Дочь палача и черный монах

Симон кивнул. Про себя он обрадовался такому обращению, ведь большинство горожан до сих пор считали его всего лишь избалованным сынком местного лекаря. Франтом и щеголем, которому не хватило денег на обучение в Ингольштадте.

– Меня… меня послали Шреефогли, – сказал мальчик. – Велели передать, что Клара кашляет и харкает соплями и мокротой. Вам бы зайти к ним как можно скорее.

Симон закрыл глаза в безмолвной молитве.

– Только не Клара, – прошептал он. – Господи, только не Клара!

Лекарь схватил сумку, коротко попрощался с крестьянкой и поспешил вслед за мальчиком. По пути к рыночной площади, где жили Шреефогли, Симон непрестанно думал о Кларе. В последние дни столько всего случилось, что он совсем о ней позабыл! Как правило, юноша навещал свою маленькую подругу несколько раз в неделю. А теперь она заболела… Возможно, этой проклятой лихорадкой!

Мария Шреефогль уже дожидалась его перед входом. Она, как обычно, была бледна и взволнована. Симон никогда не мог понять, что Якоб Шреефогль нашел в этой до невозможности набожной, иногда истеричной женщине. Возможно, полагал лекарь, не последнюю роль здесь сыграли финансовые интересы. Мария Шреефогль была урожденной Пюхнер, старинного и влиятельного рода Шонгау.

– Она лежит в своей комнате, – прорыдала женщина. – Дева Мария и все святые, лишь бы не эта лихорадка! Только не у моей Клары!

Симон взбежал вверх по широкой лестнице и вошел в комнату больной. Клара лежала в своей кровати и кашляла, из-под пухового одеяла виднелось лишь ее бледное лицо. Рядом с ней на краю кровати сидел с обеспокоенным видом ее приемный отец, Якоб Шреефогль.

– Хорошо, что вы сумели прийти так скоро, – сказал он и встал. – Хотите пить? Может, кофе? – И уставился на него пустыми глазами.

Лекарь тревожно его оглядел; советник, казалось, находился в трансе. Еще вчера он сопровождал с палачом Карла Земера и вернулся только под вечер. Новость о болезни дочери его явно потрясла.

Симон склонился над Кларой.

– Клара, это я, Симон, – прошептал он.

Но девочка никак не отреагировала. Она не открывала глаза, учащенно дышала и время от времени хрипло кашляла во сне. Лекарь прижался к ее груди и прислушался к дыханию.

– Когда это началось? – спросил он, силясь перекричать жену советника – та вошла в комнату вслед за лекарем и, неустанно перебирая четки в руках, плакала и голосила.

– Только вчера, – ответил Якоб Шреефогль. – Лихорадка наступила вечером, очень быстро. И с тех пор девочка уже ни на что не реагировала… Господи, да заткнись ты уже!

Мольбы Марии Шреефогль тут же смолкли.

– У нее лихорадка, Симон? – спросила она срывающимся голосом. – Вы ведь знаете! Господи, это она?

Женщина уставилась на лекаря расширенными глазами.

Симон помедлил. Внезапное начало болезни, жар, хриплый кашель… Все указывало на то, что и Клара подцепила эту заразу. Лекарь в очередной раз обругал себя за то, что не попросил Магдалену привезти ему из Аугсбурга кое-каких лекарств. Быть может, в аптеках нашлось бы даже иезуитское снадобье! Но теперь уже слишком поздно.

Симон продолжал молчать, и это послужило женщине сигналом.

– Святая Варвара, я ее потеряю! – взвыла она. – Помоги, святой Квирин!

Она упала на колени и снова принялась перебирать четки и молиться.

Шреефогль попытался не обращать на нее внимания и обратился к Симону серьезным тоном:

– Что мы можем сделать?

Симон с трудом поднял на него глаза.

– Буду с вами честен, Шреефогль, – сказал он. – Я могу сделать ей компрессы и приготовить отвар, но на этом все. Потом останется только ждать и молиться.

– Святые Прим и Фелициан, помогите нам в нужде и болезнях! – Голос Марии Шреефогль зазвучал несколько пронзительно. Она сорвала цепочку со святыми амулетами и положила ее на шею дочери.

– Это ей тоже ничем не поможет, женщина, – сказал Якоб Шреефогль. – Лучше свари ей чай из листьев липы. У кухарки, наверное, еще осталось немного.

Мария запричитала и вышла из комнаты, а Симон еще раз склонился над Кларой.

– Я намажу ей грудь мазью, – проговорил он. – Рецепт палача. Пахучка, розмарин и гусиный жир. Это хотя бы смягчит кашель.

Он обнажил грудь девочки и принялся втирать мазь. Цепочку с образами святых он оставил на месте: навредить ему никоим образом не хотелось.

Растирая Клару мазью, Симон стал разглядывать подвески на цепочке – серебряные монеты с отчеканенными с обеих сторон именами и образами. Как и в базилике Альтенштадта, на амулетах были изображены различные святые помощники. Святая Варвара, святой Квирин и, разумеется, святая Вальбурга, покровительница больных и рожениц. Но некоторых святых Симон до этого не знал. Так, он прочел имя святого Игнатия, который оберегал детей и помогал при тяжелых родах. Кроме того, были среди них и святые Прим и Фелициан, которым Мария Шреефогль молилась до этого.

Внезапно руки его замерли на месте. Симон тут же позабыл про мазь, схватил оба амулета на цепочке и уставился на имена.

Святой Прим, святой Фелициан…

Амулеты, словно ледышки, холодили руки. И как они сразу не догадались?

Симон повернулся к Шреефоглю.

– Можем мы заглянуть ненадолго в вашу библиотеку? – спросил он охрипшим голосом.


Советник высоко поднял брови:

– Думаете, вы найдете там способ излечить болезнь? Вынужден вас разочаровать. Книг по медицине у меня, к сожалению, маловато.

Симон помотал головой:

– Мне нужен молитвенник.

– Молитвенник? – Шреефогль изумленно взглянул на лекаря. – Думаю, у жены что-нибудь и найдется. Но зачем…

– Идемте в библиотеку, – сказал Симон. – Здесь мы все равно ничего пока сделать не сможем. Если мои предположения окажутся верны, то совсем скоро я куплю для Клары лучшее лекарство во всем Пфаффенвинкеле. А для вас – Парацельса в позолоченной обложке. Даю слово.



Куизлю предстояло нелегкое дело. Он самому себе казался чуть ли не преступником, шагающим к эшафоту. Вчерашний кофе хоть и избавил палача от мучительного похмелья, все же голова у него до сих пор гудела, как колокол. Но угнетала его сейчас вовсе не головная боль. Покоя не давала нарушенная клятва.

Когда стражник Йоханнес увидел, в каком настроении пребывал палач, он добровольно отступил в сторону и пропустил его в тюрьму.

– Куча работы, да? – прокричал он ему вслед. – В субботу все ждут кровавого зрелища. Надеюсь, людям будет на что поглядеть! Поломаешь ему все кости, палач? Я на два геллера поспорил, что Шеллер и на второй день орать будет!

Куизль не обратил на него внимания и шагнул прямиком к камерам, где сидел со своими людьми Шеллер. Беглого взгляда хватило, чтобы отметить, что в отличие от прошлого раза у заключенных были одеяла, свежий хлеб и вода. И больной мальчик выглядел сегодня лучше – значит, лекарство помогло.

За решеткой, скрестив руки, стоял Ганс Шеллер. Когда палач подошел ближе, главарь банды плюнул ему в лицо.

– Виселица, значит? – прорычал он. – Быстро и без крови, ха! Жди! Убьют без всякой спешки, удар за ударом. И тебе-то я доверился, палачу поганому!

Куизль медленно вытер плевок с лица.

– Веришь ты мне или нет, но мне жаль, – сказал он спокойно. – Я попытался, но высоким господам хочется посмотреть, как ты покричишь и повоешь. Пусть так…

Он подошел к Шеллеру почти вплотную.

– Но мы еще можем этих торгашей обвести вокруг пальца, – прошептал он так тихо, чтобы никто из присутствующих его не услышал.

Шеллер взглянул на него недоверчиво.

– Что ты задумал?

Куизль убедился, что их никто не подслушивал. Разбойники были слишком заняты собственными заботами, а стражник Йоханнес предпочел подождать снаружи. В конце концов, палач вынул из-под плаща небольшой мешочек. Когда он открыл его, на покрытую трещинами ладонь выкатился всего один коричневый шарик. Пилюля, размером не больше камушка для игры.

– Прикусишь, и мигом предстанешь перед Господом милостивым, – сказал Куизль. Он поднял пилюлю, словно драгоценную жемчужину. – Я приготовил ее специально для тебя. Ты не почувствуешь никакой боли. Спрячь во рту, а когда я ударю, просто разгрызи.

Шеллер взял пилюлю кончиками пальцев и рассмотрел подробнее.

– Никакой боли, говоришь?

Куизль помотал головой.

– Никакой. Доверься мне, я знаю толк в боли.

– А как же представление? – прошептал Шеллер. – Люди будут недовольны. Я слыхал, палача, бывает, и самого вешают, если что-то идет не так, как полагается. Народ решит, что ты схалтурил.

– Это моя забота, Шеллер. Только не глотай яд прямо сейчас. Иначе советники захотят отыграться на остальных. Тогда мне еще и мальчишек придется колесовать.

Главарь банды надолго замолчал, пока наконец снова не обратился к палачу.

– Значит, о тебе говорят правду, Куизль.

– А что говорят?

– Что ты хороший палач.

– Я палач, но не убийца. Увидимся в субботу.

Куизль развернулся и вышел из тюрьмы. Ганс Шеллер долго еще перебирал пилюлю пальцами. Затем закрыл глаза и стал готовиться к путешествию в небытие.



Они отыскали молитвенник на самой дальней полке между работой Платона и крестьянским календарем. Как последний попал к нему домой, Шреефогль не имел ни малейшего понятия. Скорее всего, жена раздобыла его у заезжего торговца церковной утварью. Наряду с литургическим песенником, восьмифунтовой Библией и тем самым молитвенником.

Взяв в руки книгу, Симон вкратце рассказал Шреефоглю о том, что они с палачом обнаружили в крипте. Рассказал обо всех загадках, о своих подозрениях, что за ним постоянно следят, и о последней подсказке, которую они нашли вместе с Бенедиктой на липе в Вессобрунне.

– Мы твердо убеждены, что все эти загадки приведут нас к сокровищам тамплиеров! – закончил Симон, пока расставлял по полкам остальные книги. – Сокровища, которые немецкий магистр ордена Фридрих Вильдграф намеренно спрятал вдали от крупных городов. Не в Париже или в Риме. Он, видимо, решил, что только здесь, в баварской провинции, французский король никогда не найдет сокровища. Загадки подобраны таким образом, что решить их, по сути, сможет лишь кто-то из местных!

Якоб Шреефогль сел тем временем на краешек стола и с возрастающим вниманием следил за рассуждениями лекаря.