Дневник моего исчезновения

По дороге в участок я думала, рассказать ли Манфреду о том, что произошло ночью, но в свете дня это происшествие показалось мне глупым: шум, след от подошвы, который мог быть старым. Может, мне только померещилось, что кто-то прятался за деревьями. От страха перед ворами много чего может померещиться.

Я смотрю на стол.

Рядом с подсвечником лежат фотографии мертвых тел Азры и Нермины Малкоц, карта Урмберга, протокол допроса и заметки Манфреда.

Мы здесь уже больше часа. Манфред подробно рассказал о расследовании и сообщил все, что нам удалось узнать о Нермине, Азре, исчезновении Петера, медальоне, который был на шее у Ханне. Он намеренно не рассказал о Стефане Ульссоне, чтобы Ханне могла сама вспомнить без наших подсказок.

Ханне все прочитала, сделала пометки в блокноте и задала вопросы. Берит сделала второй чайник чая, выгуляла собаку и наконец уселась в соседней комнате с вязанием.

Очевидно, что Ханне не помнит ничего о расследовании. Мы с Андреасом вообще не понимаем, какая польза от попыток заставить ее вспомнить. Если, конечно, в этом была цель нашего визита. А у нас столько дел. Прокурору нужна информация для принятия решения о продлении ареста.

За окном светит бледное утреннее солнце. Тонкая розовая полоска виднеется над верхушками деревьев, на опушке леса постепенно рассеивается туман. Солнечное утро выглядит многообещающе, но я знаю, что по прогнозу завтра сильный снегопад.

Ханне откладывает в сторону очки и трет глаза. В печке потрескивают поленья.

– Ты же знаешь, что я ничего не помню? – говорит она, глядя Манфреду в глаза.

Манфред кивает и накрывает ее руку своей.

Она улыбается. Он улыбается в ответ.

Видно, что они понимают друг друга без слов.

– Что ты хочешь знать?

– Я хочу знать, один ли человек убил Нермину и Азру. И я хочу узнать, кто это.

Ханне смеется и сжимает его руку.

– Я же не ясновидящая.

– Ясновидящая, – шире улыбается Манфред.

Ханне выпускает руку Манфреда и начинает распутывать колтун в кудрявых волосах.

– Ради тебя самого, Манфред. Все, что я скажу, это гипотезы, основанные на весьма поверхностном изучении материала.

– Разумеется.

Ханне вздыхает, качает головой. Видно, что ситуация ее забавляет.

– Я не люблю делать поспешных выводов.

– Но какой вывод ты бы сделала?

– Я бы сказала, что эти два случая связаны. Маловероятно, что девочка и ее мать обе погибли на одном и том же месте, хотя между этими событиями прошло много лет и травмы различаются. Думаю, мы имеем дело с одним и тем же преступником. С другой стороны, есть признаки того, что преступника с жертвами связывали близкие отношения.

– Объясни подробнее.

Ханне кивает.

– Преступник выказал своего рода… заботу о жертвах… Он или она, но можем говорить «он» – так будет проще, – уложил девочку на спину и сложил ей руки на груди, прежде чем засыпать ее камнями. Устроил ей почти похороны. У меня создалось ощущение, что он ее… уважал… То же и с Азрой. Он положил ее под елью и сложил руки на груди так же, как и у Нермины. Думаю, он их знал. И любил…

Ханне надевает очки, заглядывает в записи и продолжает:

– Но у нас еще есть разбитое лицо Азры…

Она умолкает и хмурит лоб. Какое-то время молчит.

Мы смотрим на нее, затаив дыхание. В соседней комнате покашливает Берит.

– На первый взгляд, это не состыковывается, – произносит Ханне. – С уважением к жертве, например. Когда уважаешь кого-то, не разбиваешь ему лицо камнем. Это делаешь, когда ненавидишь человека, или в приступе гнева. Но на это могут быть и другие причины. Более банальные.

Манфред поднимает глаза от блокнота.

– Да, – продолжает она более уверенно. – Может, у него не было времени спрятать тело и он разбил ей лицо, чтобы затруднить опознание.

– Но человека все равно можно идентифицировать, – возражаю я. – С помощью ДНК, например.

Ханне пожимает плечами.

– Да, но это сложнее. Нужна проба для сравнения. То же и с отпечатками пальцев.

– А тот факт, что жертвы были босыми? – спрашиваю я.


– Хм… – Ханне стучит ручкой по столу. – Мы не знаем, была ли девочка босой, ее обувь могла сгнить за пятнадцать лет. Но вот мама…

Ханне замолкает и переводит взгляд на снежное поле за окном.

– Криминалисты определили, были ли туфли сняты до или после убийства? – спрашивает она.

– Они не знают наверняка, – отвечает Манфред. – Но у нее были царапины на ступнях, что указывает, что она бежала босиком по лесу.

– Может, она была психически нездорова… – говорит Ханне. – Или…

– Или? – не может сдержать нетерпения Манфред.

– Или она бежала со всех ног от машины или из дома неподалеку.

– Но там нет домов, – возражаю я.

– Но есть дорога, – показывает на карту Ханне.

Манфред кивает.

– И? Кто он? – спрашивает Манфред.

– Я бы хотела ответить на этот вопрос. Я бы сказала, что он живет в этих местах давно, поскольку между двумя убийствами прошло столько лет. Я также думаю, что это мужчина, хотя бы потому, что жертвы были застрелены и забиты, а это чаще случается, когда преступник – мужчина. Это физически сильный человек, хорошо знающий эти места. Возраст – между сорока и шестьюдесятью пятью.

– Погоди, – перебивает Андреас. – Откуда ты это знаешь?

Ханне кивает и энергично отвечает.

– Убийство – это тяжкое преступление. Большинство убийц имеют криминальное прошлое или патологические наклонности. Так мы, психиатры, это называем. Если исходить из того, что убийце на момент убийства Нермины было, по крайней мере, восемнадцать лет, то сейчас ему должно быть сорок один. Принимая во внимание убийство… как звали маму?

– Азра Малкоц, – подсказываю я.

– Спасибо. Место каменистое. Тело перенесли и уложили под ель. Это требует физической силы. Что исключает стариков и инвалидов. Не думаю, что преступнику больше, чем шестьдесят пять.

Мы молчим.

Ханне явно довольна, глаза у нее горят.

– Еще? – спрашивает Манфред.

– Ну, можно еще спекулировать на тему, что за человек преступник, но мне бы этого не хотелось.

Тон голоса у нее дразнящий, она пристально смотрит на Манфреда.

– Не томи! – просит он.

– Ладно. Я бы сказала, что он импульсивный и неорганизованный человек. Убийство женщины говорит об этом. Он явно убил ее в порыве, необдуманно, а следы заметал крайне топорно.

– Может, мы имеем дело с алкоголиком или наркоманом? – предполагает Манфред.

Ханне пожимает плечами.

– Возможно. Но, возможно, все произошло слишком неожиданно для него. И, как я уже сказала, я думаю, что у них с жертвой были близкие отношения. Ищите среди друзей и родственников – и вы его найдете.

Манфред нагибается и смотрит на Ханне, потом тянется за картой, кладет ее между собой и Ханне и указывает на захоронение.

– Почему здесь, Ханне? Почему у захоронения?

Ханне устало качает головой.

– Моей первой мыслью было, что это место имеет особое значение для преступника, но сейчас я уже не так уверена. Возможно…

– Что? – не терпится мне.

Наши взгляды встречаются. Ханне закрывает глаза и напряженно думает. Собака, до этого спокойно лежавшая на полу, приподнимает голову и смотрит на нас, чувствуя, что в кухне домика Берит происходит что-то важное.

– Представьте большой перекресток, который пересекаешь, въезжая в город или выезжая из города, – протягивает Ханне. – Место, через которое все вынуждены проезжать просто потому, что другой дороги нет. Может, и девочка, и мама пробегали через захоронение по дороге куда-то. Или откуда-то. От машины. Из дома. Захоронение находится на полянке. Проходя там, человек невольно останавливается, чтобы оглянуться и сориентироваться в пространстве. Так он становится легкой мишенью для преследователя.

Ханне поднимает руки и изображает в воздухе ружье.

Манфред кивает, записывает.

– Нам стоит еще раз проверить дома по соседству?