Дом на краю темноты

Потом — обратно в дом, где я наконец-то могу занести продукты. Нагруженная тяжелыми сумками в обеих руках, я прохожу мимо вестибюля и только потом замечаю что-то неладное.

Здесь светло.

Слишком светло.

Я смотрю на потолок и вижу, что там ярко светит люстра.

Но вот что странно: когда я уезжала из дома, тут было темно.

Пока меня не было, она каким-то образом включилась.





30 июля


День 5



Бум.

Прямо как три ночи назад, этот звук сотряс дом и резко разбудил меня. Перевернувшись, я посмотрел на электронные часы на тумбочке, цифры светились зеленым в предрассветной тьме: 04:54.

То же самое время, когда я услышал этот звук в прошлый раз.

Это пугало, да, но и помогало, потому что так я понимал, что это был не сон. Звук был настоящим и доносился с третьего этажа.

Несмотря на несусветную рань, я выскользнул из постели и направился в кабинет наверху. Внутри вроде бы все было в порядке. Двери обоих шкафов были закрыты, и проигрыватель молчал.

Что же касается шума, то я понятия не имел, что это могло быть. Я подозревал, что виной тому сам дом. Скорее всего, это связано с тем, что система отопления перезапускалась в назначенное время. Конечно, странно было бы назначать для этого время чуть раньше пяти утра, но я не мог представить никаких других источников этого шума.

Вместо того чтобы вернуться в постель, я спустился вниз еще до рассвета — во второй раз с тех пор, как мы переехали. И люстра снова горела. Я бы так и думал, что дело в проводке, если бы прошлой ночью не услышал проигрыватель. Очевидно, и то и другое было делом рук моей страдающей от бессонницы жены.

Когда Джесс тоже зашла на кухню после шести, я поприветствовал ее фразой:

— Я и не знал, что тебе нравятся «Звуки музыки».

— А мне и не нравится, — сказала она, последнее слово было растянуто из-за зевка.

— Ну, прошлой ночью тебе нравилось. Я не против, если ты хочешь сидеть в кабинете. Просто не забывай выключать проигрыватель, когда уходишь.

Моя жена недоуменно глянула на меня заспанными глазами.

— Какой проигрыватель?

— Который на моем столе, — сказал я. — Он играл прошлой ночью. Я решил, что ты не могла уснуть, поднялась туда и слушала музыку.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — сказала Джесс, подходя к кофейнику. — Я спала всю ночь.

Тогда была моя очередь смотреть недоуменно.

— Ты вообще не заходила в мой кабинет?

— Нет.

— И ты не включала проигрыватель?

Джесс налила себе в кружку кофе.

— Если бы я и включала, то уж точно не выбрала «Звуки музыки». А ты спрашивал Мэгги? Она любит этот фильм. Может, это она там шастала?

— В полночь?

— Я не знаю, что тебе ответить, Юэн, — сказала Джесс и села за стол. — А ты его включал?

— Да, — сказал я. — Но это было два дня назад. Прямо перед тем, как Мэгги поранилась.

— И ты его выключил?

Я не знал. Я помнил только то, что услышал крики из леса и врезался в проигрыватель, когда выбегал из кабинета. А потом, учитывая то, что надо было отвезти Мэгги в травмпункт и изучить кладбище в лесу, у меня не было времени вернуться в кабинет до вчерашней ночи.


— Теперь, когда ты мне напомнила, я не уверен, что выключил.

— Ну вот, — Джесс сделала большой глоток, гордая собой. — Ты оставил проигрыватель включенным, и что-то сбило иголку. И вот, дом ожил звуками музыки.

— Но что могло ее сбить?

— Мышь? — предложила Джесс. — Или летучая мышь? Это старый дом. Я уверена, что в его стенах кто-то снует.

Я нахмурился.

— Даже думать об этом не хочу.

И все же я думал. Вполне возможно, что в кабинете живет какое-то животное. В конце концов, в Комнате Индиго была змея. Хотя крайне маловероятно, что какое-то животное могло случайно воспроизвести запись.

После завтрака я вернулся на третий этаж и осмотрел проигрыватель. Все выглядело нормально. Выключен, иголка снята, никаких признаков того, что здесь где-то был грызун. Я стукнул по рычагу, просто чтобы посмотреть, может ли он так просто опуститься, будь то из-за человека или мыши.

Не может.

Вот тебе и теория Джесс. И это означало, что виновницей должна быть Мэгги.

Прежде чем выйти, я отключил проигрыватель. На всякий случай. Затем я направился в крыло Мэгги, чтобы сказать ей, что она должна спрашивать разрешения, прежде чем войти в мой кабинет. Мне казалось, это единственный способ предотвратить что-то подобное в дальнейшем.

Я нашел Мэгги одну в игровой рядом с ее комнатой. Только она вела себя не так, будто бы сидела одна. На полу, с грудой игрушек перед собой, она, казалось, разговаривала с воображаемым человеком напротив нее.

— Ты можешь смотреть, но ничего не трогай, — сказала она, повторяя то, что Джесс говорила ей почти каждый раз, когда мы ездили по магазинам. — Если хочешь играть, то найди свои игрушки.

— С кем ты разговариваешь? — спросил я из дверного проема. В Берлингтоне Мэгги ни разу не подавала признаков, что у нее есть воображаемый друг. Тот факт, что теперь у нее он был, заставил меня задуматься, не было ли это из-за того, что три дня назад нас навестили дочери Эльзы Дитмер. И теперь, когда она наконец-то узнала, каково это, иметь друзей, возможно, Мэгги жаждала большего.

— Просто с девочкой, — сказала она.

— Она твоя новая подруга?

Мэгги пожала плечами.

— Не совсем.

Я шагнул в комнату, сосредоточившись на том участке пола, где должна была сидеть ее воображаемая подруга. Хотя там никого и не было, Мэгги расчистила для нее место.

— У нее есть имя?

— Не знаю, — ответила Мэгги. — Она не может говорить.

Я присоединился к ней на полу, стараясь не задеть то пространство, где сидела ее воображаемая подруга. Я все еще чувствовал себя виноватым, когда обвинил Мэгги во лжи о девочке в шкафу. Она не лгала. Она притворялась.

— Понятно, — ответил я. — Так кто же из вас был вчера в моем кабинете?

Мэгги посмотрела на меня так же недоуменно, как и Джесс на кухне. Голова чуть наклонена. Правая бровь поднята. Морщинки на лице. Они были так похожи, что иногда даже пугало. Единственная разница заключалась в повязке на лице Мэгги, которая смялась, когда та нахмурилась.

— В каком кабинете? — спросила она.

— В комнате на третьем этаже. Ты там не была, да?

— Нет, — ответила Мэгги так, что я не мог сомневаться в ее правдивости. Когда она врала, в ее голосе обычно звучала некая пустота. Ее голос все еще оставался убедительным, когда она повернулась к пустому месту напротив нее и сказала:

— Ты туда тоже не ходила, да?

Она замерла, выслушивая немой ответ, который был слышен только ей.

— Нет, — проинформировала меня Мэгги. — Прошлой ночью она была в деревянной коробке.

Эти два слова, сами по себе безобидные, приобретали зловещее новое значение, когда употреблялись вместе. Это навело меня на мысль о гробе и маленькой девочке, лежащей в нем. Я улыбнулся Мэгги, пытаясь скрыть внезапное беспокойство.

— В какой деревянной коробке, солнышко?

— В моей комнате. Где мамочка повесила вещи.

Шкаф. Опять. Мне казалось странным, что она так зациклилась на простом предмете мебели. Я сказал себе, что Мэгги всего лишь пять лет и она делает то, что делают все дети ее возраста. Играет. Притворяется. Не врет.

Но потом я вспомнил звуки, которые постоянно слышал во сне. И глухой удар, который определенно не был сном. Это заставило меня задуматься о том, что Хиббс говорил о доме, который помнит. И о том, как закрылась дверь Мэгги той ночью, словно ее потянула невидимая сила. Меня охватил ужас, и у меня вдруг пропало всякое желание потакать воображению дочери. На самом деле в тот момент я хотел лишь выйти из этой комнаты.

— У меня есть идея. Пошли поиграем во дворе, — я сделал паузу, подумывая сделать одну маленькую уступку воображению Мэгги. — Твоя новая подруга тоже может пойти.

— Ей нельзя уходить, — сказала Мэгги, когда взяла меня за руку. Перед тем как выйти из игровой, она повернулась обратно к тому месту, где все еще сидела ее воображаемая подруга. — Можешь остаться. Но скажи остальным, что я не хочу их видеть.