, но получилось не слишком убедительно. – Уна, возьми себя в руки.
Руки дрожали.
Я сильная женщина? Слышала и такое, от мисс Уильямс, которая до сих пор работает в школе, пытаясь воздействовать на умы и души местных туповатых детишек. Сильная… сильная не дрожала бы сейчас, закусив губу до крови.
И сумела бы поставить ублюдка на место.
Сильная не связалась бы с подобным Биллу. У него на лбу написано было, что он ублюдок и вообще… сильная не позволила бы избивать себя.
День за днем.
Час за…
Буря плакала. И я тоже. Я стояла, сжимая в руке хвост от чесночной колбасы, и терла, терла слезящиеся глаза, убеждая себя, что это песок виноват.
Местный песок вреден для глаз, и когда буря закончится, я поеду к Нику, пусть посмотрит.
Я вздохнула и, всхлипнув в последний раз, сунула колбасу в рот.
Никуда я не поеду.
И песок не при чем. И вообще… мама права, я ничтожество, которое появилось на свет по ошибке. А хуже того, задержалось на этом свете.
Этого не исправить.
Во всяком случае, у меня не хватит смелости.
Глава 2
Глава 2
Кофейный аппарат вновь сломался, окончательно убедив миссис Облонски в собственной незаменимости. И осознание этого факта заставляло ее сильнее вытягивать шею, и без того длинную, бледную, стиснутую лентой кружевного воротничка. Кружевными были и манжеты блузы, выглядывавшие из рукавов форменного пиджака, который напрочь лишал и без того плоскую фигуру миссис Облонски всякого намека на женственность.
Ее это возмущало.
Примерно так же, как возмущали лодочки на низком каблуке, бесцветный лак и необходимость мириться с кофейным аппаратом, в котором миссис Облонски мерещился конкурент.
Она скривилась.
Изобразила улыбку, совершенно неискреннюю. И мягким, совершенно несообразующимся с костлявой ее фигурой, голосом произнесла:
- Вас уже ожидают.
Три слова, но в них слышался и мягкий упрек, и недоумение, и обида, будто своим опозданием Лука поставил ее в положение крайне неудобное.
- Благодарю, - он поставил на стол фарфоровую кошечку. – А это вам…
Кошечек миссис Облонски собирала. Поговаривали, что не только фарфоровых, но в это Лука не особо верил, ибо не походила миссис Облонски на человека, способного ужиться с живой кошкой. А вот фарфоровых она принимала охотна.
И Лука был удостоен милостивого кивка, а с ним предупреждения:
- Мистер Боумен нынче изволит пребывать в крайне расстроенных чувствах. Он дважды просил кофе без сахара. С его-то давлением…
Мистер Боумен стоял у окна.
Огромное, в человеческий рост, оно служило предметом зависти многих, равно как и способом продемонстрировать реальную власть этого тихого, сероватого человека.
- Лука? – мистер Боумен со своими пятью футами роста едва ли доставал до плеча Луки. И туфли на особом каблуке не слишком прибавляли ему росту. – Проходи, мальчик мой. Как съездил?
- Нормально. Отчет…
- Читал, - мистер Боумен махнул рукой. – Краткость, она, конечно, нужна, но не до такой степени… по личным впечатлениям что?
- Да ничего. Обыкновенное захолустье с его захолустными проблемами.
По правде говоря, к маленьким городкам Лука относился с некоторым предубеждением. Чудилось ему потаенное желание их и людей, в них обитавших, затянуть Луку в болотце своего бытия.
- И шериф, выходит, знал?
- Знал. Там все обо всех знают. Покрывал. Но доказательств нет. Так, ощущения, - Лука присел.
- Плохо, что нет. Тронем – пресса не поймет. Оставим… мерзкое дельце.
Мерзкое.
Но не мерзее прочих.
Три пропавших девушки. Точнее их было больше, но заявили о трех. А дальше просто. Брошенный дневник. Письма, перевязанные ленточкой. Любовь на словах.