Дом глав родов Дюны

— Я порядочная!

— Когда тебя создавали, об этом слове просто забыли.

Она оттолкнула его руку и села, глядя на него:

— Почтенные Матери не должны любить.

— Я это знаю.

Неужели моя боль выдала себя?..

Она слишком глубоко погрузилась в свои собственные тревоги:

— Когда я дойду до Агонии Спайса…

— Любовь моя! Мне не нравится идея какой-либо агонии, связанной с тобой!

— Как я могу избежать этого? Я — как пуля в стволе. Вскоре мне придадут нужную скорость, и тогда я буду продвигаться очень быстро.

Он хотел отвернуться, но ее взгляд притягивал его.

— Это правда, Дункан. Я чувствую это. В какой-то мере это похоже на беременность. Существует момент после которого слишком рискованно ее прерывать. Приходится с этим смириться.

— Итак, мы любим друг друга! — стараясь переключить мысли — с одной опасности на другую.

— А они это запрещают.

Он взглянул на глазки камер:

— Сторожевые псы следят за нами, и у них острые клыки.

— Я знаю. Я сейчас говорю с ними. Моя любовь к тебе не недостаток. Недостаток — их холодность. Они такие же, как Чтимые Матры!

Головоломка, в которой нельзя двигать один из фрагментов.

Он хотел выкрикнуть это, но те, кто сейчас слушал его, могли уловить больше, чем было сказано словами. Мурбелла была права. Опасно думать, что можешь провести Почтенных Матерей.

Что-то мелькнуло в ее глазах, когда она взглянула на него.

— Как странно ты сейчас выглядел…

Он узнал в ней Почтенную Мать, которой она собирается стать.

Гони прочь эти мысли!

Мысли о странностях его воспоминаний иногда отвлекали ее. Она думала, что его предыдущие инкарнации делали его в чем-то похожим на Почтенных Матерей.

— Я умирал столько раз…

— Ты это помнишь?

Каждый раз один и тот же вопрос.

Он покачал головой, не решившись сказать ничего, что могли бы по-своему интерпретировать сторожевые псы.

Только не смерти и возрождения.

Повторения смягчили яркость. Временами он даже не давал себе труда занести эти воспоминания в свой тайный банк данных. Нет… там содержались неповторимые встречи с людьми, долгий перечень узнаваний.

Шиана говорила, что это ей и нужно от него. «Подробности жизни, мелкие детали. Это то, что нужно всякому артисту».

Шиана сама не знала, чего просила. Все эти когда-то жившие и встретившиеся ему на пути люди создавали новые значения. Построения внутри построений. Крохотные детали приобретали огромную значимость, одна мысль о том, чтобы поделиться ими с кем-либо, вызывала отчаянье… даже если это была Мурбелла.

Прикосновение руки к моей руке. Смеющееся личико ребенка. Блеск в глазах нападающего.

Бесчисленное количество мелочей. Знакомый голос, говорящий: «Мне просто хочется задрать лапки кверху и расслабиться. Не заставляй меня двигаться.»

Все это стало частью его самого. Все они вросли в его память, в его характер. Он никому не сумел бы объясните, чем стали для него эти мелочи.

Не глядя на него, Мурбелла сказала:

— В твоих жизнях было много женщин.


— Никогда не считал.

— Ты любил их?

— Они умерли, Мурбелла. Все, что я могу тебе сказать — то, что в моем прошлом не было ревнивых призраков.

Мурбелла погасила светильники. Он закрыл глаза, ощущая подкрадывавшуюся к ним тьму; Мурбелла скользнула в его объятия. Он крепко прижимал ее к себе, зная, что это нужно ей, но мысли его текли своим чередом.

Старое воспоминание — учитель-ментат: «Все наиболее важное может стать неважным за мгновение, разделяющее два удара сердца. Ментатов должны радовать такие мгновения»

Он не ощущал радости.

Все эти прожитые жизни вступали в нем в конфликт с системой ценностей Ментата. Ментат вступал во Вселенную в невинности неведения. Ничего старого, ничего нового, ничего фиксированного — ничего, что было бы действительно известно. Ты был сетью и существовал только для того, чтобы оценить улов.

Что же не проходило? Какую мелкую сеть я использовал для этого?

Таков был взгляд Ментата. Но не было способа, с помощью которого Тлейлаксу могли бы вложить в гхолу-Айдахо все клетки прежних инкарнаций. В их коллекции его клеток должно было чего-то не хватать.

Но в моей памяти нет провалов. Я помню их все.

Он был вневременной сетью. Вот так я и вижу этих людей… сквозь сеть. Это было единственным объяснением, которое могло предложить сознание Ментата, и если бы Сестры узнали об этом, они пришли бы в ужас. Не имеет значения, как горячо он будет отрицать это; они скажут: «Новый Квизац Хадерах! Убейте его!»

Так поработай на себя, Ментат!

Он знал, что собрал большую часть кусочков мозаики, но они все еще не складывались в столь ценимую Ментатом совокупность вопросов — Ах-ха!

Игра, в которой один из элементов головоломки нельзя двигать.

Оправдания необычному поведению.

«Они хотят, чтобы мы добровольно участвовали в их снах!»

Искать пределы!

Люди могут удерживать равновесие на довольно странной почве.

Попасть в тон. Не думай. Делай это.





~ ~ ~




Лучшее искусство должно имитировать жизнь. Если оно имитирует сон, то это должен быть сон о жизни. В противном случае не возникает точек пересечения. Мы не подходим друг к другу.

Дарви Одрейд





Они продолжили путешествие на юг к пустыне. Наступил ранний вечер. Одрейд заметила, что ландшафт вокруг города тревожаще изменился по сравнению с тем, что она видела три месяца назад во время предыдущей инспекции. Она невольно пожалела о том, что предпочла путешествие по земле. На этом уровне пейзаж, видимый сквозь защищавший их от пыли пластекс, представал в ином свете; она могла рассмотреть множество новых подробностей.

Здесь стало гораздо суше.

Они ехали в сравнительно легкой машине, рассчитанной только на пятнадцать пассажиров, включая шофера. Воздушная подушка, совмещенная со сложным двигателем, позволяла двигаться над землей. Скорость — три сотни в час, ход плавный. Эскорт Одрейд (слишком большой, все из-за излишне рьяной Тамалан) следовал за ней на автобусе, в котором также помешалась смена одежды, еда и вода на случай остановок в дороге.

Стрегти, сидевшая рядом с Одрейд позади водителя, сказала:

— Неужели мы не могли бы устроить здесь хотя бы небольшой дождь?

Одрейд поджала губы. Лучшим ответом в этом случае было молчание.

Они отправились в дорогу поздно. Все они собрались в транспортных доках и уже собирались ехать, но туг прибыло сообщение от Беллонды. Новая весть о несчастье, требовавшая личного внимания Преподобной Матери — и это в последний момент!

Это была одна из тех минут, когда Одрейд чувствовала, что ее единственная роль была ролью официального переводчика. Подойти к краю сцены и разъяснить всем, что это значит: «Сегодня, Сестры, мы узнали, что Чтимые Матры уничтожили еще четыре наших планеты. Нас стало еще меньше»

Только двенадцать планет (включая Баззел) — и безликий охотник с топором приблизился еще на четыре шага.

Одрейд почувствовала, что под ее ногами разверзлась пропасть.