Дочь палача и черный монах

Боненмайр тем временем стал прохаживаться вдоль плит и разглядывал изображенные на них скрещенные кости и черепа. На некоторых попадались монахи с закрытыми глазами и скрещенными руками. Римские цифры на каждой плите указывали дату смерти.

Возле одной особенно ветхой плиты Боненмайр вдруг остановился.

– Странно, на эту надпись я до этого внимания не обратил, – проговорил он и провел пальцами по поверхности плиты. – Настоятель с таким именем мне неизвестен. – Он наклонился поближе. – И годы не совпадают.

Он вытер пыль с надписи, чтобы легче было прочесть буквы под скрещенными костями.

H. Turris. CCXI



– Что это значит? – пробормотал Боненмайр. – Быть может, это почтенный Гораций Туррис, умерший в 211 году от Рождества Христова?.. Римский офицер, что нашел здесь последнее упокоение?

Брат Лотар усердно закивал.

– Ваша правда, настоятель.

– Болван! – Боненмайр сердито покосился на монаха. – Этот монастырь старый, но не до такой степени.

– Тогда, быть может, стерлась М для обозначения тысячи, – быстро добавил брат Лотар, чтобы исправить свою оплошность. – И не должно ли стоять MCCXI, то есть 1211 год от Рождества Христова?

Настоятель покачал головой.

– Тогда стерлись бы и остальные числа… Нет, здесь что-то другое. Дай свой факел, живо!

Озадаченный монах отдал ему свой факел и стал смотреть, как Боненмайр вывел надпись на пыльном полу.

– H. Turris. CCXI, – пробормотал настоятель и сосредоточенно уставился на имя с нацарапанным под ним числом.

Внезапно его осенила какая-то мысль. Он принялся чертить буквы в пыли, снова их стирал, и так раз за разом. Брат Лотар, сбитый с толку, следил за его действиями.

– Ваше преподобие, что, ради всего…

– Закрой рот и лучше посвети мне вторым факелом, – проворчал Боненмайр.

Монах молча поднял факел, оставленный Натанаэлем, и стал наблюдать, как в пыли из-под руки настоятеля появлялись и тут же исчезали новые буквы.

Наконец его преподобие остановился. Он довольно щурил глаза в тусклом свете, ухмылялся, как школьник, и указывал на буквы на полу. Под именем и датой смерти стояло всего два слова.

Очень известных слова.

Crux Christi…

– H. Turris. CCXI значит Crux Christi, Святой крест, – проговорил настоятель. – Анаграмма. Они просто переставили буквы местами… Будь прокляты эти тамплиеры со своими загадками! Но теперь все кончено. – Он кивнул на плиту. – Разбивай же ее.





15




Приглушенные голоса за дверью становились все громче и громче, пока вдруг не смолкли. Симон затаил дыхание. Он уверен был, что слышал голос настоятеля Боненмайра. Что, если они добрались по тайному проходу до часовни Святого Иоанна? Но лекарю показалось, что они шли гораздо дольше… Он утратил всякую способность ориентироваться. Приложив палец к губам, он велел девушкам притихнуть. Через некоторое время до них начали доноситься удары кирки. По ту сторону двери кто-то, судя по всему, долбил стену.

Симон осторожно толкнул дверь. Вопреки ожиданиям, покрытая зелеными пятнами створка немного приоткрылась и затем застряла. Лекарь заглянул в щель, но не смог ничего разглядеть, кроме нескольких бесформенных обломков, которые загораживали обзор. Симон налег плечом на низкую дверь, она заскрипела и стала понемногу поддаваться. Удары с той стороны не прекратились. Теперь Симон вполне отчетливо слышал голос настоятеля.

– Быстрее, быстрее! Там проход! Давай же, осел проклятый!

Откуда-то сверху вдруг послышался оглушительный грохот. Что-то большое и тяжелое, должно быть, опрокинулось на пол в комнате над ними. Голос Боненмайра умолк на мгновение, а затем загремел еще громче:

– По мне, так пусть там хоть небо на землю падает. Нас это сейчас не должно волновать. Ломай дальше!

Наконец щель стала настолько широкой, что Симон и его спутницы могли в нее протиснуться. Недалеко от двери стояла старая полка, за которой они и спрятались. Оглядевшись по сторонам, лекарь насторожился. В ящиках грудились маски с крючковатыми носами, пыльные парики, искусственные бороды и изъеденные молью одежды. Рядом с полкой Симон обнаружил необычное устройство, какого прежде он никогда не видел. К маленькой тележке крепилась на веревке перевернутая набок бочка, из которой торчал рычаг. Сама бочка была обернута в полотно. Симон потер глаза. Куда же они попали? Уж точно не в часовню Святого Иоанна. Или все-таки в нее?..

Лекарь осторожно выглянул из-за полки. Взору его открылось заваленное всяким хламом подземелье, посреди потолка зияло небольшое отверстие, из которого свисали натянутые веревки, которые спускались к деревянной платформе на полу. В углу Симон разглядел одного из монахов из библиотеки. Тот колотил киркой по надгробной плите, а рядом стоял Августин Боненмайр и торопливо сгребал обломки в сторону. Когда отверстие стало достаточно большим, настоятель подобрал рясу и влез в него.

– Дай сюда факел, быстрее!

Монах протянул Боненмайру факел, и всего через пару мгновений из-за плиты раздался крик:

– Пресвятая Богородица, мы нашли его! Мы действительно его нашли!


Боненмайр зашелся в истерическом смехе. Брат Лотар, сгорая от любопытства, полез вслед за своим настоятелем. Когда монах скрылся в отверстии, Симон подал знак своим спутницам, и они все вместе подкрались к разбитой плите. Сантиметр за сантиметром лекарь стал пододвигаться к краю отверстия.

Наконец он отважился заглянуть внутрь.



Стиснув кинжал в зубах, брат Натанаэль выбрался из люка на сцену и только теперь понял, что забыл внизу факел. Он выругался: в зрительном зале было темнее, чем у дьявола в заднице! У брата Йоханнеса остался при себе светильник, но он пропал – а вместе с ними и его хозяин.

– Брат Йоханнес! – прокричал Натанаэль. – Ты здесь?

Голос его разнесся под высокими сводами, но ему никто не ответил.

Натанаэль припомнил, что перед спуском в подвал видел подсвечники в нишах возле сцены. Почти вслепую он начал пробираться в ту сторону и нашарил рукой бронзовый канделябр. Негнущимися от мороза пальцами монах достал из-под рясы огниво, которое всегда носил при себе, и зажег пять свечей. Это потребовало некоторого времени, зато теперь он, пусть и смутно, но мог разглядеть сцену и зрительный зал. Брата Йоханнеса нигде не было видно.

С подсвечником в руке Натанаэль пересек сцену и остановился возле небрежно скомканного занавеса. Он собрался уже спуститься по лестнице в оркестровую яму, но вдруг заметил, как на полу что-то блеснуло. Монах наклонил немного подсвечник и разглядел небольшую лужу, растекавшуюся от края материи.

То была кровь.

– Что, черт возьми…

Натанаэль откинул в сторону занавес и увидел брата Йоханнеса, словно кукла, лежавшего с разбитым лицом под кучей тряпья. Послушник слабо постанывал, кровь текла у него из носа и раны на затылке, где уже вскочила порядочная шишка. Натанаэль осмотрел рану, а затем злобно пихнул монаха в бок. Ничего страшного; помается несколько дней головой, но выживет. Сейчас в первую очередь следовало выяснить, кто их преследовал.

– Поднимайся. И скажи, кто…

В это мгновение что-то тонко зажужжало, настолько тихо, что непривычный человек и не услышал бы. Однако Натанаэль пережил полдюжины покушений в испанских провинциях не для того, чтобы кто-нибудь прикончил его в театре захолустного Пфаффенвинкеля. Он мощным прыжком сорвался с места и успел отскочить, прежде чем его накрыло занавесом, рухнувшим с потолка. Тяжелый сверток с грохотом ударился о сцену и похоронил под собой канделябр, свечи и голову брата Йоханнеса. Стоны послушника резко оборвались.

Натанаэль вскочил на ноги. Взгляд его устремился к потолку, а затем заскользил по галереям и лестницам, ведущим на второй ярус. Монах беспокойно поигрывал кинжалом в руке.

– Покажись, кто бы ты ни был! – крикнул он. – Ты, трусливый пес! Дерись, как мужчина!

Краем глаза Натанаэль вдруг заметил небольшой огонек, который быстро увеличивался в размерах. Он выругался. Занавес, вероятно, загорелся от опрокинутых свечей!

Натанаэль собрался было затоптать пламя, как за спиной вдруг затрещала лебедка. Монах развернулся и увидел, как с потолка, держась левой рукой за веревку, неторопливо спускался громадный человек. В правой руке он сжимал короткую, но довольно тяжелую на вид дубинку.

– Никто не смеет называть меня трусливым псом, – прорычал Куизль. – И уж тем более ты. В тот раз вы втроем набросились на меня в темноте. Но мне для тебя никакой темноты не понадобится; с тобой, черноризцем, я и так справлюсь.

Пламя отбрасывало на стены дрожащие отсветы, Натанаэль приготовился защищаться. Куизль широким прыжком перескочил пылающий занавес и, выставив перед собой дубинку, стал медленно подбираться к монаху.



Симон прижался к надгробной плите и заглянул в пробитое отверстие. Низкая комната за ним достигала в длину и ширину лишь нескольких шагов. Оттуда в подземелье тянуло спертым воздухом. При свете факелов настоятель и его помощник склонились перед невзрачным алтарем у противоположной стены, на которой висел простой деревянный крест. Он был не выше человеческого роста и на вид был невероятно старым и покоробленным. Его кое-как удерживали ржавые гвозди, он весь перекосился, и в некоторых местах его покрывала сажа. И несмотря на это, Августин Боненмайр склонил голову, словно перед ним стояла сама Богородица. Через некоторое время он окончил молитву, осторожно снял со стены святыню и поцеловал ее.

– Святой крест, – прошептал настоятель. – С этим деревом когда-то соприкасался сам Иисус. Вот, сам посмотри…

Он указал на правую оконечность креста. Брат Лотар ревностно склонился над ним, чтобы лучше видеть.

– Вот, здесь отверстие! – сказал настоятель. – На этом месте была прибита его рука!

– Ваше преподобие… – прошептал брат Лотар так тихо, что Симон с трудом разобрал слова. – Этот крест… Я всегда думал, что он намного больше…

– Дурак! – Боненмайр отвесил своему помощнику подзатыльник. – Это лишь часть истинного креста. Остальное погибло. Тамплиеры должны были нести Святой крест в каждую битву и защищать его. Но при Хаттине они оплошали! Крест оказался в руках врагов, и его почти полностью уничтожили. А нес крест предок этого подлого Фридриха Вильдграфа! – Настоятель впился ногтями в трухлявое дерево. – Он спас небольшую часть и оставил ее себе. С тех пор крест считался утраченным. Но он, оказывается, был здесь, в Штайнгадене. Кто бы мог предположить такое?

Боненмайр погладил ветхие поперечины, словно возлюбленную после долгой разлуки.

Симон почувствовал, как сзади на него напирала Магдалена, она тоже хотела что-нибудь увидеть. Ее мягкое тело вплотную прижалось к лекарю, он ощутил на шее ее жаркое дыхание.

– Что там, Симон? – прошептала она. – Говори уже!

Она прижалась к нему плотнее, слишком плотно: Симон почувствовал, что теряет равновесие. Он дернулся вперед и с шумом свалился на обломки плиты.

Августин Боненмайр развернулся, и лицо его перекосило от ненависти.

– Фронвизер! – прошипел он. – Сразу надо было всех вас прикончить! Что ж, еще не поздно… Брат Лотар! – Он повернулся к монаху, который поднял с пола обломок и начал грозно приближаться к Симону. – Сделай это во имя Господа! Deus lo vult!

– Лучше вам оставаться на месте.

Бенедикта влезла в пролом и выхватила пистолет, из которого до этого стреляла в брата Якобуса. Симон не был уверен, успела ли она за это время зарядить изящное оружие, но, по крайней мере, сам вид пистолета возымел некоторое действие. Брат Лотар замер на месте и нерешительно оглянулся на своего настоятеля. В проеме теперь показалась и Магдалена. В первое мгновение Боненмайр при виде трех человек растерялся, но затем губы его растянулись в улыбке. Он, похоже, решил сменить тактику.

– А, я вижу, что возлюбленные снова вместе! – Настоятель сделал шаг в сторону Симона. – Эта твоя Магдалена настоящая бестия, если верить словам брата Якобуса. Но откуда ж монаху да разбираться в женщинах… – Он ухмыльнулся, как после особо удавшейся шутки. – В любом случае нам необыкновенно повезло, когда девочка еще в Аугсбурге оказалась у него на пути! Господом клянусь, мы бы ее и пальцем не тронули. Она была лишь… гарантией того, что не станет нам мешать, если дело примет серьезный оборот. А как, собственно, поживает брат Якобус?

– Весь ваш проклятый монастырь можете им осветить, – прошипела Магдалена. – Поджарился ваш монах, как у моего отца на костре.

Настоятель сочувственно покачал головой.