Дорога мертвеца. Руками гнева

— Дуб.

— Запросто, — сказал Дол. — Еще бы вспомнить, какие там росли деревья, разные цветочки, что за птички летали, и про иную живность. Ты что, приятель? Какая, на хрен, разница?

— Думаю, дуб, — сказал Джебидайя. — Как наконечник зонта Мэри.

Призрак недоуменно вытаращился.

— Неважно. Рассказывай дальше.

— Тим тогда захватил лопаты, раздал их, и мы стали копать. Помню, добрались до кола, а на нем вырезаны письмена и все такое — в общем, потянул я, выдернул и швырнул в сторону. К тому времени мы едва на ногах стояли. Прежде чем отрубиться, разрыли, однако ж, одну могилу. Это помню совсем уж смутно. Очнулся лежа на спине, сквозь ветки луна полная светит. Приподнялся на локте и гляжу. Как раз на могилу, что разрыли. И лезет из земли мохнатая лапа, потом — морда лезет, длинная такая. Глядь, тварь вылезла и поднялась на краю могилы, стоит, раскачивается. Ростом футов под семь. Вроде волка, но морда длиннее и зубов не счесть. Зубы во все стороны торчат, и при всей вышине она стоит согнувшись, когти длинные на лапах блестят. А всего хуже глазищи. Как горчица желтые, только белок с краев кровью налился.

Хочу встать, да шевельнуться не могу. Пьяный, перепуганный, не пойму, на каком я свете. А тварь согнулась — и ну рыть, так что только земля летит. Не успел опомниться, она раскопала вторую могилу и вырвала такой же кол, что я раньше. Оттуда вылезает другой, а тварь бросилась рыть дальше, пока я на ноги встаю и давай приятеля тормошить. Да что толку? Хватаю револьвер и стреляю, но тварь даже не обернулась. Знай роет, пока не вылезли все шестеро. На то время я знал, что не сплю, и, сколько бы ни выпил, напрочь отрезвел. Гляжу, один приподнял кого-то из парней за ногу, разгрыз череп и начал высасывать мозги. Что и говорить, я побежал сломя голову. Вслед, слышу, один из наших завопил, и я так припустил, что только ветки по лицу хлещут, а я дороги не разбираю и вообще ничего не вижу. Если поразмыслить, стоило вскочить на лошадь и ускакать, но в то время я едва ли про нее помнил. Да хоть и приучена, она, поди, умчалась, стоило вылезти той твари.

Так я бежал и бежал, и только чуть пришел в себя, как лес вокруг накрыла пелена. Дурно мне стало, будто влетел в ядовитое облако. Следом из мглы проступили тени, двинулись и стали отчетливее. Вот они, мохнатые, с виду точно волки. На миг я совладал с паникой и стал стрелять — только с тем же успехом мог бы на них мочиться. Да те патроны давно вышли, и так я уже обоссался с ног до головы. Да, коли на то пошло, то и обосрался. От такой жути у моих мурашек самих мурашки побежали.

Короче, не помню, как я выскочил на прогалину, взбежал на какой-то пригорок и рухнул без сил. Потом раздалось рычание — и они вмиг насели на меня. Быстрее, чем успеешь залупить, чтобы себе намылить.

Только сразу меня не прикончили. Поваляли по земле, кто-то куснул. Потом один вскинул на плечо, как мешок с брюквой, и поволок. Вот, скажу вам, когда со страху я едва не рехнулся. Не знал, то ли меня сожрут, то ли скопом отпердонят. Но меня приволокли туда, где все началось, на кладбищенский холм. Я старался заприметить дорогу, в надежде, что выпадет шанс удрать. Да какое там! На кладбище, у разрытых могил, один встал надо мной, упираясь мне в грудь, так что когти вонзились, словно ножи, прочие принялись рыть. Встав на четвереньки, они рыли, будто псы или волки, или кто бы там ни был, пока из глубокой ямы не вытащили костяк. прямо из черепа у него торчал резной кол, который выдернули. Я смотрел, как пробитый череп окунулся в лунный свет и дыра запечаталась, потом кости стали обрастать плотью, заалевшей кровью, грудь приподнялась в первом вдохе, стала пробиваться шерсть — поначалу клочками, дальше повсюду и гуще, чем степная трава. Затем тварь села и поднялась во весь рост. Самец, как и прочие, — яснее быть не могло. Прибор свисал всем напоказ, длиной с ремень для правки бритв и толщиной в мою руку. Потом он взглянул на меня.

От того, что случилось дальше, меня прямо воротит, притом что я мертвее, чем Кастер со всей его сбруей. Мертвый или нет, меня до сих пор трясет от страха. Медленно, словно играючи, он приблизился, ощерил морду, выставляя напоказ клыки, и я завизжал, как девчонка при виде паука. Скажу, твари это пришлось по вкусу. Кожа еще больше собралась в складки, с клыков закапала слюна, он весь подобрался, и только тут я понял, что кричу — раньше это вышло само собой, — и когда услышал свой крик, то подумал: «Провались ты, если я еще хоть пикну». Стиснул я зубы и затих, чтобы умереть как мужчина… Да хрена. Он странно как-то заерзал, вроде толчками, и в самый миг как наброситься, елдак у него встал, точно он чего затеял, а может, так и есть, решил я и снова заорал. Что есть мочи и не мог остановиться, пока он не вцепился мне в горло. Потом мало что помню, только очнулся здесь в отеле и решил, что все это приснилось. Да вот никто меня не замечал, как я ни старался. Дальше день ото дня призраков прибавлялось, ведь каждую ночь облако накрывало улицы, а с ним приходили волки. Вылезали из тени, как из-за ширмы. И добрались до всех. Но сначала их раз удалось заловить в старом отеле через дорогу. В настоящем отеле, который сразу сожгли. Только эти твари выскакивали все в огне, и плоть на них отрастала быстрее, чем летит пуля. Тогда они в ярости расправились со всеми, так что не осталось никого, кроме призраков вроде меня. Следом перешли на лошадей, кошек, собак и крыс, всяких бродячих зверей. Пока не повывелась вся живность. Только они продолжали здесь бродить, будто чего-то ждали — не иначе, свежего мяса. Отчего-то не уходили прочь. Может, не могли уйти дальше от деревьев, где мы с ребятами их отыскали. Раз я видел там на склоне вожака, воющего на луну, — видно, брюхо от голода подвело.

— Они привязаны к этим местам, — сказал Джебидайя. — Облако — часть того зла, что выбралось из могил. Дубовые острия удерживали их там. Бывает, зло не терпит дуба, а здесь как раз тот случай. К несчастью, вы их освободили.

— Кабы там не орешник был, — возразил Дол. — Или еще какое дерево. Что-то не припомню, чтобы я указывал именно на дуб.

— Смысл в твоих словах есть, — сказал Джебидайя, — но я бы по опыту поручился за дуб.

— Ну, это ты, — сказал Дол.

— Понять не могу, — вмешалась Мэри, — он покусал тебя, как стародавних испанцев. Те превратились в волков, пока индейцы их не прикончили… или не проткнули колами. Тебя и прочих тоже покусали, но вы-то не волки?

Дол покачал головой.

— Сам ума не приложу.

— Дело в том, — сказал Джебидайя, — что вожак один, а к нему еще шестеро. Вместе их семь.

— Ну, это все объясняет, — сказал Дол.

— Они слуги Сатаны — вот кто. Первый от его колена, он произвел еще шестерых. Выходит, семь. Убивать могут многих, но позволено быть всего семерым. Вампиров или упырей может быть больше, а мохнатых — семь.

— И кто так распорядился? — спросила Мэри.

— Тот, кто распоряжается всем.

— Бог, что ли? — догадался Дол.

— Он любит поразвлечься, — заметил Преподобный. — Для нас в этих забавах нет выраженного смысла, как, возможно, и для него, но правила действуют для всех. Семь. Таково число мохнатых.

— Откуда ты узнал? — спросила Мэри.

— Довелось видеть больше, чем хотелось, и листать фолианты, какие мало кто решился бы открыть.

— Так ты увидел или прочитал об этом? — настаивала Мэри.

— Об этом прочитал.

— Стало быть, про них ты судишь из книг?

— Про них — да, но с их сородичами я имел дело.

— Тогда, — сказала Мэри, — будем надеяться, что все они похожи. Иначе остается только просунуть голову между ног и на нее помочиться.



Ночь становилась все глуше, последние тени сгинули во мраке. Темный холодный туман, как немочь, обволок городок, расползся по отелю и остальным строениям. Джебидайя убрал преграду от двери, и в этот момент часы пробили половину девятого. Дол вернулся к привычным делам вместе с другими призраками, застрявшими между покинувшими мир навсегда и теми, кто пока оставался.

Джебидайя вывел коня из гостиной обратно в салун. Понаблюдав недолго за призраками, он взял с одного из столов свечу, оплывшую на блюдце, оторвал ее и положил в карман. Потом выбрал две лампы, в которых оставался керосин, и отдал Мэри. Вместе они поднялись по лестнице к номеру, где Джебидайя оставил свой виски. Коня Джебидайя повел с собой. Поначалу конь заупрямился, но потом быстро одолел ступеньки и остановился на площадке, фырканьем выразив протест.

Когда Джебидайя вновь оглядел зал внизу, туман, который раскинулся по полу черным бархатным ковром, начал постепенно всасываться в дерево.

— Ты ведь не отправишься в путь без коня? — спросила Мэри, заставив Джебидайю обернуться. — Постараюсь, чтобы он уцелел. Незачем бросать его на съедение. Он лучший конь, что у меня был. Умный. Храбрый. Многим людям до него далеко.

— Может статься, только он наложил на пол. Теперь воняет, как в стойле.


— Переживем.

Джебидайя завел коня в номер, там выпустил и взял с кровати зонт Мэри. Раскрыв перочинный нож, он принялся состругивать с наконечника небольшие щепки.

— Рада, что ты нашел, чем заняться, — сказала Мэри. — Я так до смерти перепугана.

— Я тоже. Занятие помогает расслабиться. Особенно если есть цель.

— Какая?

— Эти маленькие щепки. Подействовать на волков может только сердцевина дуба, так что нужно ободрать кору и стесать верхний слой, чтобы добиться эффекта.

— Собрался заколоть их этими щепочками? Отличный план.

— Я возьму эти щепки и порублю их на мелкие кусочки. А потом возьму пули и перочинным ножом проделаю сверху маленькие дырочки. В них положу кусочки дерева, а потом… — Он вытащил из кармана свечку. — Я залью дырочки с набитой внутрь древесиной воском. И когда я выстрелю, дуб попадет в волков вместе с пулями.

— Какой ты у нас умный, — сказала Мэри и отхлебнула из бутылки.

Джебидайя забрал у нее бутылку.

— Хватит. Нам лучше сохранять трезвый рассудок.

— Если хочешь, можешь меня трахнуть, — предложила Мэри. — Бесплатно.

— Вряд ли я смогу при этом сохранять рассудок. Как, по-твоему?

— Пожалуй. Просто хотелось сделать тебе приятное.

— Я оценил. Но, как ни жаль, вынужден отказаться.

Джебидайя продолжил строгать, но прежде оплавил спичкой низ свечи, прилепил ее на ночной столик и зажег фитиль. Когда он закончил строгать, воск уже растопился. Тогда он принялся заполнять пули фрагментами дерева и заливать сверху воском. Мэри старалась помогать.

Из глубины поросших соснами холмов долетел волчий вой.

— Идут, — сказал Джебидайя.



С лестничной площадки Джебидайя оглядел пространство внизу. Призраки сгинули, кроме Дола, легшего ничком за стойкой бара. Повредить ему волки не могли, скорее всего, заключил Джебидайя, он просто не хочет их видеть. Пусть и мертвый, а по-прежнему их боится. Ненадолго задержав взгляд на безмолвной белой фигуре, Джебидайя вернулся в номер и захлопнул дверь. Руки невольно взвесили пояс с револьверами. В барабанах уже находились особые пули. Ими же он зарядил винчестер. И такие же были в поясном патронташе — насколько для них хватило воска. Зонт с оторванным верхом превратился в тонкую заостренную трость. Джебидайя отдал ружье сидящей на кровати Мэри.

— Знаешь, — заметила она, — я и пустой стопкой в задницу слона не попаду.

— Дождись, чтобы бить в упор.

— Господи, — сказала Мэри.

— От него помощи не жди. Положись на этот винчестер.

— Может, они не догадаются, что мы здесь?

— Догадаются. Их терзает голод, и они нас учуют.

Звук глотка Мэри вышел громким, как кашель.

Примостившись на стуле у окна, Джебидайя смотрел на спящую Мэри. Как она умудрилась заснуть? У него каждый нерв трепетал от напряжения. Он зажег лампу и поставил рядом с собой на пол, откинулся на спинку и достал часы. Отщелкнув крышку, взглянул на циферблат. Прямо на глазах стрелки переползли с половины девятого на девять. Зажмурившись, он глубоко вздохнул и посмотрел снова. Передвинулись на пять с лишним минут. Шагнув к окну, выглянул на улицу. Что-то двигалось там, в низко висящей, едва не разлитой по земле тьме, будто черное масло зла. Разглядеть толком не удалось, но что-то крупное и мохнатое проскользнуло с дальней стороны улицы на задворки отеля. Приткнутый задом к стене в углу номера конь встрепенулся.

Джебидайя вдохнул поглубже и отошел от окна. Потрепал коню ноздри, подошел к двери, открыл и вышел на лестницу.

Тьма хоть глаз выколи, и ни единой души. Даже Дол пропал куда-то из укрытия за стойкой, вероятно, присоединился к товарищам, и все вместе они сбились в клубок белого тумана в каком-нибудь сортире на окраине. Он разглядел, что дверь на улицу приоткрыта. Притом что, войдя в отель, он ее закрыл.

Одной рукой опираясь на перила и не шевелясь, он долго всматривался вниз. Мало-помалу глаза привыкали к темноте. И вот — возле бара что-то шевельнулось.

Неподвижный сгусток тени.

Показалось, видно.

«Ладно, — подумал он, — им уже известно, что мы здесь». Вытащил из внутреннего кармана сюртука маленькую Библию, вырвал первую страницу, чиркнул спичкой и уронил подожженный листок. В коротком мерцании падающего огонька разглядел, что там не тень, а тварь. Блеснувший темный мех, неистовые желтые глаза, клыки — миг — и зверь метнулся к лестнице, следующим скачком пролетев несколько ступеней. В короткое мгновение Джебидайя успел заметить в углу второго. Громадный зверь с желтыми плошками глаз. Похоже, Волк-Король, подумал он, тот, кто повелевает остальными.

Ступив на край лестничного марша, Джебидайя выхватил револьвер, привычно нацелил ствол на взлетающий по ступеням силуэт в стальном испанском нагруднике. В темноте нельзя было разобрать детали доспеха, лишь отблески проникавших в окна тусклых лунных лучей доказывали его присутствие. Он старался целить пониже, в область промежности, так что, когда от выстрела револьвер дернулся вверх, пуля ударила твари в грудь, лязгнув о доспех, но пройдя насквозь. Тварь рыкнула, извернулась, но не остановилась. Белый дымок вился над дырой в нагруднике, куда ударила пуля, и над выходным отверстием в спине. «Боже, я попал точно посередке», — подумал Джебидайя, снова взводя курок. Пуля 45-го калибра должна была сбить его к подножию лестницы — есть нагрудник или нет.

Кольт снова подскочил, выплюнув малиновый сгусток пламени. Пуля угодила прямо в морду, оказавшуюся всего в шести дюймах от дульного среза. Тварь с воем шмякнулась о стену и закувыркалась по ступеням, проломила перила и отлетела к бару, где замерла темной грудой.

«Первый», — подумал Джебидайя.