Дом с характером

Потеряшка повел в сторону куска блестящим черным носом. Он посмотрел на Чармейн снизу вверх, чтобы убедиться, что она не шутит, а потом очень вежливо и деликатно взял кусок пирожка в рот и съел его. Потом песик опять посмотрел на Чармейн — попросил добавки. Чармейн не ожидала, что он окажется таким вежливым. Она отломила еще кусочек. И еще. В конце концов они поделили пирожок пополам.

— Все, — сказала Чармейн, отряхивая крошки с юбки. — Постараемся растянуть эту сумку надолго: похоже, больше еды в этом доме нет. Покажи мне, Потеряшка, что делать дальше.

Потеряшка тут же засеменил к задней двери и остановился там, виляя тоненьким хвостиком и тихонько, полушепотом, поскуливая. Чармейн открыла дверь — это оказалось так же трудно, как и в прошлые два раза, — и вслед за Потеряшкой вышла во дворик, решив, будто Потеряшка намекает ей, что пора накачать воды для мытья посуды. Но Потеряшка просеменил мимо водокачки к чахлой яблоньке в углу, задрал там коротенькую лапку и пустил струйку на ствол.





— Понятно, — сказала Чармейн. — Но ведь это ты должен делать, а не я. И вообще, Потеряшка, дереву это вредно.

Потеряшка покосился на нее и забегал по дворику туда-сюда, ко всему принюхиваясь и задирая лапку на пучки травы. Чармейн видела, что он чувствует себя в этом дворике как дома. Если подумать, она тоже. Здесь было тепло и спокойно — как будто дедушка Вильям наложил на дворик охранительные заклятья. Она остановилась у водокачки и заглянула через забор — на поднимавшиеся уступами горы. С вершин долетали легкие порывы ветра, они приносили с собой аромат снега и весенних цветов, и Чармейн почему-то сразу вспомнила эльфов. Она подумала, что эльфы, наверное, забрали дедушку Вильяма именно туда, в горы.

И лучше бы они поскорее его вернули, подумала она. Еще день — и я тут с ума сойду!

В углу, у стены дома, была будка. Чармейн подошла посмотреть, что это такое, бормоча про себя: «Наверно, там лопаты, цветочные горшки и все такое прочее». Но когда она сумела распахнуть неподатливую дверцу, оказалось, что внутри стоит большой медный котел с катком для белья и топкой внизу. Чармейн все внимательно рассмотрела — как рассматривают странный музейный экспонат — и наконец вспомнила, что дома в саду тоже есть похожий сарайчик. Его содержимое казалось ей таким же загадочным, как внутренность этой будки, потому что заглядывать в сарайчик ей запрещали, но она знала, что раз в неделю приходит краснорукая, багроволицая прачка и устраивает там жар и пар, после чего оттуда появляется чистое белье.

Ага. Прачечная, подумала она. Наверно, надо положить все эти мешки с бельем в бак и вскипятить их. Но как? Кажется, у меня была слишком уж беззаботная жизнь…

— И это хорошо, — сказала она вслух, вспомнив красные руки и багровое лицо прачки.

Но посуду здесь не помоешь, подумала она. И ванну не примешь. Мне что, кипятиться самой в этом баке? И где мне спать, скажите на милость?

Оставив дверь открытой для Потеряшки, Чармейн вернулась в дом, прошагала мимо раковины, мешков с бельем, стола с чайниками и груды собственной одежды на полу и рывком открыла дверь в дальней стене. За ней снова была заплесневелая гостиная.

— Безнадежно! — воскликнула Чармейн. — Где спальни? Где ванная?!

В воздухе послышался усталый голос дедушки Вильяма:

— Если вам нужны спальни и ванная, душенька, поверните налево сразу после того, как откроете дверь из кухни. Прошу вас, извините меня, если найдете, что там недостаточно чисто.

Чармейн обернулась и посмотрела в кухню через открытую дверь.

— Правда? — удивилась она. — Сейчас проверим.

Она попятилась назад в кухню и закрыла дверь перед собой. Потом снова с трудом открыла — она уже привыкла, что всегда приходится напрягаться, — и резко повернула налево, к косяку, не успев подумать, что ничего не выйдет.

Она очутилась в коридоре с открытым окном в дальнем конце. Ветер, влетавший в окно, нес с собой сильный горный аромат снега и цветов. Чармейн мельком увидела покатый зеленый склон и голубые дали, но, не теряя времени, уперлась плечом в ближайшую дверь и нажала ручку.

Дверь открылась без труда, как будто ею часто пользовались. Чармейн едва не упала — и тут ее охватило благоухание, от которого она мгновенно забыла ароматы за окном. Она застыла, задрав нос, и восторженно принюхалась. Это был восхитительный, чуть затхлый запах старых книг. Да их тут сотни, поняла Чармейн, оглядев комнату. Книги стояли на полках по всем четырем стенам, высились стопками на полу, громоздились на столе — по большей части старые, в кожаных переплетах, хотя на полу виднелись и книги поновее в ярких обложках. Судя по всему, это был кабинет дедушки Вильяма.

— О-ой… — сказала Чармейн.

Не обращая внимания на вид из окна — оно выходило в сад с гортензиями, — Чармейн бросилась разглядывать книги, лежавшие на столе. Это были большие, толстые, благоуханные книги, переплеты у некоторых застегивались на металлические застежки, как будто их было опасно открывать. Чармейн уже схватила ближайшую книгу, но тут заметила на столе лист плотной бумаги, исписанный нетвердым почерком.

«Моя дорогая Чармейн», — прочитала она и уселась в мягкое кресло за столом, чтобы прочитать остальное.





[2]



— Конечно, по побочной линии, — вслух произнесла Чармейн. — Получается, что он двоюродный дедушка тетушки Семпронии, а она замужем за дядей Недом, который папин дядя, только он уже умер. Жалко. Я думала, вдруг мне передались его колдовские способности. — И она вежливо сказала в пространство: — Большое спасибо, дедушка Вильям.

Ответа не последовало. Ладно, подумала Чармейн, и не надо. Это же был не вопрос. И она принялась изучать книги на столе.

Толстая книга, которую она схватила первой, называлась «Книга пустоты и отсутствия». Ничего удивительного, что, когда Чармейн открыла ее, страницы оказались пустыми. Но при этом Чармейн ощущала, как каждая пустая страница словно бы мурлычет и выгибается под пальцами от скрытой магии. Чармейн поскорее положила ее на место и взяла другую, под названием «Уолл. Руководство по астромантии». Эта книга тоже не оправдала надежд, поскольку в ней в основном содержались графики из черных пунктирных линий и россыпей красных квадратиков, которые выбивались за черные линии и складывались в различные узоры, а читать было почти нечего. И все равно Чармейн смотрела на них дольше, чем ожидала. Наверное, графики были гипнотические. В конце концов Чармейн все-таки отложила книгу — не без усилия — и обратилась к «Плодотворному чародейству высшей ступени», которое ей и вовсе не понравилось. Оно было напечатано убористым шрифтом и состояло из длинных абзацев, начинавшихся почти всегда примерно так: «Если мы экстраполируем выводы из наших предыдущих работ, то получим возможность применить обобщенный подход к паратипической феноменологии…»

Нет, подумала Чармейн. Похоже, не получим.

Она отложила и эту книгу и взялась за тяжелый квадратный том на углу стола. Назывался он «Дас Цаубербух» и был написан на каком-то иностранном языке. Наверное, на ингарийском, рассудила Чармейн. Но самое интересное, что эта книга служила пресс-папье для целой стопки писем со всего мира. Чармейн долго и с неуместным любопытством изучала их и все глубже и глубже проникалась уважением к дедушке Вильяму. Почти все письма были от других чародеев, которые просили у дедушки Вильяма совета по всяким волшебным тонкостям, — очевидно, считали его большим специалистом, — или поздравляли с последними магическими открытиями. Все до единого были написаны просто кошмарным почерком. Чармейн сдвинула брови, поджала губы и поднесла к свету самое кошмарное письмо.





[3]




— Кошмар! Как курица лапой! — произнесла вслух Чармейн и взялась за следующее письмо.





[4]



Значит, эльфов прислал сам король! «Ну-ка, ну-ка», — бормотала Чармейн, перетасовывая последние письма. Все они были написаны разными каллиграфическими почерками — было видно, что писавшие очень старались. И все они гласили примерно одно и то же, только разными словами: «Чародей Норланд, я мечтаю стать вашим учеником. Вы меня возьмете?» Некоторые предлагали дедушке Вильяму деньги. Один писал, что отдаст дедушке Вильяму волшебный перстень с бриллиантом, а другой… то есть другая, это была девушка, и она жалостным тоном умоляла: «Сама я не очень красивая, но сестра у меня хорошенькая, и она обещала выйти за вас, если вы согласитесь меня учить».

Чармейн поморщилась и остаток писем проглядела мельком. Очень уж они напоминали ей ее собственное письмо к королю. И толку от него столько же, подумала она. Ей было ясно, что любой прославленный чародей сразу ответит на подобные послания «нет». Она засунула письма обратно под «Дас Цаубербух» и посмотрела на остальные книги на столе. На дальнем его краю был целый ряд больших толстых книг под общим названием «Рес Магика», и Чармейн решила, что заглянет в них когда-нибудь потом. Она наугад выбрала еще две книги; одна называлась «Путь миссис Пентстеммон. Вехи истины», и Чармейн решила, что она слишком нравоучительная. Другая, у которой Чармейн отщелкнула большим пальцем металлическую застежку и открыла титульный лист, именовалась «Книга Палимпсеста». Перевернув несколько страниц, Чармейн обнаружила, что на каждой из них описывались какие-нибудь чары — просто и понятно, с заголовком, где объяснялось, что эти чары делают, а ниже следовал список ингредиентов и пронумерованные по порядку указания, как их приготовить.

— Вот это я понимаю! — воскликнула Чармейн и уселась читать.

Долгое время спустя, когда Чармейн пыталась решить, что ей полезнее узнать — «Как отличить друга от врага» или «Как расширить сознание», а может быть, «Как научиться летать», — внезапно выяснилось, что ей срочно необходимо в туалет. Подобное частенько бывало с ней, когда она зачитывалась. Она вскочила, сжав коленки, и тут поняла, что именно туалет она пока что не нашла.

— Ой, а где здесь туалет? — закричала она.

Тут же, развеяв все опасения, из воздуха раздался ласковый дребезжащий голос дедушки Вильяма:

— В коридоре поверните налево, душенька, и первая дверь направо и будет ванная и туалет.

— Спасибо! — выдохнула Чармейн и бросилась бежать.





ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

в которой Чармейн путает чары





Ванная развеяла опасения Чармейн не хуже ласкового голоса дедушки Вильяма. Там был потертый пол из зеленого камня и окошко, на котором трепетала занавеска из зеленого тюля. А еще там были все удобства, к которым Чармейн привыкла дома. А дома все только самое лучшее, подумала она. Более того, там были одновременно и краны, и ватерклозет. Правда, на вид ванна и краны были странные, какие-то раздутые, как будто тот, кто их устанавливал, не очень хорошо понимал, зачем они нужны; но когда Чармейн пустила из кранов воду, то удостоверилась, что оттуда, как положено, течет горячая и холодная вода, а на сушилке под зеркалом нашлись подогретые полотенца.

Может, вывалить белье из одного из мешков прямо в ванну, размышляла Чармейн. Только как потом отжимать?

Напротив ванной вдоль коридора тянулся ряд дверей, теряясь в сумрачной дали. Чармейн подошла к ближайшей и толкнула ее, решив, что она ведет в гостиную. Однако вместо гостиной за дверью оказалась спаленка — судя по беспорядку, принадлежавшая дедушке Вильяму. С неприбранной постели съехали на пол белые простыни, прикрывавшие несколько разбросанных по ковру полосатых пижам. Из полуоткрытых ящиков комодов свисали сорочки, а также носки и что-то похожее на длинные кальсоны, а в открытом платяном шкафу хранилась какая-то форма, пропахшая сыростью. Под окном стояли еще два мешка, набитых грязным бельем.

Чармейн громко застонала.

— Ну да, он же так долго болел, — произнесла она, стараясь пробудить в себе сострадание. — Силы небесные, что же мне со всем этим делать?!

Постель зашевелилась.

Чармейн подпрыгнула и развернулась к ней лицом. Шевелился Потеряшка, который уютно устроился в груде белья и выкусывал блоху. Когда он увидел, что Чармейн на него смотрит, то завилял тоненьким хвостиком, улегся на пузико, прижал потрепанные ушки и умоляюще заскулил.

— Тебе сюда нельзя, да? — спросила Чармейн. — Ну и ладно. Я же вижу, что тебе тут удобно, и ни за какие коврижки не лягу в эту кровать сама!

Она решительно вышла из спальни и открыла следующую дверь. К ее облегчению, за дверью оказалась еще одна спальня, совсем такая же, как у дедушки Вильяма, только чистенько прибранная. Постель была аккуратно застелена свежим бельем, шкаф закрыт, а когда Чармейн заглянула в комод, то обнаружила, что ящики пусты. Чармейн одобрительно кивнула спальне и открыла следующую дверь по коридору. Там была еще одна чистенькая спальня, а за ней — следующая, и все совершенно одинаковые.

Закину-ка я, пожалуй, вещи в свою комнату, решила Чармейн, а то потом никогда не пойму, которая из них моя.

Она вернулась в коридор и обнаружила, что Потеряшка слез с кровати и скребется передними лапками под дверью в ванную.

— Туда не ходи, — предупредила его Чармейн. — Там тебе делать нечего.

Однако дверь почему-то открылась сама, без участия Чармейн. За ней была кухня. Потеряшка весело просеменил внутрь, а Чармейн снова застонала. Беспорядок никуда не делся. В кухне были и грязная посуда, и мешки с бельем, к которым теперь добавился еще и чайник, лежавший на боку в луже заварки, одежда Чармейн, грудой сваленная у стола, и большой кусок зеленого мыла в очаге.

— А я уже совсем забыла… — проговорила Чармейн.

Потеряшка оперся обеими передними лапками на нижнюю перекладину стула и с умоляющим видом выпрямился во весь свой крошечный рост.

— Опять проголодался, — определила Чармейн. — Я тоже.

Она села на стул, а Потеряшка — ей на левую ногу, и они поделили еще один пирожок. Потом они поделили фруктово-песочную корзиночку, две пышки, шесть шоколадных печений и ватрушку с заварным кремом. После этого Потеряшка довольно-таки тяжело протопал к внутренней двери, которая открылась, стоило ему поскрестись у порога. Чармейн собрала одежду в охапку и последовала за ним, намереваясь отнести свои вещи в первую пустую спальню.

Но тут все немного не заладилось. Чармейн толкнула дверь локтем и, понятно, повернула направо, чтобы попасть в коридор со спальнями. Она очутилась в полной темноте. И тут же натолкнулась на другую дверь, с громким звоном ударившись локтем о ручку.

— Уй! — сказала Чармейн, нашарила ручку и открыла дверь.