Дневник Беспамятства
Часть 8 из 21 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я не знаю, что делать…
Понедельник.
Знаешь, дневник, я кажется, сломалась.
В субботу мы пошли на вечеринку, посвященную помолвке Лучано и Джулии. Я смотрела на счастливую пару, восхищалась кольцом Джулии, поздравляла Лучано и его родителей, которые очень настороженно наблюдали за мной. Но успокоились, когда поняли, что я с Але.
Сплетничала с Кьяройкак ни в чем не бывало, и поддерживала в ее шутках над Марио, когда она совсем непрозрачно намекала ему об их помолвке. Я умилялась Марио и Кьяре, их нежным отношениям, ( “УУУУ, как мило”– пропеть высоким лживым голосом, при этом надо корчить обезьянью мордочку и сделать глазки “почти на мокром месте”. Так вы выражаете волнительность момента). Но в душе моей черное дерьмо обволакивало все чувства и веру в людей.
Я видела бесконечную ложь каждого из присутствующих. Я видела свою ложь. Итальянцы – великие актеры одной постановки, которая называется жизнь. Но это все не правда!
Я стала задыхаться. Меня душила ложь, улыбки, преувеличенный восторг, стандартные слова восхищения и визгливый тон сеньор, с которым они проявляли якобы радость за тебя.
В субботу вечером, уставшие, мы с Але вернулись домой. Я сидела на террасе с бутылкой красного и наблюдала за моим морем и моим солнцем. Город погружался в темноту. Желтый свет фонарей накрывал Санремо уютным одеялом. Из Казино доносилась живая музыка. Сегодня давал бесплатный концерт Симфонический оркестр из Санкт – Петербурга. И моя любимая музыка Чайковского, Грига, Рахманинова скрашивали одиночество и тоску, которые, как оголенные провода под током, дергали за самые дальние ее уголки.
Плохое предчувствие без спроса вползло в душу, и, как наглая товарка, расположилось во мне. Оно заняло все мысли и все вибрации. Обнаружив в себе явно выраженную тревогу, моментально перерождающуюся в ожидание катастрофы, я вскочила, чтобы не оставаться одной и быстро вошла в комнату, где Алессандро разговаривал с родителями, договариваясь о воскресном обеде у них на вилле.
Я уловила последнюю фразу:” Чао, тизоро. Си, черто. Ти амо”
Заметив меня, Алессандро, вздрогнул, поспешно выключил телефон. Поймав мой удивленный взгляд, он со странной виноватой улыбкой, сказал:
– Мама ждет тебя завтра на обед. Она поручила Веронике испечь русские пирожки и еще.. Бля.. Бле..
–Блины…– автоматически поправила я Але.
Что-то было не так… Тоска и предчувствие катастрофы еще больше усилилось.
Я подошла к Але, обняла его уютное тело плюшевого медвежонка. И заметила, что оно изменилось. Стало более поджарым, плотным …. и чужим. Я отбросила эту мысль. Слишком много сейчас в душе настало тревоги, причину которой я не могла обнаружить.
– Пойдем в постель, Але. Мне так грустно. Я хочу, чтобы ты пожалел меня.
Ночью я подскочила от ощущения приближающейся катастрофы. Выглянула в окно: может наступает шторм? Почему мне так плохо?
На телефон Але беззвучно упало сообщение и темная комната на миг осветилась резким зеленым светом. Я с раздражением бросила не телефон взгляд и зацепилась за странную фразу.
Клянусь, дневник! Я никогда! Никогда не читаю чужих писем, не заглядываю из за плеча, стараясь подглядеть сообщения другого человека. У меня по этому поводу четкие принципы.
Мы с сестрой всегда были близки. Делили одну комнату в детстве. Но у каждой из нас была личная зона. Наши дневники. Однажды, еще маленькой и глупой девочкой я выкрала у сестры ее дневник и с изумлением прочитала все ее записи. В некоторых из них были обидные слова по отношению к родителям, даже злые обзывательства, хотя ни я ни сестра никогда не позволяли себе голос повышать на отца и мать. Я побежала к маме, задыхаясь от возмущения, протянула ей дневник сестры.
– Это записи Алины! Она такие гадости про тебя, папу и про меня написала!
Мама даже головы не повернула в мою сторону и холодно произнесла:
– Положи на место. И не смей никогда в жизни заглядывать в чужие записи, письма и дневники, если тебя туда не приглашали. Это подло и низко.
Я с открытым ртом смотрела на маму.
Мама тут повернулась ко мне. Взгляд ее был строгим и отчужденным.
–Ты наказана на месяц. Никакого мороженого – раз. Все выходные этого месяца ты остаешься дома, когда твоя сестра пойдет в цирк или парк –два.
–Ну, мама! Это несправедливо! Это Алинка писала про вас гадости! А я виновата!
– Алина может писать что хочет в своем дневнике. А ты не имела права нагло залезать в ее личную зону.
Так, просидев месяц дома, без мороженого, пропустив все развлечения выходного дня, я начала вести свой первый дневник, полный обид на родителей и Алину. Иногда я специально оставляла его навиду, чтобы подловить сестру за прочтением моих записей. Я так желала мести! Я хотела, чтобы родители тоже прочитали, что я о них думаю. Но никто и никогда не открывал мой дневник. Они равнодушно перекладывали его на мой стол, если он появлялся в зоне кухни или на кровати сестры.
Вот с тех пор я ни разу не нарушила правила моего дома.
Но сейчас, я решительно взяла телефон Але, приложила его палец к кнопке.
Потратив на прочтение сообщений минут тридцать, я час просидела на темной веранде с бокалом вина. Потом встала, открыла компьютер, купила билет на самолет в одну сторону, кинула в сумку белье, купальник, пару маек и шорты, и тихо вышла из квартиры.
Предчувствие сбылось. Но я испытывала огромное облегчение, словно скальпелем без наркоза мне вырезали опухоль. Было больно, но я знала, что во мне нет больше заразы, и надо просто подождать, когда зарастут раны и затянутся швы.
Какой то ленивый день.
Дорогой дневник…
Прости…
Я не брала тебя в руки несколько дней. Не помню сколько.
Сейчас я сижу на террасе бунгало, тяну виски со льдом и смотрю не на мою воду.
Я сбежала из Санремо. Сбежала от Алессандро, Марио, Лучано, клиентов. Но мне не удалось сбежать от себя.
С той самой с ночи, когда я прочитала переписку Алессандро, я осознала, что моя жизнь уже не будет прежней. И дело не в том, что оказывается у Алессандро развивался параллельный роман. Дело в том, что мы все лжем. И я больше всех.
У меня даже нет к Але претензий, как и к Марио, который бегает от своей девушки ко мне, или Лучано, который уже ищет постоянную удобную любовницу, только заключив помолвку. Они все как-то органичны в своей лжи. Словно герои водевиля: типа “ Фигаро здесь, Фигаро там”.
Противнее всего мне от самой себя.
Мне кажется, что в нашей базовой комплектации, я имею ввиду славянскую интеллигенцию, ложь не входит. Мы ошибаемся, мечемся, страдаем, рефлексируем, но отчаянно ищем
кристальную правду.
Моей сестре и моей маме повезло. Их мужья признали их ценности.
Я же не любила ни Марио, ни Лучано, ни Але! Вот в чем правда!
И здесь, богом забытом острове, посреди океана, где нет ресторанов, людей, только хозяин англичанин социопат, пару немецких пенсионеров и роскошный ротвейлер Ллойд, который приходит ко мне на веранду перед закатом и мы вместе ждем, когда солнце свалится в океан и, наконец перелистнет еще один день.
Какой-то еще один ленивый день.
Дорогой дневник.
Жизнь на острове очень странная. Но мне она подходит.
Утром молчаливая тайка бесшумно заходит ко мне в бунгало и оставляет завтрак на столе: фрукты и кофе, свежая булочка. Печет их ночью?
Я медленно завтракаю.
Потом немного загораю, читаю какие-то английские потрепанные детективы, которые в изобилии валялись в моем бунгало. Дремлю, долго плаваю с трубкой и маской вдоль берега.
Потом так же бесшумно появляется обед. Как правило не затейливый, но мне нравится: рис, рыба, овощи и зеленый чай. Я стремительно худею, но всегда сыта.
Я долго сплю после обеда. Потом снова плаваю и загораю. Потом приходит Ллойд и мы вместе молчим. Ужин такой же простой и прекрасный. Рыба или курица, овощи и бутылка вина.
Я случайно выбрала этот отель, но видимо в это момент мой ангел – хранитель уже сделал ресерч за меня, и я оказалась в самом правильном уголке мира.
Иногда я вижу хозяина острова.
Загорелый, высокий, хорошо сложенный англичанин. Лет 45–50. Во рту всегда сигарета. Лицо изрезано морщинами, но они ему идут. По ним можно читать карту его жизни. Он не носит солнечные очки, и поэтому его глаза всегда прищурены и кажется, что он изучает тебя, как хищник.
На самом деле ему абсолютно пофиг на людей.
Однажды я была свидетелем, как одна скандальная французская пара пыталась выдвинуть ему какие-то претензии. Он молчал, жевал сигарету и гладил моего любимца Ллойда, который без конца зевал после каждого визга француженки.
Когда гости устали визжать и у них закончились претензии, Джон, так зовут хозяина, спокойно сказал: ”Вы знали куда ехали. На сайте написано все подробно. Я не обещал больше, чем могу вам предоставить. Вот ваши деньги и завтра утром вас вернут обратно, в цивилизацию”.
Те открыли рот, попробовали оправдаться, грозились написать плохие отзывы. Но все безрезультатно. В шесть утра маленький шустрый таец собрал их вещи и перенес на лодку.
Да… суровый мужчина… Я его побаиваюсь немного. Хотяподозреваю, что характер у него как его пса: с виду грозный, но справедливый и самодостаточный.
Понедельник.
Знаешь, дневник, я кажется, сломалась.
В субботу мы пошли на вечеринку, посвященную помолвке Лучано и Джулии. Я смотрела на счастливую пару, восхищалась кольцом Джулии, поздравляла Лучано и его родителей, которые очень настороженно наблюдали за мной. Но успокоились, когда поняли, что я с Але.
Сплетничала с Кьяройкак ни в чем не бывало, и поддерживала в ее шутках над Марио, когда она совсем непрозрачно намекала ему об их помолвке. Я умилялась Марио и Кьяре, их нежным отношениям, ( “УУУУ, как мило”– пропеть высоким лживым голосом, при этом надо корчить обезьянью мордочку и сделать глазки “почти на мокром месте”. Так вы выражаете волнительность момента). Но в душе моей черное дерьмо обволакивало все чувства и веру в людей.
Я видела бесконечную ложь каждого из присутствующих. Я видела свою ложь. Итальянцы – великие актеры одной постановки, которая называется жизнь. Но это все не правда!
Я стала задыхаться. Меня душила ложь, улыбки, преувеличенный восторг, стандартные слова восхищения и визгливый тон сеньор, с которым они проявляли якобы радость за тебя.
В субботу вечером, уставшие, мы с Але вернулись домой. Я сидела на террасе с бутылкой красного и наблюдала за моим морем и моим солнцем. Город погружался в темноту. Желтый свет фонарей накрывал Санремо уютным одеялом. Из Казино доносилась живая музыка. Сегодня давал бесплатный концерт Симфонический оркестр из Санкт – Петербурга. И моя любимая музыка Чайковского, Грига, Рахманинова скрашивали одиночество и тоску, которые, как оголенные провода под током, дергали за самые дальние ее уголки.
Плохое предчувствие без спроса вползло в душу, и, как наглая товарка, расположилось во мне. Оно заняло все мысли и все вибрации. Обнаружив в себе явно выраженную тревогу, моментально перерождающуюся в ожидание катастрофы, я вскочила, чтобы не оставаться одной и быстро вошла в комнату, где Алессандро разговаривал с родителями, договариваясь о воскресном обеде у них на вилле.
Я уловила последнюю фразу:” Чао, тизоро. Си, черто. Ти амо”
Заметив меня, Алессандро, вздрогнул, поспешно выключил телефон. Поймав мой удивленный взгляд, он со странной виноватой улыбкой, сказал:
– Мама ждет тебя завтра на обед. Она поручила Веронике испечь русские пирожки и еще.. Бля.. Бле..
–Блины…– автоматически поправила я Але.
Что-то было не так… Тоска и предчувствие катастрофы еще больше усилилось.
Я подошла к Але, обняла его уютное тело плюшевого медвежонка. И заметила, что оно изменилось. Стало более поджарым, плотным …. и чужим. Я отбросила эту мысль. Слишком много сейчас в душе настало тревоги, причину которой я не могла обнаружить.
– Пойдем в постель, Але. Мне так грустно. Я хочу, чтобы ты пожалел меня.
Ночью я подскочила от ощущения приближающейся катастрофы. Выглянула в окно: может наступает шторм? Почему мне так плохо?
На телефон Але беззвучно упало сообщение и темная комната на миг осветилась резким зеленым светом. Я с раздражением бросила не телефон взгляд и зацепилась за странную фразу.
Клянусь, дневник! Я никогда! Никогда не читаю чужих писем, не заглядываю из за плеча, стараясь подглядеть сообщения другого человека. У меня по этому поводу четкие принципы.
Мы с сестрой всегда были близки. Делили одну комнату в детстве. Но у каждой из нас была личная зона. Наши дневники. Однажды, еще маленькой и глупой девочкой я выкрала у сестры ее дневник и с изумлением прочитала все ее записи. В некоторых из них были обидные слова по отношению к родителям, даже злые обзывательства, хотя ни я ни сестра никогда не позволяли себе голос повышать на отца и мать. Я побежала к маме, задыхаясь от возмущения, протянула ей дневник сестры.
– Это записи Алины! Она такие гадости про тебя, папу и про меня написала!
Мама даже головы не повернула в мою сторону и холодно произнесла:
– Положи на место. И не смей никогда в жизни заглядывать в чужие записи, письма и дневники, если тебя туда не приглашали. Это подло и низко.
Я с открытым ртом смотрела на маму.
Мама тут повернулась ко мне. Взгляд ее был строгим и отчужденным.
–Ты наказана на месяц. Никакого мороженого – раз. Все выходные этого месяца ты остаешься дома, когда твоя сестра пойдет в цирк или парк –два.
–Ну, мама! Это несправедливо! Это Алинка писала про вас гадости! А я виновата!
– Алина может писать что хочет в своем дневнике. А ты не имела права нагло залезать в ее личную зону.
Так, просидев месяц дома, без мороженого, пропустив все развлечения выходного дня, я начала вести свой первый дневник, полный обид на родителей и Алину. Иногда я специально оставляла его навиду, чтобы подловить сестру за прочтением моих записей. Я так желала мести! Я хотела, чтобы родители тоже прочитали, что я о них думаю. Но никто и никогда не открывал мой дневник. Они равнодушно перекладывали его на мой стол, если он появлялся в зоне кухни или на кровати сестры.
Вот с тех пор я ни разу не нарушила правила моего дома.
Но сейчас, я решительно взяла телефон Але, приложила его палец к кнопке.
Потратив на прочтение сообщений минут тридцать, я час просидела на темной веранде с бокалом вина. Потом встала, открыла компьютер, купила билет на самолет в одну сторону, кинула в сумку белье, купальник, пару маек и шорты, и тихо вышла из квартиры.
Предчувствие сбылось. Но я испытывала огромное облегчение, словно скальпелем без наркоза мне вырезали опухоль. Было больно, но я знала, что во мне нет больше заразы, и надо просто подождать, когда зарастут раны и затянутся швы.
Какой то ленивый день.
Дорогой дневник…
Прости…
Я не брала тебя в руки несколько дней. Не помню сколько.
Сейчас я сижу на террасе бунгало, тяну виски со льдом и смотрю не на мою воду.
Я сбежала из Санремо. Сбежала от Алессандро, Марио, Лучано, клиентов. Но мне не удалось сбежать от себя.
С той самой с ночи, когда я прочитала переписку Алессандро, я осознала, что моя жизнь уже не будет прежней. И дело не в том, что оказывается у Алессандро развивался параллельный роман. Дело в том, что мы все лжем. И я больше всех.
У меня даже нет к Але претензий, как и к Марио, который бегает от своей девушки ко мне, или Лучано, который уже ищет постоянную удобную любовницу, только заключив помолвку. Они все как-то органичны в своей лжи. Словно герои водевиля: типа “ Фигаро здесь, Фигаро там”.
Противнее всего мне от самой себя.
Мне кажется, что в нашей базовой комплектации, я имею ввиду славянскую интеллигенцию, ложь не входит. Мы ошибаемся, мечемся, страдаем, рефлексируем, но отчаянно ищем
кристальную правду.
Моей сестре и моей маме повезло. Их мужья признали их ценности.
Я же не любила ни Марио, ни Лучано, ни Але! Вот в чем правда!
И здесь, богом забытом острове, посреди океана, где нет ресторанов, людей, только хозяин англичанин социопат, пару немецких пенсионеров и роскошный ротвейлер Ллойд, который приходит ко мне на веранду перед закатом и мы вместе ждем, когда солнце свалится в океан и, наконец перелистнет еще один день.
Какой-то еще один ленивый день.
Дорогой дневник.
Жизнь на острове очень странная. Но мне она подходит.
Утром молчаливая тайка бесшумно заходит ко мне в бунгало и оставляет завтрак на столе: фрукты и кофе, свежая булочка. Печет их ночью?
Я медленно завтракаю.
Потом немного загораю, читаю какие-то английские потрепанные детективы, которые в изобилии валялись в моем бунгало. Дремлю, долго плаваю с трубкой и маской вдоль берега.
Потом так же бесшумно появляется обед. Как правило не затейливый, но мне нравится: рис, рыба, овощи и зеленый чай. Я стремительно худею, но всегда сыта.
Я долго сплю после обеда. Потом снова плаваю и загораю. Потом приходит Ллойд и мы вместе молчим. Ужин такой же простой и прекрасный. Рыба или курица, овощи и бутылка вина.
Я случайно выбрала этот отель, но видимо в это момент мой ангел – хранитель уже сделал ресерч за меня, и я оказалась в самом правильном уголке мира.
Иногда я вижу хозяина острова.
Загорелый, высокий, хорошо сложенный англичанин. Лет 45–50. Во рту всегда сигарета. Лицо изрезано морщинами, но они ему идут. По ним можно читать карту его жизни. Он не носит солнечные очки, и поэтому его глаза всегда прищурены и кажется, что он изучает тебя, как хищник.
На самом деле ему абсолютно пофиг на людей.
Однажды я была свидетелем, как одна скандальная французская пара пыталась выдвинуть ему какие-то претензии. Он молчал, жевал сигарету и гладил моего любимца Ллойда, который без конца зевал после каждого визга француженки.
Когда гости устали визжать и у них закончились претензии, Джон, так зовут хозяина, спокойно сказал: ”Вы знали куда ехали. На сайте написано все подробно. Я не обещал больше, чем могу вам предоставить. Вот ваши деньги и завтра утром вас вернут обратно, в цивилизацию”.
Те открыли рот, попробовали оправдаться, грозились написать плохие отзывы. Но все безрезультатно. В шесть утра маленький шустрый таец собрал их вещи и перенес на лодку.
Да… суровый мужчина… Я его побаиваюсь немного. Хотяподозреваю, что характер у него как его пса: с виду грозный, но справедливый и самодостаточный.