Дневник моего исчезновения

– Хм, – хмыкает Манфред. – И никто не знает, кто она?

– Никто.

Манфред поворачивается ко мне.

– Ты ее не узнаешь? Она не из Урмберга?

Я заставляю себя посмотреть на труп. На волосы, разметавшиеся по снегу. Гоню прочь воспоминания о Кенни.

Женщина в снегу мне незнакома.

Несмотря на то, что черты лица разобрать невозможно, я уверена, что эта женщина не местная. Я знаю всех в округе.

– Она не из здешних мест, – говорю я и пытаюсь осознать невероятное: два трупа найдены на одном и том же месте с интервалом в восемь лет.

– Нашли гильзы? – спрашивает Сванте Манфред.

– Ранение в груди явно от огнестрельного оружия, но мы не нашли ни патронов, ни гильз.

– Может, случайная жертва охоты?

– Маловероятно, что эта женщина бродила босиком по лесу и случайно попала под охотничьи пули.

Сванте усмехается своей шутке. Но смешно только ему.

– А что с оружием в этих местах? Много охотников?

Сванте смеется еще громче. Я его понимаю. Своими вопросами Манфред выдал, что ничего не знает об Урмберге.

– Если бы мне давали тысячу за каждое ружье, спрятанное в этих избах…

Манфред кивает. Склонив голову на бок, рассматривает тело.

– Лицо сильно повреждено.

Я заставляю себя проследить за его взглядом. От лица ничего не осталось. Одна бесформенная красная масса. Вместо глаз – замерзшие красные колодцы.

Меня шатает. Голова кружится. Во рту сухо. Я сейчас упаду.

Манфред хватает меня за плечо:

– Даже не думай блевать здесь.

– Я в порядке.

Я не в порядке, но не могу признаться в этом Манфреду. Это ведь то, чего я хотела, – ловить настоящих преступников, расследовать самые тяжкие преступления.

Но я не представляла, что все будет так.

Одно дело видеть трупы на фотографии или на столе в морге, где не осознаешь весь ужас случившегося.

И совсем другое – видеть труп на месте преступления.

Я бросаю еще один взгляд на женщину. На кровавое месиво на месте лица. Вижу кусок коры, торчащий из этого месива.

Мысли о Кенни возвращаются, а с ними – тошнота.

– Никому не пожелаешь такой смерти, – констатирует Сванте.

Мы с Манфредом молчим, но я думаю, что Сванте прав.

Это так ужасно, так несправедливо. Это против природы.

Женщина на земле не старая. Она прожила бы еще много лет, если бы кто-то не счел себя вправе отнять у нее жизнь.

Она была чья-то дочь, возможно, мать и сестра.

А теперь она никто, замерзший труп под оголенной елью.

Снег усилился. Снежинки танцуют в свете прожекторов.

Поляну озаряет вспышка.

– А что известно о ходе событий? – спрашивает Манфред, с трудом выпрямляясь.


Плитка дрожит, я боюсь, что она треснет под его тяжестью.

Сванте тоже выпрямляется. Мы следуем его примеру.

– Скорее всего, сперва ее застрелили, а потом затащили под ель. После этого разбили лицо. Предположительно вот этим камнем.

Мы смотрим на камень – размером примерно с грейпфрут – рядом с головой.

Еще одна вспышка.

– Любопытно, – протягивает Манфред.

Я жмурю глаза, но картина трупа впечаталась в сетчатку. Невидящие глаза смотрят на меня.

– А что со следами? Видно, откуда пришла жертва или убийца?

Сванте качает головой, отчего помпон на его шапке трясется.

– Снег пошел после выходных.

– Об этом я не подумал, – кивает Манфред.

Лес снова начинает кружиться, я хватаю Манфреда за плечо.

Еще вспышка.

Тошнота подступает к горлу. Я поворачиваюсь и как можно быстрее бегу по плиткам к Андреасу, который уже стоит у прожекторов.

– Тебе плохо? – спрашивает он, когда я протискиваюсь мимо.

– Нет, – отвечаю я.

– Уверена?

Я делаю еще шаг. Сглатываю.

Снова вспышки.

Я не могу забыть увиденную сцену.

– Все нормально, я же сказала.

– Эй, Малин, криминалисты хотят взять наши пробы ДНК.

– Зачем?

– Рутинная процедура. Наши ДНК могли остаться на месте преступления. Они должны внести их в реестр.

– Хорошо, – говорю я и послушно открываю рот перед молодой женщиной в белой одежде.

Она сует ватку мне в рот и трет о внутреннюю сторону щеки.

Андреас подходит к нам. Снег хрустит у него под ногами.

– Закончили? – спрашиваю я криминалиста.

– Да, спасибо, – отвечает она, убирая ватку в пластиковый пакет.

Я киваю, отворачиваюсь и блюю в снег.



Меня все еще трясет, когда я лежу в кровати с пуховым одеялом, натянутым по самый нос.

Мамина рука лежит у меня на плече, глаза с тревогой всматриваются мне в лицо.

– Уверена, что не хочешь чаю?

– Уверена. Я хочу спать. Но спасибо.

Мама кивает.

Наклоняется, целует в щеку и гладит меня по носу указательным пальцем, как всегда делала, когда я была ребенком.