Дорога смерти
Часть 68 из 77 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— В натуре?
— Угу. И не потому, что я боюсь умереть. Просто я верю, что, если все плохо, то это еще не конец. Что когда-нибудь история получит завершение. Весь пасьянс сложится. И до тебя дойдет, для чего все это было нужно. Что проблема или беда, из-за которой когда-то ты не хотел жить дальше, была запятой. Дорожкой к тому, что ты есть сейчас. Что есть какой-то замысел.
— Ну а если… А если нет никакого замысла, чувак? Тебя окунули в говно, сломали твою жизнь, а потом выбросили тебя нахер и сказали: «Живи с этим»? Почему ты уверен, что есть этот самый долбаный замысел?
— Только псих может заявлять, что уверен в чем-то. Я не уверен ни в чем. Я просто верю. Может, все это не так. Но это дает мне силы просыпаться каждое утро и жить еще один день.
* * *
Лицо Нестерова было испещрено толстым слоем бинтовых повязок, розоватых в местах, где лицо пострадало сильнее всего. Он был похож на мумию — из-под покрывающих его белых полос виднелись только глаза.
Глаза обреченного. Расков сразу понял это.
— Кто главный? — спросил подполковник.
Нестеров что-то пробубнил, но Расков не понял ни слова. Раззявый, с распухшими губами и выбитыми зубами рот Нестерова выдавал бессвязное шепелявое бормотанье. Расков нахмурился, кивнул стоявшему у двери оперу:
— Блокнот и ручку дай.
Ручку они вложили в слабые пальцы Нестерова. Он хотел выронить ее, но Расков сжал пальцы снова и сурово посмотрел Нестерову в глаза. Тогда тот оставил попытки и послушно удержал ручку. Блокнот лег ему на грудь.
— Кто главный? — повторил Расков.
Нестеров не шевелился. Он отвел глаза от Раскова и уставился в потолок. Его грудь слабо, с трудом вздымалась, и с каждым выдохом изо рта раненоного доносился слабый сиплый хрип. От удара об руль при попытке бегства водитель получил перелом не только ребер, но и правой ключицы, а также грудины.
— Мы взяли не только тебя, — сказал Расков. — У нас Веркашанцев, Карамышев и Бакин. К завтрашнему утру мы возьмем Исмагилова, Халилова, Машкова. Мы взяли Гоблина. Карета мертв. Коломоец тоже. Пытались сопротивляться при задержании, а делать этого не стоило. — само собой разумеется, Расков не собирался рассказывать раненому бандиту, что при захвате Коломойца погибли два сотрудника. Усиливая эффект, Расков пошел на откровенное вранье: — Участковый Латыпов, который вас покрывал и отмазал со времен своей работы в Раменском, тоже у нас. Мне продолжать, Нестеров? Или тебе и так все понятно?
Нестеров прикрыл глаза. Веки дрожали.
— Вам конец, парень. Ваша история закончена. Теперь каждый будет выгораживать себя и топить других. Я знаю, как это бывает — каждый раз одно и то же. Крутые, пока на свободе, а потом каждый сам за себя. У тебя есть хороший шанс. И я тебе предлагаю им воспользоваться. Предложение действует только сегодня и только сейчас.
Нестеров пошамкал губами, скривившись от боли, и тихо, с придыханием прохрипел:
— Какой… шанс?
— Ты таксист, у тебя все категории. Ты профессионельный водитель. В банде ты тоже, подозреваю, выполнял функции водителя. Значит, на тебе крови меньше, чем на остальных. А может быть, крови на тебе нет вообще. Если ты начнешь сотрудничать, тебе это зачтется. Если нет… пойдешь со всеми. Но этим всем, Нестеров, будет несладко. Вы натворили таких дел, что о маленьких сроках речи быть не может. Прокуратура будет требовать пожизненное. Процесс наверняка будет показательным.
Нестеров что-то пробормотал, что-то совершенно неразборчивое. Опер напрягся и склнился над ним, Расков с раздражением махнул рукой. Опер тут же отошел назад к двери. А Расков настойчиво повторил:
— Кто Главный?
Нестеров забормотал. В его хлюпающем сопящем шепоте Расков, кажется, расслышал фамилию и быстро переспросил:
— Томилин? Ты сказал — Томилин?
Нестеров еле заметно кивнул.
— Где он? Как нам его найти? — видя, что Нестеров не реагирует, Расков зло запыхтел и прорычал: — Ты был водителем. Ты должен знать все основные адреса. Нестеров, это нигде не будет фигурировать. Назови адрес, и это останется между нами. Я обещаю тебе скидку, но никто из остальных в вашей группе об этом не узнает. Итак, где он?
Нестеров тяжело дышал. Затем зашевелились пальцы, держащие ручку. Расков тут же подставил под них блокнот и направил кисть Нестерова, ткнув концом ручки в бумагу. Нестеров принялся медленно выводить каракули.
В первом слове Расков, внимательно следя за каждым движением пальцев раненого Нестерова, различил слово «Солнечногорск»…
Солнце полностью опустилось за горизонт, лишь далеко на западе намекая на факт своего существования бледной тающей полоской сумерек. Опускалась ночь.
Нужный адрес находился на северной окраине Солнечногорска, на одной из улочек, тянущихся к озеру Сенеж. Сама улочка была узкой, утопающей в зарослях деревьев и кустарника, между которыми были понатыканы старые ветхие здания: двухэтажные сталинки, деревянные бараки, возможно, довоенных еще времен, старые частные домишки. Освещения здесь не было — улочка была погружена в полную темноту, нарушаемую лишь редким светом из окон. Где-то играла музыка. Издалека доносился лай собак.
В двенадцатом часу ночи вереница черных теней выползла из зарослей кустарника и возникла у ворот одного из частных домов. Три окна на фасадной стороне домика были закрыты снаружи ставнями, сквозь щель в ставнях пробивались тусклые полоски света — внутри горело освещение. Пять силуэтов замерли у калитки, ведущей во двор. Вспыхнул крохотный огонек: один из людей, притаившихся у ворот, включил фонарик, быстро, в течение пары секунд, обследовал систему замка и тут же погасил его.
— Придется ломать, — прохрипело в радиоэфире.
— Группа два, докладывайте.
— Пять секунд.
Вторая группа в это время проникла в окутанный непроглядной темнотой крохотный задний дворик частного дома. Здесь когда-то был огород, но сейчас это был дикий, поросший травой и кустарником неухоженный участок земли. Вереница людей, пригибаясь, кралась по участку к задним дверям дома. У двери они бесшумно рассредоточились, заняв позиции по обе стороны от двери.
— На позиции.
— Третий, что у вас?
— Почти все готово. Жду сигнала.
— Все готовы? Группа один, группа длва?
— Подтверждаю.
— Подтверждаю.
Потом была команда к штурму.
Головной боец в группе у ворот увидел, как исчезли, словно их стерли, выбивающиеся из-под ставен полоски света изнутри.
В ту же секунду от удара тарана разлетелась надвое ветхая, как оказалось, и трухлявая калитка в воротах. Вспыхнули подствольные фонари, и пятерка бойцов в черных костюмах с полной боевой выкладкой и в шлемах с бронебойными забралами рванула к дверям дома.
Вторая группа выбила заднюю дверь и устремилась внутрь, шаря по старым стенам яркими лучами закрепленных под стволами фонарей. С грохотом первая группа проникла через главную дверь в дом, свернула направо — к комнатам, выходящим окнами на улицу. В дверь, скрывающуюся за узким коридорчиком, полетела светошумовая граната. Яркую вспышку было видно даже сковзь ставни.
Не последовало ни единого выстрела, в эфире не было ни единого крика. «На пол! Руки за голову! Лежать!» — ничего из того, что ожидал услышать Расков.
— Что у вас?!
— Здесь чисто. Вам лучше зайти внутрь.
Расков внутренне сжался, ожидая самое худше. И пока он бежал от своего автомобиля, спрятанного за кроной раскидистого дерева в десятке метров от дома, к выбитой распахнутой калитке, он лихорадочно гадал, что внутри.
— Врубайте свет! — на бегу прорычал Расков в микрофон рации.
Он вбежал в дом, в котором в то же самое мгновение снова вспыхнуло электричество, и все лампочки, как по волшебству, озарились светом. Расков быстро юркнул в дверь, за которой открывался узкий коридорчик и виднелась спина одного из бойцов. Спецназовцы расступились, пропуская подполковника в помещение. На пороге он увидел происходящее в комнате и буквально онемел.
Труп Томилина лежал в центре комнаты. Он был одет по-домашнему — в спортивных штанах и футболке. На его теле явственно проступали два пулевых ранения. Одно кровавое пятно на груди, второе на животе. Томилин лежал, раскинув руки. В правой был зажат пистолет.
Латыпов сидел в кресле. Он был в форме капитана полиции. Голова безвольно упала на плечо. Запекшаяся, но еще блестящая в свете лампы кровь из пулевого отверстия почти по центру лба стекала по носу вниз и расползалась пятном на кителе. Пистолет лежал под его правой рукой, свисавшей с подлокотника.
— Твою же мать, а. Как так?
— Наверное, что-то не поделили, — подал голос кто-то из бойцов. — Или переругались, потому что банду накрыли и бежать им некуда. Этот схватился за ствол, но этот оказался проворнее. А потом застрелился и сам.
Расков шагнул к креслу. Осторожно, боясь перепачкаться в крови, пощупал шею трупа.
— Еще теплый. И часу не прошло.
— Что нам делать, товарищ подполковник?
Расков окинул взглядом место трагедии. Как он надеялся, последней трагедии в этой веренице жестоких, но бессмысленных смертей.
— Вызывайте группу. — помолчав, он достал из кармана сотовый телефон. — Позвоню Бегину. Он заслужил. Как бы то ни было, мы накрыли основной костяк банды ДТА. С ними покончено. С чем всех и поздравляю…
Глава 16
Было около полуночи, когда Рябцев домчал до развязки, съехал с трассы М-4 и устремил автомобиль по дороге А-107. Им предстояло обогнуть по малой бетонке Москву, так как место последней операции чекистов находилось по другую сторону от столицы. Узкая двуполосная дорога Московского малого кольца утопала в зарослях леса, который то словно нависал над проезжей частью, стремясь поглотить ее, то расступался и рядел, а сквозь чашу были видны огоньки поселков, черные силуэты домов и построек. Встречные автомобили попадались на удивление редко, выплывая крошечными огнями где-то впереди, расширяясь и приобретая очертания — и с шумом проносясь мимо. Фары несущейся на северо-запад машины Рябцева выхватывали узкий клочек дорожного полотна.
— Значит, все, — сказал Рябцев. — Латыпов, сука… Стоило огород городить, чтобы так хреново кончить. Пустить себе пулю в лоб.
— Его наверняка предупредили, — отозвался Бегин.
— Что? Да ладно, брось ты. Кто предупредил?
— Не знаю. Может быть, тот же самый, кто передал ему ориентировку на всех членов банды, которые в розыске, тогда как даже ни у одного из оперов не было всего списка.
Рябцев нахмурился.
— Б… дь. Ты же сейчас не собираешься сказать, что Латыпов мог и не сам себя пристрелить, а ему помогли?
— Все может быть. Надо посмотреть.
— Угу. И не потому, что я боюсь умереть. Просто я верю, что, если все плохо, то это еще не конец. Что когда-нибудь история получит завершение. Весь пасьянс сложится. И до тебя дойдет, для чего все это было нужно. Что проблема или беда, из-за которой когда-то ты не хотел жить дальше, была запятой. Дорожкой к тому, что ты есть сейчас. Что есть какой-то замысел.
— Ну а если… А если нет никакого замысла, чувак? Тебя окунули в говно, сломали твою жизнь, а потом выбросили тебя нахер и сказали: «Живи с этим»? Почему ты уверен, что есть этот самый долбаный замысел?
— Только псих может заявлять, что уверен в чем-то. Я не уверен ни в чем. Я просто верю. Может, все это не так. Но это дает мне силы просыпаться каждое утро и жить еще один день.
* * *
Лицо Нестерова было испещрено толстым слоем бинтовых повязок, розоватых в местах, где лицо пострадало сильнее всего. Он был похож на мумию — из-под покрывающих его белых полос виднелись только глаза.
Глаза обреченного. Расков сразу понял это.
— Кто главный? — спросил подполковник.
Нестеров что-то пробубнил, но Расков не понял ни слова. Раззявый, с распухшими губами и выбитыми зубами рот Нестерова выдавал бессвязное шепелявое бормотанье. Расков нахмурился, кивнул стоявшему у двери оперу:
— Блокнот и ручку дай.
Ручку они вложили в слабые пальцы Нестерова. Он хотел выронить ее, но Расков сжал пальцы снова и сурово посмотрел Нестерову в глаза. Тогда тот оставил попытки и послушно удержал ручку. Блокнот лег ему на грудь.
— Кто главный? — повторил Расков.
Нестеров не шевелился. Он отвел глаза от Раскова и уставился в потолок. Его грудь слабо, с трудом вздымалась, и с каждым выдохом изо рта раненоного доносился слабый сиплый хрип. От удара об руль при попытке бегства водитель получил перелом не только ребер, но и правой ключицы, а также грудины.
— Мы взяли не только тебя, — сказал Расков. — У нас Веркашанцев, Карамышев и Бакин. К завтрашнему утру мы возьмем Исмагилова, Халилова, Машкова. Мы взяли Гоблина. Карета мертв. Коломоец тоже. Пытались сопротивляться при задержании, а делать этого не стоило. — само собой разумеется, Расков не собирался рассказывать раненому бандиту, что при захвате Коломойца погибли два сотрудника. Усиливая эффект, Расков пошел на откровенное вранье: — Участковый Латыпов, который вас покрывал и отмазал со времен своей работы в Раменском, тоже у нас. Мне продолжать, Нестеров? Или тебе и так все понятно?
Нестеров прикрыл глаза. Веки дрожали.
— Вам конец, парень. Ваша история закончена. Теперь каждый будет выгораживать себя и топить других. Я знаю, как это бывает — каждый раз одно и то же. Крутые, пока на свободе, а потом каждый сам за себя. У тебя есть хороший шанс. И я тебе предлагаю им воспользоваться. Предложение действует только сегодня и только сейчас.
Нестеров пошамкал губами, скривившись от боли, и тихо, с придыханием прохрипел:
— Какой… шанс?
— Ты таксист, у тебя все категории. Ты профессионельный водитель. В банде ты тоже, подозреваю, выполнял функции водителя. Значит, на тебе крови меньше, чем на остальных. А может быть, крови на тебе нет вообще. Если ты начнешь сотрудничать, тебе это зачтется. Если нет… пойдешь со всеми. Но этим всем, Нестеров, будет несладко. Вы натворили таких дел, что о маленьких сроках речи быть не может. Прокуратура будет требовать пожизненное. Процесс наверняка будет показательным.
Нестеров что-то пробормотал, что-то совершенно неразборчивое. Опер напрягся и склнился над ним, Расков с раздражением махнул рукой. Опер тут же отошел назад к двери. А Расков настойчиво повторил:
— Кто Главный?
Нестеров забормотал. В его хлюпающем сопящем шепоте Расков, кажется, расслышал фамилию и быстро переспросил:
— Томилин? Ты сказал — Томилин?
Нестеров еле заметно кивнул.
— Где он? Как нам его найти? — видя, что Нестеров не реагирует, Расков зло запыхтел и прорычал: — Ты был водителем. Ты должен знать все основные адреса. Нестеров, это нигде не будет фигурировать. Назови адрес, и это останется между нами. Я обещаю тебе скидку, но никто из остальных в вашей группе об этом не узнает. Итак, где он?
Нестеров тяжело дышал. Затем зашевелились пальцы, держащие ручку. Расков тут же подставил под них блокнот и направил кисть Нестерова, ткнув концом ручки в бумагу. Нестеров принялся медленно выводить каракули.
В первом слове Расков, внимательно следя за каждым движением пальцев раненого Нестерова, различил слово «Солнечногорск»…
Солнце полностью опустилось за горизонт, лишь далеко на западе намекая на факт своего существования бледной тающей полоской сумерек. Опускалась ночь.
Нужный адрес находился на северной окраине Солнечногорска, на одной из улочек, тянущихся к озеру Сенеж. Сама улочка была узкой, утопающей в зарослях деревьев и кустарника, между которыми были понатыканы старые ветхие здания: двухэтажные сталинки, деревянные бараки, возможно, довоенных еще времен, старые частные домишки. Освещения здесь не было — улочка была погружена в полную темноту, нарушаемую лишь редким светом из окон. Где-то играла музыка. Издалека доносился лай собак.
В двенадцатом часу ночи вереница черных теней выползла из зарослей кустарника и возникла у ворот одного из частных домов. Три окна на фасадной стороне домика были закрыты снаружи ставнями, сквозь щель в ставнях пробивались тусклые полоски света — внутри горело освещение. Пять силуэтов замерли у калитки, ведущей во двор. Вспыхнул крохотный огонек: один из людей, притаившихся у ворот, включил фонарик, быстро, в течение пары секунд, обследовал систему замка и тут же погасил его.
— Придется ломать, — прохрипело в радиоэфире.
— Группа два, докладывайте.
— Пять секунд.
Вторая группа в это время проникла в окутанный непроглядной темнотой крохотный задний дворик частного дома. Здесь когда-то был огород, но сейчас это был дикий, поросший травой и кустарником неухоженный участок земли. Вереница людей, пригибаясь, кралась по участку к задним дверям дома. У двери они бесшумно рассредоточились, заняв позиции по обе стороны от двери.
— На позиции.
— Третий, что у вас?
— Почти все готово. Жду сигнала.
— Все готовы? Группа один, группа длва?
— Подтверждаю.
— Подтверждаю.
Потом была команда к штурму.
Головной боец в группе у ворот увидел, как исчезли, словно их стерли, выбивающиеся из-под ставен полоски света изнутри.
В ту же секунду от удара тарана разлетелась надвое ветхая, как оказалось, и трухлявая калитка в воротах. Вспыхнули подствольные фонари, и пятерка бойцов в черных костюмах с полной боевой выкладкой и в шлемах с бронебойными забралами рванула к дверям дома.
Вторая группа выбила заднюю дверь и устремилась внутрь, шаря по старым стенам яркими лучами закрепленных под стволами фонарей. С грохотом первая группа проникла через главную дверь в дом, свернула направо — к комнатам, выходящим окнами на улицу. В дверь, скрывающуюся за узким коридорчиком, полетела светошумовая граната. Яркую вспышку было видно даже сковзь ставни.
Не последовало ни единого выстрела, в эфире не было ни единого крика. «На пол! Руки за голову! Лежать!» — ничего из того, что ожидал услышать Расков.
— Что у вас?!
— Здесь чисто. Вам лучше зайти внутрь.
Расков внутренне сжался, ожидая самое худше. И пока он бежал от своего автомобиля, спрятанного за кроной раскидистого дерева в десятке метров от дома, к выбитой распахнутой калитке, он лихорадочно гадал, что внутри.
— Врубайте свет! — на бегу прорычал Расков в микрофон рации.
Он вбежал в дом, в котором в то же самое мгновение снова вспыхнуло электричество, и все лампочки, как по волшебству, озарились светом. Расков быстро юркнул в дверь, за которой открывался узкий коридорчик и виднелась спина одного из бойцов. Спецназовцы расступились, пропуская подполковника в помещение. На пороге он увидел происходящее в комнате и буквально онемел.
Труп Томилина лежал в центре комнаты. Он был одет по-домашнему — в спортивных штанах и футболке. На его теле явственно проступали два пулевых ранения. Одно кровавое пятно на груди, второе на животе. Томилин лежал, раскинув руки. В правой был зажат пистолет.
Латыпов сидел в кресле. Он был в форме капитана полиции. Голова безвольно упала на плечо. Запекшаяся, но еще блестящая в свете лампы кровь из пулевого отверстия почти по центру лба стекала по носу вниз и расползалась пятном на кителе. Пистолет лежал под его правой рукой, свисавшей с подлокотника.
— Твою же мать, а. Как так?
— Наверное, что-то не поделили, — подал голос кто-то из бойцов. — Или переругались, потому что банду накрыли и бежать им некуда. Этот схватился за ствол, но этот оказался проворнее. А потом застрелился и сам.
Расков шагнул к креслу. Осторожно, боясь перепачкаться в крови, пощупал шею трупа.
— Еще теплый. И часу не прошло.
— Что нам делать, товарищ подполковник?
Расков окинул взглядом место трагедии. Как он надеялся, последней трагедии в этой веренице жестоких, но бессмысленных смертей.
— Вызывайте группу. — помолчав, он достал из кармана сотовый телефон. — Позвоню Бегину. Он заслужил. Как бы то ни было, мы накрыли основной костяк банды ДТА. С ними покончено. С чем всех и поздравляю…
Глава 16
Было около полуночи, когда Рябцев домчал до развязки, съехал с трассы М-4 и устремил автомобиль по дороге А-107. Им предстояло обогнуть по малой бетонке Москву, так как место последней операции чекистов находилось по другую сторону от столицы. Узкая двуполосная дорога Московского малого кольца утопала в зарослях леса, который то словно нависал над проезжей частью, стремясь поглотить ее, то расступался и рядел, а сквозь чашу были видны огоньки поселков, черные силуэты домов и построек. Встречные автомобили попадались на удивление редко, выплывая крошечными огнями где-то впереди, расширяясь и приобретая очертания — и с шумом проносясь мимо. Фары несущейся на северо-запад машины Рябцева выхватывали узкий клочек дорожного полотна.
— Значит, все, — сказал Рябцев. — Латыпов, сука… Стоило огород городить, чтобы так хреново кончить. Пустить себе пулю в лоб.
— Его наверняка предупредили, — отозвался Бегин.
— Что? Да ладно, брось ты. Кто предупредил?
— Не знаю. Может быть, тот же самый, кто передал ему ориентировку на всех членов банды, которые в розыске, тогда как даже ни у одного из оперов не было всего списка.
Рябцев нахмурился.
— Б… дь. Ты же сейчас не собираешься сказать, что Латыпов мог и не сам себя пристрелить, а ему помогли?
— Все может быть. Надо посмотреть.