Дочь палача и черный монах
Часть 18 из 64 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Денег у меня нет, – сказала она. – Но, быть может, я смогу помочь тебе. Твой отец ведь ходил в Альтенштадт по поводу мертвого пастора.
Магдалена насторожилась.
– Откуда ты знаешь?
Женщина пожала плечами.
– Люди всякое болтают. И поговаривают, что его отравили. Так вот, слушай… – Она осторожно огляделась и понизила голос: – Я несколько дней назад ходила к Коппмейеру, относила выкрашенное полотно для мессы. Подхожу к дому, а там с пастором какой-то человек разговаривает. Это монах был, в черной рясе. Но под ней белое тонкое сукно, не те ужасные лохмотья, что у нас носят.
– А потом? – спросила Магдалена.
– Монах что-то тихо говорил Коппмейеру. А пастор уж точно испугался, по нему видно было. Глаза у него так и повылазили. Потом монах еще что-то ему прошептал и вышел к лошади. Я только и успела что за доски спрятаться.
– А как он выглядел? – допытывалась Магдалена.
– Много я и не разглядела из-за капюшона и рясы… – Она запнулась. – Но было кое-что странное…
– Что? Говори же!
– Когда монах на лошадь влезал, он наклонился, и тогда под рясой я увидела золотую цепь. А на ней висел крест, большой, красивый. Но выглядел крест не так, как у нас в церквях.
Магдалена почувствовала, как от волнения сдавило горло.
– Как… и как же он выглядел?
– Ну, у него вместо одной поперечины было две. И верхняя короче нижней. И крест весь из золота. Я таких еще никогда не видела.
Магдалена задумалась на мгновение. Она тоже не могла припомнить, чтобы ей попадались такие кресты.
– Что было потом? – спросила она наконец.
Красильщица пожала плечами.
– Потом я отдала Коппмейеру полотна. Он так и не пришел в себя, вручил мне на два пфеннига больше и отправил домой. Я толстяка пастора таким испуганным еще никогда не видела. Он ведь силен был, как медведь!
Магдалена кивнула.
– Ты мне очень помогла. Благодарю. – Задумчиво направилась к двери и сказала с порога: – Не забывай давать дочке лекарство. Если через три дня не станет лучше, приходи к нам домой, – она усмехнулась. – Если не побоишься. Мой отец убивает лишь тех, кто этого заслужил.
Красильщица смотрела ей вслед, пока та не скрылась за поворотом. Девочка снова закашлялась. Молясь вполголоса, мать вернулась в дом к дочери.
Симон сидел с Бенедиктой за дальним столом в «Звезде» и попивал из кружки подогретое вино. Кровь уже не текла, но лекарь чувствовал, что нос его с каждой минутой распухал все больше. Смотрелся он теперь, скорее всего, безобразно. Молодой лекарь стал разглядывать остальных гостей. С наступлением вечера зал начал постепенно заполняться купцами, которые остановились здесь на ночлег, зажиточными ремесленниками и несколькими советниками. Трактир принадлежал Карлу Земеру, первому бургомистру города, и считался лучшим заведением в округе. Соответственно статусу были и гости. В низком, обшитом досками зале чувствовался домашний уют. В углу разместилась большая каменная печь, и в ней жарко полыхал огонь. С потолка свисали подсвечники и наполняли комнату теплым светом. Пахло корицей, гвоздикой и густым супом.
Симон заходил сюда крайне редко – чаще он сидел в кабаках, что находились в квартале за городским амбаром. Вино и пиво там были дешевле, но и голова от них потом болела сильнее. Ему нравилось, когда какой-нибудь подмастерье или ученик хватал скрипку и играл, а остальные гости отбивали ногами в такт музыке, и девушки кружили юбки. У Земера все происходило более благонравно. Двое торговцев рядом с их столом негромко обсуждали последние цены, а еще дальше советник Иоганн Пюхнер в очередной раз пытался подольститься к служанке и приглашал ее выпить с ним вина. Девушка с насмешливым видом поставила перед ним кружку дорогого эльзасского вина и, захихикав, скрылась на кухне.
Бенедикта пока удерживалась от расспросов и лишь временами отирала кровь с носа Симона. Погрузившись в раздумья, она потягивала разбавленное вино из кружки и, так же как лекарь, внимательно разглядывала гостей. Наконец она заговорила с ним:
– Я решила еще на несколько дней остаться в Шонгау. Делами в Штайнгадене не хуже меня занимается мой доверенный. К тому же сегодня мне удалось наладить связь с несколькими виноторговцами из Аугсбурга. – Вздохнула. – Но, разумеется, задерживаюсь я прежде всего из-за брата. Я не успокоюсь, пока не поймают этих проклятых убийц. Вы смогли что-нибудь выяснить по поводу его смерти?
Симон ненадолго задумался. А потом рассказал ей о том, как они разгадали загадку, о находке в базилике Альтенштадта и что в поисках следующей подсказки он намеревается осмотреть руины замка Вельфов. Бенедикта помрачнела.
– Но как это все связано с моим братом? Он ведь не мог всего этого знать!
Симон глотнул вина и продолжил:
– Разумеется, ваш брат не мог знать всей правды. Но он узнал о гробнице под церковью, кому-то о ней рассказал, а этот кто-то не пожелал излишней огласки.
– Излишней огласки? – Бенедикта взглянула на него с недоверием. – Да что там нашлось-то, кроме каких-то идиотских загадок? Состарившийся рыцарь решил подшутить. – Она пожала плечами. – Возможно, этот Вильдграф просто не обделен чувством юмора, и все, что вы отыщете в развалинах замка, – это грубый стишок про любопытство кое-каких людей.
Симон покачал головой:
– Это не вяжется с образом мыслей тамплиеров. Это был орден, объединивший в себе добродетели христианства и рыцарства, а не сборище шутов. Первая загадка восходит к Откровению Иоанна, вторая связана с древним дворянским родом, Вельфами. Совпадения быть не может. Выглядит все так, словно покойный рыцарь хотел проверить, на что мы годимся. Он, скорее всего, искал людей, которые одинаково хорошо разбираются и в Библии, и в жизни дворянина. Тамплиеры… – он остановился на полуслове.
– Что с вами? – спросила с улыбкой Бенедикта. – Вино ударило в голову?
Симон снова покачал головой, а затем достал книжицу, которую одолжил ему Якоб Шреефогль. Он все еще носил ее с собой в кармане. Раскрыл ее на столе и принялся лихорадочно перелистывать.
– Что это? – спросила Бенедикта и попыталась заглянуть в книгу.
– Это… книга о тамплиерах, – ответил Симон, прекратил перелистывать страницы и вздохнул. – Мне вдруг показалось, что я кое-что вспомнил. Но, видимо, только показалось.
Он в двух словах рассказал ей, что знал об ордене тамплиеров.
– Этот Фридрих Вильдграф, который покоится в крипте, был магистром ордена, – сказал он в заключение. – Судя по договору, который мы видели в Штайнгадене, он, будучи комтуром, властвовал над всей Священной Римской империей и находился у самой вершины власти. Всего через несколько лет тамплиеров начали преследовать по всей Европе и уничтожили. Но их несметные богатства до сих пор не найдены… – Он посмотрел Бенедикте прямо в глаза. – Зачем еще могущественному магистру придумывать подобные загадки, кроме как с целью что-нибудь спрятать? Сначала изречение на саркофаге, теперь это указание в базилике… Этому должна быть какая-то причина!
– Вы думаете…
Симон кивнул.
– Я думаю, Фридрих Вильдграф мог спрятать где-нибудь поблизости сокровища тамплиеров. Или, по крайней мере, часть их.
– Сокровища? – Бенедикта стерла платком капельки вина с губ. – С какой стати тамплиерам прятать что-нибудь на этом богом забытом клочке земли? После всего, что вы рассказали, – они проживали в Париже, Иерусалиме, в Риме наконец! Что же побудило их выбрать именно Пфаффенвинкель… – при этом она сморщилась, как от чего-то противного, – это баварское захолустье, чтобы спрятать здесь свои сокровища?
Симон хлопнул по столу.
– В этом же вся суть! Никто не станет искать сокровища здесь. Французский король, наверное, не нашел бы Пфаффенвинкель, даже если бы герцог обвел его на карте. Горы, леса, болота и горстка необразованных, но честнейших крестьян. Идеальное место!
Бенедикта помолчала некоторое время, а потом кивнула.
– Возможно, вы и правы. – Ее обычно живые глаза теперь стали неподвижны. – Сколько, по-вашему…
– Денег? – Симон пожал плечами. – Трудно сказать. Во всяком случае, больше, чем мы можем себе представить. Не забывайте, французский король велел уничтожить тамплиеров только ради этих сокровищ. Даже если здесь только часть… – Лекарь замолчал и огляделся. – В любом случае следует быть осторожнее, – прошептал он. – Есть люди, которых убили за куда меньшую сумму.
– Есть люди, которые и за куда меньшие деньги пойдут на определенный риск. – Бенедикта подмигнула ему. – Никогда не рассказывайте торговке о зарытых сокровищах, иначе вам от нее ни за что не отделаться. – Она подняла свою кружку. – Мы, полагаю, можем рискнуть. A la vôtre![9]
– A la vôtre! – Симон поднял кружку, и они чокнулись.
Эта женщина из Ландсберга не переставала его удивлять. Но она была права. Даже если где-то в Пфаффенвинкеле зарыта лишь небольшая часть сокровища тамплиеров, ему больше не придется раздумывать о своем будущем. Он сможет накупить себе горы плащей, сюртуков и новых сапог, а к ним в придачу шляпы с павлиньими перьями, резвую лошадь и чемодан новейших медицинских инструментов. Его репутация в городе взлетит в одно мгновение. И это еще не всё! Кто тогда запретит ему жениться на дочери палача? Он выстроит дом для себя и Магдалены. Как знать, может, они вместе откроют в Шонгау аптеку… Он станет лечить, а она, его жена, – собирать целебные травы и яды по округе… Образцовая пара!
Размечтавшись о своей будущей жизни, Симон не заметил, что из-за стола у дальней стены встал и направился к двери худой незнакомец. Когда он вышел из трактира, по воздуху разнесся едва уловимый запах весны.
6
Магдалена стояла перед церковью и куталась в шерстяной платок. Холод пронизывал до костей. Распрощавшись с красильщицей, она бесцельно бродила по переулкам. Куда ей податься? Симон после ссоры наверняка будет искать ее в родительском доме. Но даже теперь, когда злость ее поутихла, Магдалена не желала его видеть. Возможно, он именно в эти минуты стоит перед домом за Кожевенной улицей и изнывает от беспокойства… Так ему и надо! Нечего было в ее присутствии увиваться за этой девкой. Немного волнения пойдет ему только на пользу – может, тогда в нем проснется хоть капелька совести. Никто из Куизлей не потерпит подобного обращения!
Погрузившись в раздумья, Магдалена брела через рыночную площадь. Вокруг уже начали сгущаться сумерки, заезжий торговец продавал ножи, ножницы и всякую мелочь. В воздухе чувствовался запах поджаренных с медом лесных орехов. Магдалена терла одна о другую озябшие руки и глядела по сторонам. С наступлением вечера прохожих на площади встречалось все меньше. Горожане кутались в потрепанные платки и плащи и, ссутулившись, чтобы снег не задувало в глаза, шагали сквозь несильную вьюгу. Магдалена вглядывалась в их бесстрастные исхудалые лица. Со времен Большой войны прошло не так уж много лет, и люди до сих пор страдали от ее последствий. На некогда богатый город обрушились чума, голод и болезни. И теперь лишь снег прикрывал обвалившуюся со стен штукатурку и замерзшие нечистоты по улицам. Между домами одиноко ютились развалины с провалившимися крышами – молчаливые свидетели тех дней, когда от чумы вымирали целые семьи. За последние десятилетия Шонгау потерял более трети жителей. Не было такой семьи, где бы не оплакивали хотя бы одного умершего. В детстве Магдалена часто видела, как трупы целыми дюжинами вывозили на телегах к кладбищу Святого Себастьяна – на старом кладбище у приходской церкви места для такого количества покойников давно не осталось. А теперь в город пришла еще эта лихорадка…
Повинуясь спонтанному побуждению, Магдалена шагнула к трактиру Земера. В кармане у нее осталось еще несколько монет, а после всех огорчений горячее питье пошло бы ей только на пользу. От одной только мысли об этом настроение у нее заметно поднялось. Она уже взялась за дверную ручку, но бросила при этом мимолетный взгляд в круглое окошко слева от входа.
Увиденное повергло ее в шок.
Через стекло вид получался немного размытым. За столом сидели Симон с Бенедиктой. Оба, казалось, были чем-то увлечены. В тусклом свете Магдалене привиделось, что лекарь обнял торговку. Дочь палача бросало то в жар, то в холод. В первый миг у нее возникло неодолимое желание распахнуть дверь, схватить с полки кружку потяжелее и швырнуть в Симона. Вместо этого она просто бросилась бежать через рыночную площадь, не в состоянии о чем-либо думать. По лицу ее текли слезы, замерзая на щеках.
Магдалена добежала до Пастушьих ворот и только тогда пришла в себя. Она стояла всего в нескольких метрах от дома знахарки. Недолго думая, девушка распахнула дверь и влетела внутрь.
Марта Штехлин в изумлении оглянулась. Она сидела за столом в комнате и растирала в ступке засушенные травы. Знахарка уже собралась отчитать Магдалену, но, увидев ее бледное лицо и трясущиеся губы, передумала.
– Девочка моя, что с тобой? – спросила она обеспокоенно. – Неужели из-за тех родов? Не тревожься, ребенок вполне здоров, тебе не следует так…
Магдалена покачала головой, а потом снова разревелась. Штехлин подвела ее к столу, заботливо усадила на скамейку и погладила по голове.
– Что же тогда случилось, милая моя? – пробормотала она и налила ей в кружку горячий отвар из мяты, который только что приготовила.
Слова полились из Магдалены горькой желчью, и она поделилась со знахаркой всеми своими горестями. Штехлин сочувственно покивала.
– Мужчины, они такие, – прошептала она. – Никогда не ценят, что имеют. Но рано или поздно они всегда возвращаются. Мой Ганс, храни Господь его душу… – Она замолчала на полуслове и смущенно потерла глаза, словно в них попала соринка.
– А что с твоим мужем? – спросила Магдалена, желая отвлечься от собственных забот. – Ты мне про него никогда не рассказывала.
– За девками он гонялся, – ответила Штехлин. – Никогда дома не бывал, все по трактирам шатался, стервец… – По ее губам пробежала улыбка. – Но я любила его. Даже когда мы поняли, что детей у нас не будет, и люди начали болтать… мы всегда держались друг друга. И ни одной смазливой служанке не удалось нас разлучить. – Она подмигнула дочери палача.
– Что с ним стало? – Магдалена вытерла слезы и вытянула ноги к очагу.
Знахарка уставилась в пустоту.
– Чума его забрала. Десять зим назад я его похоронила, и с тех пор одна.
В наступившей тишине слышалось лишь потрескивание дров в печи. Магдалена прикусила губу. Черт ее дернул расспрашивать! Она сконфуженно глотнула из дымящейся кружки.
Наконец знахарка встала и прошла к полкам, тянувшимся вдоль всей стены от красного угла до печи.
Магдалена насторожилась.
– Откуда ты знаешь?
Женщина пожала плечами.
– Люди всякое болтают. И поговаривают, что его отравили. Так вот, слушай… – Она осторожно огляделась и понизила голос: – Я несколько дней назад ходила к Коппмейеру, относила выкрашенное полотно для мессы. Подхожу к дому, а там с пастором какой-то человек разговаривает. Это монах был, в черной рясе. Но под ней белое тонкое сукно, не те ужасные лохмотья, что у нас носят.
– А потом? – спросила Магдалена.
– Монах что-то тихо говорил Коппмейеру. А пастор уж точно испугался, по нему видно было. Глаза у него так и повылазили. Потом монах еще что-то ему прошептал и вышел к лошади. Я только и успела что за доски спрятаться.
– А как он выглядел? – допытывалась Магдалена.
– Много я и не разглядела из-за капюшона и рясы… – Она запнулась. – Но было кое-что странное…
– Что? Говори же!
– Когда монах на лошадь влезал, он наклонился, и тогда под рясой я увидела золотую цепь. А на ней висел крест, большой, красивый. Но выглядел крест не так, как у нас в церквях.
Магдалена почувствовала, как от волнения сдавило горло.
– Как… и как же он выглядел?
– Ну, у него вместо одной поперечины было две. И верхняя короче нижней. И крест весь из золота. Я таких еще никогда не видела.
Магдалена задумалась на мгновение. Она тоже не могла припомнить, чтобы ей попадались такие кресты.
– Что было потом? – спросила она наконец.
Красильщица пожала плечами.
– Потом я отдала Коппмейеру полотна. Он так и не пришел в себя, вручил мне на два пфеннига больше и отправил домой. Я толстяка пастора таким испуганным еще никогда не видела. Он ведь силен был, как медведь!
Магдалена кивнула.
– Ты мне очень помогла. Благодарю. – Задумчиво направилась к двери и сказала с порога: – Не забывай давать дочке лекарство. Если через три дня не станет лучше, приходи к нам домой, – она усмехнулась. – Если не побоишься. Мой отец убивает лишь тех, кто этого заслужил.
Красильщица смотрела ей вслед, пока та не скрылась за поворотом. Девочка снова закашлялась. Молясь вполголоса, мать вернулась в дом к дочери.
Симон сидел с Бенедиктой за дальним столом в «Звезде» и попивал из кружки подогретое вино. Кровь уже не текла, но лекарь чувствовал, что нос его с каждой минутой распухал все больше. Смотрелся он теперь, скорее всего, безобразно. Молодой лекарь стал разглядывать остальных гостей. С наступлением вечера зал начал постепенно заполняться купцами, которые остановились здесь на ночлег, зажиточными ремесленниками и несколькими советниками. Трактир принадлежал Карлу Земеру, первому бургомистру города, и считался лучшим заведением в округе. Соответственно статусу были и гости. В низком, обшитом досками зале чувствовался домашний уют. В углу разместилась большая каменная печь, и в ней жарко полыхал огонь. С потолка свисали подсвечники и наполняли комнату теплым светом. Пахло корицей, гвоздикой и густым супом.
Симон заходил сюда крайне редко – чаще он сидел в кабаках, что находились в квартале за городским амбаром. Вино и пиво там были дешевле, но и голова от них потом болела сильнее. Ему нравилось, когда какой-нибудь подмастерье или ученик хватал скрипку и играл, а остальные гости отбивали ногами в такт музыке, и девушки кружили юбки. У Земера все происходило более благонравно. Двое торговцев рядом с их столом негромко обсуждали последние цены, а еще дальше советник Иоганн Пюхнер в очередной раз пытался подольститься к служанке и приглашал ее выпить с ним вина. Девушка с насмешливым видом поставила перед ним кружку дорогого эльзасского вина и, захихикав, скрылась на кухне.
Бенедикта пока удерживалась от расспросов и лишь временами отирала кровь с носа Симона. Погрузившись в раздумья, она потягивала разбавленное вино из кружки и, так же как лекарь, внимательно разглядывала гостей. Наконец она заговорила с ним:
– Я решила еще на несколько дней остаться в Шонгау. Делами в Штайнгадене не хуже меня занимается мой доверенный. К тому же сегодня мне удалось наладить связь с несколькими виноторговцами из Аугсбурга. – Вздохнула. – Но, разумеется, задерживаюсь я прежде всего из-за брата. Я не успокоюсь, пока не поймают этих проклятых убийц. Вы смогли что-нибудь выяснить по поводу его смерти?
Симон ненадолго задумался. А потом рассказал ей о том, как они разгадали загадку, о находке в базилике Альтенштадта и что в поисках следующей подсказки он намеревается осмотреть руины замка Вельфов. Бенедикта помрачнела.
– Но как это все связано с моим братом? Он ведь не мог всего этого знать!
Симон глотнул вина и продолжил:
– Разумеется, ваш брат не мог знать всей правды. Но он узнал о гробнице под церковью, кому-то о ней рассказал, а этот кто-то не пожелал излишней огласки.
– Излишней огласки? – Бенедикта взглянула на него с недоверием. – Да что там нашлось-то, кроме каких-то идиотских загадок? Состарившийся рыцарь решил подшутить. – Она пожала плечами. – Возможно, этот Вильдграф просто не обделен чувством юмора, и все, что вы отыщете в развалинах замка, – это грубый стишок про любопытство кое-каких людей.
Симон покачал головой:
– Это не вяжется с образом мыслей тамплиеров. Это был орден, объединивший в себе добродетели христианства и рыцарства, а не сборище шутов. Первая загадка восходит к Откровению Иоанна, вторая связана с древним дворянским родом, Вельфами. Совпадения быть не может. Выглядит все так, словно покойный рыцарь хотел проверить, на что мы годимся. Он, скорее всего, искал людей, которые одинаково хорошо разбираются и в Библии, и в жизни дворянина. Тамплиеры… – он остановился на полуслове.
– Что с вами? – спросила с улыбкой Бенедикта. – Вино ударило в голову?
Симон снова покачал головой, а затем достал книжицу, которую одолжил ему Якоб Шреефогль. Он все еще носил ее с собой в кармане. Раскрыл ее на столе и принялся лихорадочно перелистывать.
– Что это? – спросила Бенедикта и попыталась заглянуть в книгу.
– Это… книга о тамплиерах, – ответил Симон, прекратил перелистывать страницы и вздохнул. – Мне вдруг показалось, что я кое-что вспомнил. Но, видимо, только показалось.
Он в двух словах рассказал ей, что знал об ордене тамплиеров.
– Этот Фридрих Вильдграф, который покоится в крипте, был магистром ордена, – сказал он в заключение. – Судя по договору, который мы видели в Штайнгадене, он, будучи комтуром, властвовал над всей Священной Римской империей и находился у самой вершины власти. Всего через несколько лет тамплиеров начали преследовать по всей Европе и уничтожили. Но их несметные богатства до сих пор не найдены… – Он посмотрел Бенедикте прямо в глаза. – Зачем еще могущественному магистру придумывать подобные загадки, кроме как с целью что-нибудь спрятать? Сначала изречение на саркофаге, теперь это указание в базилике… Этому должна быть какая-то причина!
– Вы думаете…
Симон кивнул.
– Я думаю, Фридрих Вильдграф мог спрятать где-нибудь поблизости сокровища тамплиеров. Или, по крайней мере, часть их.
– Сокровища? – Бенедикта стерла платком капельки вина с губ. – С какой стати тамплиерам прятать что-нибудь на этом богом забытом клочке земли? После всего, что вы рассказали, – они проживали в Париже, Иерусалиме, в Риме наконец! Что же побудило их выбрать именно Пфаффенвинкель… – при этом она сморщилась, как от чего-то противного, – это баварское захолустье, чтобы спрятать здесь свои сокровища?
Симон хлопнул по столу.
– В этом же вся суть! Никто не станет искать сокровища здесь. Французский король, наверное, не нашел бы Пфаффенвинкель, даже если бы герцог обвел его на карте. Горы, леса, болота и горстка необразованных, но честнейших крестьян. Идеальное место!
Бенедикта помолчала некоторое время, а потом кивнула.
– Возможно, вы и правы. – Ее обычно живые глаза теперь стали неподвижны. – Сколько, по-вашему…
– Денег? – Симон пожал плечами. – Трудно сказать. Во всяком случае, больше, чем мы можем себе представить. Не забывайте, французский король велел уничтожить тамплиеров только ради этих сокровищ. Даже если здесь только часть… – Лекарь замолчал и огляделся. – В любом случае следует быть осторожнее, – прошептал он. – Есть люди, которых убили за куда меньшую сумму.
– Есть люди, которые и за куда меньшие деньги пойдут на определенный риск. – Бенедикта подмигнула ему. – Никогда не рассказывайте торговке о зарытых сокровищах, иначе вам от нее ни за что не отделаться. – Она подняла свою кружку. – Мы, полагаю, можем рискнуть. A la vôtre![9]
– A la vôtre! – Симон поднял кружку, и они чокнулись.
Эта женщина из Ландсберга не переставала его удивлять. Но она была права. Даже если где-то в Пфаффенвинкеле зарыта лишь небольшая часть сокровища тамплиеров, ему больше не придется раздумывать о своем будущем. Он сможет накупить себе горы плащей, сюртуков и новых сапог, а к ним в придачу шляпы с павлиньими перьями, резвую лошадь и чемодан новейших медицинских инструментов. Его репутация в городе взлетит в одно мгновение. И это еще не всё! Кто тогда запретит ему жениться на дочери палача? Он выстроит дом для себя и Магдалены. Как знать, может, они вместе откроют в Шонгау аптеку… Он станет лечить, а она, его жена, – собирать целебные травы и яды по округе… Образцовая пара!
Размечтавшись о своей будущей жизни, Симон не заметил, что из-за стола у дальней стены встал и направился к двери худой незнакомец. Когда он вышел из трактира, по воздуху разнесся едва уловимый запах весны.
6
Магдалена стояла перед церковью и куталась в шерстяной платок. Холод пронизывал до костей. Распрощавшись с красильщицей, она бесцельно бродила по переулкам. Куда ей податься? Симон после ссоры наверняка будет искать ее в родительском доме. Но даже теперь, когда злость ее поутихла, Магдалена не желала его видеть. Возможно, он именно в эти минуты стоит перед домом за Кожевенной улицей и изнывает от беспокойства… Так ему и надо! Нечего было в ее присутствии увиваться за этой девкой. Немного волнения пойдет ему только на пользу – может, тогда в нем проснется хоть капелька совести. Никто из Куизлей не потерпит подобного обращения!
Погрузившись в раздумья, Магдалена брела через рыночную площадь. Вокруг уже начали сгущаться сумерки, заезжий торговец продавал ножи, ножницы и всякую мелочь. В воздухе чувствовался запах поджаренных с медом лесных орехов. Магдалена терла одна о другую озябшие руки и глядела по сторонам. С наступлением вечера прохожих на площади встречалось все меньше. Горожане кутались в потрепанные платки и плащи и, ссутулившись, чтобы снег не задувало в глаза, шагали сквозь несильную вьюгу. Магдалена вглядывалась в их бесстрастные исхудалые лица. Со времен Большой войны прошло не так уж много лет, и люди до сих пор страдали от ее последствий. На некогда богатый город обрушились чума, голод и болезни. И теперь лишь снег прикрывал обвалившуюся со стен штукатурку и замерзшие нечистоты по улицам. Между домами одиноко ютились развалины с провалившимися крышами – молчаливые свидетели тех дней, когда от чумы вымирали целые семьи. За последние десятилетия Шонгау потерял более трети жителей. Не было такой семьи, где бы не оплакивали хотя бы одного умершего. В детстве Магдалена часто видела, как трупы целыми дюжинами вывозили на телегах к кладбищу Святого Себастьяна – на старом кладбище у приходской церкви места для такого количества покойников давно не осталось. А теперь в город пришла еще эта лихорадка…
Повинуясь спонтанному побуждению, Магдалена шагнула к трактиру Земера. В кармане у нее осталось еще несколько монет, а после всех огорчений горячее питье пошло бы ей только на пользу. От одной только мысли об этом настроение у нее заметно поднялось. Она уже взялась за дверную ручку, но бросила при этом мимолетный взгляд в круглое окошко слева от входа.
Увиденное повергло ее в шок.
Через стекло вид получался немного размытым. За столом сидели Симон с Бенедиктой. Оба, казалось, были чем-то увлечены. В тусклом свете Магдалене привиделось, что лекарь обнял торговку. Дочь палача бросало то в жар, то в холод. В первый миг у нее возникло неодолимое желание распахнуть дверь, схватить с полки кружку потяжелее и швырнуть в Симона. Вместо этого она просто бросилась бежать через рыночную площадь, не в состоянии о чем-либо думать. По лицу ее текли слезы, замерзая на щеках.
Магдалена добежала до Пастушьих ворот и только тогда пришла в себя. Она стояла всего в нескольких метрах от дома знахарки. Недолго думая, девушка распахнула дверь и влетела внутрь.
Марта Штехлин в изумлении оглянулась. Она сидела за столом в комнате и растирала в ступке засушенные травы. Знахарка уже собралась отчитать Магдалену, но, увидев ее бледное лицо и трясущиеся губы, передумала.
– Девочка моя, что с тобой? – спросила она обеспокоенно. – Неужели из-за тех родов? Не тревожься, ребенок вполне здоров, тебе не следует так…
Магдалена покачала головой, а потом снова разревелась. Штехлин подвела ее к столу, заботливо усадила на скамейку и погладила по голове.
– Что же тогда случилось, милая моя? – пробормотала она и налила ей в кружку горячий отвар из мяты, который только что приготовила.
Слова полились из Магдалены горькой желчью, и она поделилась со знахаркой всеми своими горестями. Штехлин сочувственно покивала.
– Мужчины, они такие, – прошептала она. – Никогда не ценят, что имеют. Но рано или поздно они всегда возвращаются. Мой Ганс, храни Господь его душу… – Она замолчала на полуслове и смущенно потерла глаза, словно в них попала соринка.
– А что с твоим мужем? – спросила Магдалена, желая отвлечься от собственных забот. – Ты мне про него никогда не рассказывала.
– За девками он гонялся, – ответила Штехлин. – Никогда дома не бывал, все по трактирам шатался, стервец… – По ее губам пробежала улыбка. – Но я любила его. Даже когда мы поняли, что детей у нас не будет, и люди начали болтать… мы всегда держались друг друга. И ни одной смазливой служанке не удалось нас разлучить. – Она подмигнула дочери палача.
– Что с ним стало? – Магдалена вытерла слезы и вытянула ноги к очагу.
Знахарка уставилась в пустоту.
– Чума его забрала. Десять зим назад я его похоронила, и с тех пор одна.
В наступившей тишине слышалось лишь потрескивание дров в печи. Магдалена прикусила губу. Черт ее дернул расспрашивать! Она сконфуженно глотнула из дымящейся кружки.
Наконец знахарка встала и прошла к полкам, тянувшимся вдоль всей стены от красного угла до печи.