Дневник моего исчезновения

– Привет, – здоровается она и убирает розовую прядь с лица. Кольцо в носу поблескивает в сумеречном свете.

За окном поля. Километры и километры пахотной земли, ожидающей зимы. Местами лес. Скоро мы проедем бензозаправку на повороте шоссе, и за ней начнется густой лес, посреди которого стоит Урмберг.

Урмберг славится своим лесом. И захоронениями времен каменного века. Мы ездили на них смотреть на школьной экскурсии, но смотреть там особо нечего: круг, выложенный из камней, на холмике. Помню, я был разочарован, потому что ожидал увидеть руны, или бронзовые орудия, или что-то в этом стиле.

Сага берет меня за запястье. Меня словно пронзает током, щеки вспыхивают.

– Дай посмотреть, – просит она, переворачивает руку ладонью вверх, открывая написанные ручкой слова.

референдум

бланширование

конъюнктив



Эти слова я услышал на сегодняшних уроках по обществознанию, домоводству и шведскому.

– Погуглю вечером, – поясняю я.

– Как мило, – шепчет Сага и мечтательно жмурит глаза.

Когда она так делает, я вижу, что веки у нее накрашены розовыми тенями с блестками. Кажется, что кто-то измельчил драгоценные камни и кисточкой осторожно нанес на веки. Мне хочется что-то сказать, прокомментировать тени, провести по ним кончиком пальца.

Но я сдерживаюсь.

У меня перехватывает дыхание, когда Винсент Хан со всей дури шлепается мне на колени. Меня обдает запахом табака и мятной жвачки. Его лицо так близко, что я вижу редкую щетину, желто-белые угри и пушок на верхней губе. Кадык пульсирует на шее. Выглядит это так, словно он проглотил яйцо целиком. Взгляд полон ненависти. Не знаю, почему он так сильно меня ненавидит. Я никогда ничего ему не делал. Винсенту просто нравится меня ненавидеть. Это одно из его любимых занятий. Никого он не ненавидит так, как меня. Я – главный объект его ненависти.

Винсент стискивает мне руку.

– Чёрт, смотри, что этот гомик написал на руке! – вопит он. – Кон… конъюн… Это что еще за хрень? Это когда в жопу имеют?

Винсент зловеще ухмыляется. С задних рядов раздается смех. Я молчу, это лучшая стратегия. Рано или поздно он отстанет.

Винсент выпускает мою руку, встает, берет меня за шею и начинает бить лбом о переднее сиденье.

Бум. Бум. Бум.

Лоб болит, затылок тоже.

Я знаю, что теперь могут быть два варианта развития событий. Или ему надоест и он вернется к приятелям, или побоев не миновать. Второй вариант, естественно, хуже первого. Намного хуже.

– Оставь его в покое, урод, – говорит Сага.

Винсент замирает.

– Ты что-то сказала, шлюха?

В голосе яд, но хватку он ослабляет и больше не бьет.

– Я сказала тебе отстать от него. У тебя что, проблемы со слухом? Это низко – бить тех, кто слабее тебя.

Винсент выпускает мою шею, и я бросаю взгляд на Сагу, которая смотрит прямо перед собой. Мы оба знаем, что она специально так сказала про меня, чтобы Винсент прекратил свои издевательства.

Я не возражаю. Я уже привык. Предпочитаю быть маленьким и неинтересным, чтобы никому не приспичило плевать в меня, бить, издеваться надо мной.

Это лучшая стратегия.

Через минуту Винсенту становится скучно, и он возвращается на свое место в конце автобуса. Затылок горит, как будто его обдали кипятком.

– Наплюй на него, – говорит Сага. – Он придурок. Ты в порядке?

Я провожу рукой по затылку, массирую больное место.

– Это было неприятно.

Сага нагибается ко мне.

– Когда он так делает, представляй, как он срет на толчке.

– Что?


Сага хихикает. Вид у нее довольный.

– Это мне мама посоветовала. Когда кто-то тебе портит жизнь или просто мнит себя пупом земли, нужно представить, как он ходит в туалет. И тогда тебе не страшно.

Я обдумываю эту идею.

– Ты права, – говорю я в конце концов. – Это работает.

Сага улыбается, и у меня все сладко замирает внутри.

– Увидимся вечером? – спрашивает она. – Я скачала новые ужастики.

– Можно, – говорю я. – Но сначала мне нужно кое-что сделать.



Из дома не доносится ни звука. Слышно только шум леса. Шорох ветра в кронах деревьев, топот лап невидимых зверей в темноте. Воздух напоен ароматами – хвои, прелой листвы, мокрого угля в гриле перед домом.

Папин темно-синий «вольво» криво припаркован возле дома. Видимо, он спешил.

Я отпираю дверь и вхожу внутрь. Вешаю школьный рюкзак, стягиваю куртку.

В гостиной мигает свет телевизора. Он работает, но без звука. Папа спит на диване. Он громко храпит, одна нога свешивается вниз, словно он заснул в процессе подъема с дивана. На журнальном столике – пустые банки из-под пива.

Я осторожно поднимаю его ногу, кладу на диван и достаю покрывало, чтобы накрыть его. Папа что-то бурчит во сне, меняет положение и утыкается лицом в спинку дивана.

Выключаю телевизор, выхожу в прихожую. На цыпочках поднимаюсь к себе в комнату, осторожно закрываю дверь. Потом иду к кровати и достаю из-под матраса коричневую тетрадь.

Усаживаюсь на пол спиной к кровати.

Теперь я знаю, кто она – женщина, которую я видел в лесу, Ханне. О ней было написано на сайте местной газеты. Из статьи я узнал, что у нее «частичная потеря памяти» и что, когда ее подобрала машина, Ханне была в компании «молодой женщины». Полиция просит молодую женщину связаться с ними. Там был номер телефона. Любая информация может быть полезна, потому что коллега Ханне, полицейский из Стокгольма, бесследно пропал. Дальше было написано, что Петер в день исчезновения был одет во «фланелевую рубашку в красно-белую клетку и синюю куртку марки „Сэйл Рэйсинг“».

Прочитав статью, я подумывал позвонить на этот номер. Но позвони я в полицию, они бы сразу поняли, что это я был там в лесу в лифчике, платье и в туфлях на каблуках. А это невозможно. Совершенно немыслимо. Я подумывал пойти в участок и отдать тетрадь, но участок находится в Вингокере и открыт только один день в неделю.

Да и как бы я объяснил, как она у меня оказалась?

Я много думал о том, что случилось, и решил, что лучше всего будет прочитать записи и посмотреть, есть ли там что-нибудь важное, что может помочь полиции с расследованием.

Сказано – сделано. Я открываю влажную тетрадку. На первой странице написано «Дневник» старомодным косым почерком. А под ним:

Читать утро + вечер.

Любопытно.

Зачем писать, что дневник нужно читать утром и вечером, как будто это лекарство по рецепту? И еще: разве дневник не пишется только для себя?

Ханне это сама себе написала?

Читать утро+вечер?

Как-то странно.

Перелистываю титульные страницы и открываю алфавитный указатель на целый разворот. После каждого слова идут цифры.

Я провожу пальцем по списку и читаю ряд на букву М.

Малин Брундин, полицейский: 5, 6, 8, 12, 20

Модус: 12, 23, 35

Металлический штифт в кости: 12, 23



До меня не сразу доходит, что это алфавитный указатель с номерами страниц. Я проглядываю дневник. Ханне пометила каждую страницу номером. Но зачем?

Это же дневник, а не книга для записи кулинарных рецептов.

Не найдя логического объяснения, я переворачиваю страницы и начинаю читать.

Илулиссат, 19 ноября



Разве можно быть такой счастливой?