Дом сестер
Часть 51 из 87 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Сколько им сейчас лет? — спросила Фрэнсис. Она не очень любила детей, к тому же не знала, как с ними обращаться. Но если она откажется, это будет выглядеть неприлично.
— Лоре только что исполнилось четырнадцать, — ответила Элис, — а Марджори — двенадцать. Обе находятся в невменяемом состоянии после минувшей ночи, особенно Лора. Но они славные девочки. Они точно не доставят тебе хлопот.
Двое испуганных детей, и одна из них в проблемном возрасте! Только этого ей не хватало… Но Фрэнсис согласилась — и после этого выпила двойной виски.
Она чувствовала себя совершенно растерянной, когда поехала встречать детей. День был мрачным и, казалось, предвещал беду. Чарльз с раннего утра отправился на могилу Морин, хотя был сильно простужен и ему было лучше остаться дома, но он, конечно, не захотел слушать никаких советов. Виктория беспокоилась, так как Маргарита не явилась на урок французского языка в девять часов, как было условлено.
— Я ничего не могу понять, — сказала она Фрэнсис, когда та в половине десятого спустилась вниз, чтобы ехать в Норталлертон, — она всегда была так пунктуальна… И она совершенно не похожа на человека, который может просто не прийти.
— Она это как-то объяснит, — рассеянно ответила Фрэнсис. — Послушай, Виктория, ты не хочешь проводить меня на вокзал? Может быть, ты скорее завоюешь доверие детей…
— Я подожду Маргариту. Она может прийти в любой момент.
В машине с беспрерывно работающими дворниками Фрэнсис спрашивала себя, с чем может быть связано то, что она чувствует себя так дискомфортно? Возможно, считает, что неспособна справиться с бедными детьми? Это было смешно. В жизни она преодолевала еще не такое! Но где-то на этих одиноких проселочных дорогах, между промокшими осенними лугами, облетевшими деревьями и погрузившимися в туман холмами, когда Фрэнсис ощущала в себе необъяснимую грусть, сродни постепенно прогрессирующему параличу, она поняла, что впервые в жизни чувствует себя старой и что именно этим объясняется подавленность, так угнетающая ее.
Раньше она никогда не задумывалась о возрасте, процесс старения воспринимала как выгоду и никогда не испытывала желания снова стать молодой. Юность? Она была сейчас сильнее, чем раньше, самоувереннее, она нашла свое место в жизни и шла своей дорогой. Вечные желания и искания были позади. Она смирилась с самой собой, со всем, что ей было дано, но и со всем, в чем ей было отказано. Прошло уже много лет, когда Фрэнсис в последний раз сетовала, что не так красива, как Виктория. Или когда она переживала из-за Джона.
Но сегодня… Она знала, что увидит сейчас детей Элис. Детей, которые безжалостно напомнят ей о течении времени — самим своим существованием. Почему так упорно засела в ее памяти одна картина? Элис и она, сидящие на каменной стене в самом конце сада, курящие сигареты, такие юные… а из дома доносятся голоса Морин, Кейт, Чарльза и Виктории, Джорджа… еще не искалеченного войной…
Возможно, подумала Фрэнсис, именно это причиняет такую боль. Не годы. Но потери. Раны. Боль не становится тише с течением времени. Она становится сильнее.
Поезд опаздывал. Фрэнсис нужно было ждать три четверти часа до его прибытия. На перроне почти никого не было. В конце концов она пошла в привокзальное кафе, выпила горячий кофе и потерла под столом одна об другую озябшие ноги. Позади нее какая-то женщина причитала, что с начала войны ничего не работает, что поезда раньше приходили вовремя и что Англия в самом скором времени накроется медным тазом. Муж пытался ее успокоить, но она впала в ярость и кричала довольно громко и грубо. Фрэнсис почувствовала себя немного лучше. Она попросила принести двойной бренди, и пока потягивала его, подошел поезд.
Хотя из него вышли несколько детей, она сразу узнала девочек Элис. По меньшей мере младшую, которая была очень похожа на свою мать. На обеих были одинаковые серые пальто, из-под которых выглядывали темно-синие юбки в складку, плотные серые чулки и коричневые полуботинки. У обеих девочек были длинные светлые волосы, заплетенные в две косы. Они держались за руки и оглядывались вокруг, широко раскрыв большие глаза.
Фрэнсис подошла к ним.
— Вы Лора и Марджори Селли? Я Фрэнсис Грей. Добро пожаловать в Йоркшир!
— Спасибо большое, — пробормотала Лора.
Она была на голову выше своей сестры и немного полнее ее. Фрэнсис с сожалением констатировала, что Лора больше похожа на отца. Нельзя сказать, что она была некрасивой, но ее голубые глаза казались не слишком осмысленными, а лицо не отличалось живостью. У нее был вид милой, славной, робкой девочки.
— Надеюсь, что вы будете комфортно чувствовать себя на ферме Уэстхилл, — сказала Фрэнсис, стараясь придать голосу оптимистическую нотку, и взяла дорожную сумку, которую девочки поставили между собой. — Вещей у вас немного…
— У нас больше и нет, — объяснила Марджори. — Наш дом был сначала разрушен во время бомбардировки, а потом сгорел. Эту сумку мы все время брали с собой в подвал, поэтому она уцелела.
— Конечно. Ваша мама мне все рассказала. Если мы этим не обойдемся и вам что-то потребуется, то просто купим необходимое, хорошо? — Они направились к машине. — Вы любите лошадей?
— В Лондоне не так много лошадей, — ответила Марджори.
— А я боюсь больших животных, — добавила Лора.
Фрэнсис, подавив в себе желание вздохнуть, сказала подчеркнуто бодрым голосом:
— Посмотрим. Может быть, вы с ними подружитесь. Я надеюсь, что вы не будете здесь скучать. Здесь намного тише, чем в Лондоне.
— Как хорошо, что здесь не падают бомбы, — сказала Лора.
Ее серьезное лицо было очень бледным. Фрэнсис хорошо видела в ее чертах следы недавно перенесенного ужаса. Эти девочки много пережили. Что чувствовали дети, сидевшие в темном подвале, когда над ними рухнул пылающий дом? И даже выбравшись из этого ада, они знали теперь, что их родители по-прежнему подвергаются опасности. Наверняка они тоскуют по дому и чувствуют себя одиноко. Странным образом Лора, старшая, кажется, страдала больше, чем младшая Марджори. Мимика последней выдавала внимательность и любопытство по отношению к тому, что ее окружало. Лора же производила впечатление ребенка, полностью ушедшего в себя.
В машине ни одна из девочек не произнесла ни слова. Чтобы прервать гнетущую тишину, Фрэнсис наконец сказала:
— Вам не повезло, что сегодня на улице так сыро и холодно. Когда светит солнце, осень здесь, наверху, очень красивая. Вы это еще увидите.
— Мне здесь нравится, — сказала Лора вежливо.
— Вам, конечно, не хватает ваших родителей… Они останутся у знакомых, к которым вы поехали после той ночи?
— Они хотели подыскать себе что-то свое, — сказала Лора, — но это будет тяжело. В Лондоне многое разрушено. И у папы нет работы.
— Нет? И давно?
— Уже два года.
— Ведь он же был комендантом в вашем доме.
— Арендаторы постоянно жаловались на него. — Лора понизила голос. — Он не успевал делать ремонт и прочее. Поэтому его уволили.
— Лора! — резко сказала Марджори. — Мама сказала, что никто не должен об этом знать!
— Но мисс Грей ведь мамина подруга…
— О, называйте меня, пожалуйста, Фрэнсис, хорошо? Я знаю вашу маму уже очень давно. Мы были когда-то очень близкими подругами.
— Ты слышала? — сказала Лора сестре.
Фрэнсис вспомнила о Хью Селли во время последней войны. Ему очень редко удавалось раздобыть топливо, и они большей частью мерзли. Он был просто слишком робким, в определенной степени — неприспособленным к жизни. Поэтому ее не особенно удивило, что он в конечном счете потерял работу. Теперь вся нагрузка легла на Элис.
— Ваша мама зарабатывает деньги? — спросила она.
— Она работает в конторе. У адвоката, — объяснила Лора.
«Это останется самой большой загадкой всей моей жизни, — разочарованно подумала Фрэнсис, — почему Элис вышла замуж за этого бездаря Хью. Вот уж чего никогда не пойму…»
Когда Фрэнсис и девочки приехали в Уэстхилл, дождь был таким сильным, что они, пробежав от машины до входной двери, промокли насквозь. Фрэнсис видела, что дети очень устали и дрожат от холода. Они провели в дороге всю ночь и, вероятно, не сомкнули глаз, как и в предыдущие ночи из-за воздушной тревоги. Их силы, казалось, были на исходе, и даже более подвижная Марджори заметно сникла.
— Сейчас вы примете горячую ванну, — сказала Фрэнсис, — а потом ляжете в постель. Вы обе выглядите очень уставшими. Аделина принесет вам что-нибудь поесть.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Лора.
— Ерунда! Мы… — Фрэнсис запнулась, увидев идущую с кухни Аделину. — Это наши гости, Лора и Марджори Селли. Дети, это Аделина. Она покажет вам вашу комнату и наполнит ванну. Правда, Аделина?
— Пришла миссис Маргарита, — тихо сказала Аделина. — Она с Викторией в гостиной.
— Она все-таки пришла!.. Виктория беспокоилась. Я сказала ей, что… — Она второй раз остановилась, увидев выражение лица Аделины. — Что-нибудь случилось?
— Я отведу детей наверх, — поспешно сказала та.
Она это знала. Встав утром, она уже знала, что этот день принесет беду. Фрэнсис была подавлена и беспокойна и постоянно чувствовала приближение какого-то несчастья. Теперь она стояла в гостиной напротив Маргариты, бледной как смерть, с большими застывшими глазами, сидевшей в кресле Морин. Она напоминала птицу, выпавшую из гнезда. Ее руки обхватили чашку с чаем так крепко, что костяшки на пальцах побелели. Чашка была полной; она не могла сделать ни одного глотка, но держала ее на уровне груди, словно неожиданно окаменела. Виктория стояла чуть сзади, как всегда элегантно одетая и тоже очень бледная.
— Вы уверены, что это так? — спросила Фрэнсис.
Виктория пожала плечами.
— Это было официальное письмо, направленное его матери. Из Германии. Фернан Брюне, к сожалению, скончался от воспаления легких.
— Она может получить урну с его прахом. — Бледные губы Маргариты едва шевелились, когда она говорила. — Они это тоже написали. Но она должна оплатить расходы по доставке.
— Но вы же не видели это письмо, Маргарита.
Француженка, казалось, неожиданно вспомнила о чашке, которую все еще крепко держала в руках, и с тихим звоном отставила ее в сторону. Чай выплеснулся, пролившись на поверхность стола.
— Нет оснований сомневаться в его существовании, — сказала она. — Мать Фернана рассказала об этом парижским друзьям, которые помогли мне с побегом. Они мне и написали. Почему это должно быть не так? Кому нужно это выдумывать?
На это Фрэнсис было нечего возразить. Маргарита была права.
— Мой муж умер, — произнесла Маргарита в тишине. Это прозвучало так четко и так холодно, что все вздрогнули. — Я сразу все поняла, когда сегодня утром получила письмо. Возможно, я даже знала об этом все это время…
— О, Маргарита, мне так жаль! — воскликнула Виктория чуть театрально.
— Спасибо, — ответила та. Ее глаза лихорадочно блестели, но оставались сухими. Она не будет плакать, Фрэнсис поняла это инстинктивно. У Маргариты были стальные нервы.
— Мне только хотелось бы знать, правда ли то, что он умер от «воспаления легких», — продолжала она. — Я хочу на это надеяться. Было бы хуже, если б они его просто убили. Если б он умер под пытками. — При последней фразе ее голос немного дрогнул.
— От нацистов правды никогда не добьешься, — опрометчиво заявила Виктория.
— Ах, оставь! Если они пишут «воспаление легких», то, значит, так оно и есть! — резко парировала Фрэнсис. — Зачем нацистам искажать факты?
— Они настоящие звери, — ответила Маргарита, — но всё же пытаются создать видимость приличного обращения. Не могут же они написать в письме: «Мы пытали месье Брюне до тех пор, пока он не умер». «Воспаление легких» в любом случае звучит лучше. — Она встала. — Возможно, я никогда не узнаю правду, какими были его последние минуты…
Никто ничего не сказал. Да и что можно было сказать? Что мог чувствовать в свои последние минуты Фернан Брюне? Они наверняка были тяжелыми и жестокими. В немецком концлагере легко не умирают. Это знали все, и не было смысла убеждать Маргариту в обратном.
— Что вы будете делать? — наконец спросила Фрэнсис.
Маргарита пожала плечами:
— А что я могу сделать? Пока что — лишь остаться здесь. Возвращаться в Париж слишком рискованно. Я наверняка все еще в черных списках нацистов.
Она взяла пальто, которое небрежно перебросила через спинку стула, и свою сумку.
— Виктория, если вам будет удобно, давайте перенесем занятия на завтра или послезавтра. Боюсь, я не смогу сейчас сконцентрироваться.
— Конечно. Просто приходите, когда вам будет получше.
— Может быть, вы хотите выпить бренди перед тем, как идти домой? — спросила Фрэнсис.
Маргарита покачала головой.
— Лоре только что исполнилось четырнадцать, — ответила Элис, — а Марджори — двенадцать. Обе находятся в невменяемом состоянии после минувшей ночи, особенно Лора. Но они славные девочки. Они точно не доставят тебе хлопот.
Двое испуганных детей, и одна из них в проблемном возрасте! Только этого ей не хватало… Но Фрэнсис согласилась — и после этого выпила двойной виски.
Она чувствовала себя совершенно растерянной, когда поехала встречать детей. День был мрачным и, казалось, предвещал беду. Чарльз с раннего утра отправился на могилу Морин, хотя был сильно простужен и ему было лучше остаться дома, но он, конечно, не захотел слушать никаких советов. Виктория беспокоилась, так как Маргарита не явилась на урок французского языка в девять часов, как было условлено.
— Я ничего не могу понять, — сказала она Фрэнсис, когда та в половине десятого спустилась вниз, чтобы ехать в Норталлертон, — она всегда была так пунктуальна… И она совершенно не похожа на человека, который может просто не прийти.
— Она это как-то объяснит, — рассеянно ответила Фрэнсис. — Послушай, Виктория, ты не хочешь проводить меня на вокзал? Может быть, ты скорее завоюешь доверие детей…
— Я подожду Маргариту. Она может прийти в любой момент.
В машине с беспрерывно работающими дворниками Фрэнсис спрашивала себя, с чем может быть связано то, что она чувствует себя так дискомфортно? Возможно, считает, что неспособна справиться с бедными детьми? Это было смешно. В жизни она преодолевала еще не такое! Но где-то на этих одиноких проселочных дорогах, между промокшими осенними лугами, облетевшими деревьями и погрузившимися в туман холмами, когда Фрэнсис ощущала в себе необъяснимую грусть, сродни постепенно прогрессирующему параличу, она поняла, что впервые в жизни чувствует себя старой и что именно этим объясняется подавленность, так угнетающая ее.
Раньше она никогда не задумывалась о возрасте, процесс старения воспринимала как выгоду и никогда не испытывала желания снова стать молодой. Юность? Она была сейчас сильнее, чем раньше, самоувереннее, она нашла свое место в жизни и шла своей дорогой. Вечные желания и искания были позади. Она смирилась с самой собой, со всем, что ей было дано, но и со всем, в чем ей было отказано. Прошло уже много лет, когда Фрэнсис в последний раз сетовала, что не так красива, как Виктория. Или когда она переживала из-за Джона.
Но сегодня… Она знала, что увидит сейчас детей Элис. Детей, которые безжалостно напомнят ей о течении времени — самим своим существованием. Почему так упорно засела в ее памяти одна картина? Элис и она, сидящие на каменной стене в самом конце сада, курящие сигареты, такие юные… а из дома доносятся голоса Морин, Кейт, Чарльза и Виктории, Джорджа… еще не искалеченного войной…
Возможно, подумала Фрэнсис, именно это причиняет такую боль. Не годы. Но потери. Раны. Боль не становится тише с течением времени. Она становится сильнее.
Поезд опаздывал. Фрэнсис нужно было ждать три четверти часа до его прибытия. На перроне почти никого не было. В конце концов она пошла в привокзальное кафе, выпила горячий кофе и потерла под столом одна об другую озябшие ноги. Позади нее какая-то женщина причитала, что с начала войны ничего не работает, что поезда раньше приходили вовремя и что Англия в самом скором времени накроется медным тазом. Муж пытался ее успокоить, но она впала в ярость и кричала довольно громко и грубо. Фрэнсис почувствовала себя немного лучше. Она попросила принести двойной бренди, и пока потягивала его, подошел поезд.
Хотя из него вышли несколько детей, она сразу узнала девочек Элис. По меньшей мере младшую, которая была очень похожа на свою мать. На обеих были одинаковые серые пальто, из-под которых выглядывали темно-синие юбки в складку, плотные серые чулки и коричневые полуботинки. У обеих девочек были длинные светлые волосы, заплетенные в две косы. Они держались за руки и оглядывались вокруг, широко раскрыв большие глаза.
Фрэнсис подошла к ним.
— Вы Лора и Марджори Селли? Я Фрэнсис Грей. Добро пожаловать в Йоркшир!
— Спасибо большое, — пробормотала Лора.
Она была на голову выше своей сестры и немного полнее ее. Фрэнсис с сожалением констатировала, что Лора больше похожа на отца. Нельзя сказать, что она была некрасивой, но ее голубые глаза казались не слишком осмысленными, а лицо не отличалось живостью. У нее был вид милой, славной, робкой девочки.
— Надеюсь, что вы будете комфортно чувствовать себя на ферме Уэстхилл, — сказала Фрэнсис, стараясь придать голосу оптимистическую нотку, и взяла дорожную сумку, которую девочки поставили между собой. — Вещей у вас немного…
— У нас больше и нет, — объяснила Марджори. — Наш дом был сначала разрушен во время бомбардировки, а потом сгорел. Эту сумку мы все время брали с собой в подвал, поэтому она уцелела.
— Конечно. Ваша мама мне все рассказала. Если мы этим не обойдемся и вам что-то потребуется, то просто купим необходимое, хорошо? — Они направились к машине. — Вы любите лошадей?
— В Лондоне не так много лошадей, — ответила Марджори.
— А я боюсь больших животных, — добавила Лора.
Фрэнсис, подавив в себе желание вздохнуть, сказала подчеркнуто бодрым голосом:
— Посмотрим. Может быть, вы с ними подружитесь. Я надеюсь, что вы не будете здесь скучать. Здесь намного тише, чем в Лондоне.
— Как хорошо, что здесь не падают бомбы, — сказала Лора.
Ее серьезное лицо было очень бледным. Фрэнсис хорошо видела в ее чертах следы недавно перенесенного ужаса. Эти девочки много пережили. Что чувствовали дети, сидевшие в темном подвале, когда над ними рухнул пылающий дом? И даже выбравшись из этого ада, они знали теперь, что их родители по-прежнему подвергаются опасности. Наверняка они тоскуют по дому и чувствуют себя одиноко. Странным образом Лора, старшая, кажется, страдала больше, чем младшая Марджори. Мимика последней выдавала внимательность и любопытство по отношению к тому, что ее окружало. Лора же производила впечатление ребенка, полностью ушедшего в себя.
В машине ни одна из девочек не произнесла ни слова. Чтобы прервать гнетущую тишину, Фрэнсис наконец сказала:
— Вам не повезло, что сегодня на улице так сыро и холодно. Когда светит солнце, осень здесь, наверху, очень красивая. Вы это еще увидите.
— Мне здесь нравится, — сказала Лора вежливо.
— Вам, конечно, не хватает ваших родителей… Они останутся у знакомых, к которым вы поехали после той ночи?
— Они хотели подыскать себе что-то свое, — сказала Лора, — но это будет тяжело. В Лондоне многое разрушено. И у папы нет работы.
— Нет? И давно?
— Уже два года.
— Ведь он же был комендантом в вашем доме.
— Арендаторы постоянно жаловались на него. — Лора понизила голос. — Он не успевал делать ремонт и прочее. Поэтому его уволили.
— Лора! — резко сказала Марджори. — Мама сказала, что никто не должен об этом знать!
— Но мисс Грей ведь мамина подруга…
— О, называйте меня, пожалуйста, Фрэнсис, хорошо? Я знаю вашу маму уже очень давно. Мы были когда-то очень близкими подругами.
— Ты слышала? — сказала Лора сестре.
Фрэнсис вспомнила о Хью Селли во время последней войны. Ему очень редко удавалось раздобыть топливо, и они большей частью мерзли. Он был просто слишком робким, в определенной степени — неприспособленным к жизни. Поэтому ее не особенно удивило, что он в конечном счете потерял работу. Теперь вся нагрузка легла на Элис.
— Ваша мама зарабатывает деньги? — спросила она.
— Она работает в конторе. У адвоката, — объяснила Лора.
«Это останется самой большой загадкой всей моей жизни, — разочарованно подумала Фрэнсис, — почему Элис вышла замуж за этого бездаря Хью. Вот уж чего никогда не пойму…»
Когда Фрэнсис и девочки приехали в Уэстхилл, дождь был таким сильным, что они, пробежав от машины до входной двери, промокли насквозь. Фрэнсис видела, что дети очень устали и дрожат от холода. Они провели в дороге всю ночь и, вероятно, не сомкнули глаз, как и в предыдущие ночи из-за воздушной тревоги. Их силы, казалось, были на исходе, и даже более подвижная Марджори заметно сникла.
— Сейчас вы примете горячую ванну, — сказала Фрэнсис, — а потом ляжете в постель. Вы обе выглядите очень уставшими. Аделина принесет вам что-нибудь поесть.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Лора.
— Ерунда! Мы… — Фрэнсис запнулась, увидев идущую с кухни Аделину. — Это наши гости, Лора и Марджори Селли. Дети, это Аделина. Она покажет вам вашу комнату и наполнит ванну. Правда, Аделина?
— Пришла миссис Маргарита, — тихо сказала Аделина. — Она с Викторией в гостиной.
— Она все-таки пришла!.. Виктория беспокоилась. Я сказала ей, что… — Она второй раз остановилась, увидев выражение лица Аделины. — Что-нибудь случилось?
— Я отведу детей наверх, — поспешно сказала та.
Она это знала. Встав утром, она уже знала, что этот день принесет беду. Фрэнсис была подавлена и беспокойна и постоянно чувствовала приближение какого-то несчастья. Теперь она стояла в гостиной напротив Маргариты, бледной как смерть, с большими застывшими глазами, сидевшей в кресле Морин. Она напоминала птицу, выпавшую из гнезда. Ее руки обхватили чашку с чаем так крепко, что костяшки на пальцах побелели. Чашка была полной; она не могла сделать ни одного глотка, но держала ее на уровне груди, словно неожиданно окаменела. Виктория стояла чуть сзади, как всегда элегантно одетая и тоже очень бледная.
— Вы уверены, что это так? — спросила Фрэнсис.
Виктория пожала плечами.
— Это было официальное письмо, направленное его матери. Из Германии. Фернан Брюне, к сожалению, скончался от воспаления легких.
— Она может получить урну с его прахом. — Бледные губы Маргариты едва шевелились, когда она говорила. — Они это тоже написали. Но она должна оплатить расходы по доставке.
— Но вы же не видели это письмо, Маргарита.
Француженка, казалось, неожиданно вспомнила о чашке, которую все еще крепко держала в руках, и с тихим звоном отставила ее в сторону. Чай выплеснулся, пролившись на поверхность стола.
— Нет оснований сомневаться в его существовании, — сказала она. — Мать Фернана рассказала об этом парижским друзьям, которые помогли мне с побегом. Они мне и написали. Почему это должно быть не так? Кому нужно это выдумывать?
На это Фрэнсис было нечего возразить. Маргарита была права.
— Мой муж умер, — произнесла Маргарита в тишине. Это прозвучало так четко и так холодно, что все вздрогнули. — Я сразу все поняла, когда сегодня утром получила письмо. Возможно, я даже знала об этом все это время…
— О, Маргарита, мне так жаль! — воскликнула Виктория чуть театрально.
— Спасибо, — ответила та. Ее глаза лихорадочно блестели, но оставались сухими. Она не будет плакать, Фрэнсис поняла это инстинктивно. У Маргариты были стальные нервы.
— Мне только хотелось бы знать, правда ли то, что он умер от «воспаления легких», — продолжала она. — Я хочу на это надеяться. Было бы хуже, если б они его просто убили. Если б он умер под пытками. — При последней фразе ее голос немного дрогнул.
— От нацистов правды никогда не добьешься, — опрометчиво заявила Виктория.
— Ах, оставь! Если они пишут «воспаление легких», то, значит, так оно и есть! — резко парировала Фрэнсис. — Зачем нацистам искажать факты?
— Они настоящие звери, — ответила Маргарита, — но всё же пытаются создать видимость приличного обращения. Не могут же они написать в письме: «Мы пытали месье Брюне до тех пор, пока он не умер». «Воспаление легких» в любом случае звучит лучше. — Она встала. — Возможно, я никогда не узнаю правду, какими были его последние минуты…
Никто ничего не сказал. Да и что можно было сказать? Что мог чувствовать в свои последние минуты Фернан Брюне? Они наверняка были тяжелыми и жестокими. В немецком концлагере легко не умирают. Это знали все, и не было смысла убеждать Маргариту в обратном.
— Что вы будете делать? — наконец спросила Фрэнсис.
Маргарита пожала плечами:
— А что я могу сделать? Пока что — лишь остаться здесь. Возвращаться в Париж слишком рискованно. Я наверняка все еще в черных списках нацистов.
Она взяла пальто, которое небрежно перебросила через спинку стула, и свою сумку.
— Виктория, если вам будет удобно, давайте перенесем занятия на завтра или послезавтра. Боюсь, я не смогу сейчас сконцентрироваться.
— Конечно. Просто приходите, когда вам будет получше.
— Может быть, вы хотите выпить бренди перед тем, как идти домой? — спросила Фрэнсис.
Маргарита покачала головой.