Длинные версты

Председатель фыркнул:

– Это потому, командир, что вы и сами обстриглись, и других заставили оболваниться почти в ноль. Ране волосья башку защищали, а теперича – всё. Нет защиты.

Я поморщился:

– Аполитично рассуждаете, Матвей Игнатьевич. Волосы – это вши. Вши – это тиф. Тиф – это пипец. Так что лучше мы сейчас потратимся на головной убор, приемлемый для жаркого климата, чем станем дохнуть от тифа.

Тот припомнил:

– Навроде в Туркестане специальные платки к фуражкам пристегивали. Как раз для защиты от солнца. М-да… но у нас береты. К ним не пристегнешь… А что за панамы-то?

– Хорошие панамы. Продуманные. Сейчас объясню!

Про смену головного убора я задумался еще пару дней назад, когда обнаружил, что верхушки ушей начали потихоньку саднить. А помня еще по своему афганскому опыту, чем это чревато, решил сразу озаботиться проблемой. Это на гражданке вроде ничего страшного в подобном обгорании нет. Помазал поврежденное место, пару дней поберегся и все. В армии особо не побережешься, и когда ожог наслаивается на ожог, то и до санчасти дойти может. Вот я и стал обдумывать идею.

При этом можно было взять за образец обычную солдатскую панаму времен моей срочной службы. Но мне она тогда еще казалась слишком тяжелой. Не в смысле, что прям как каска и ее тяжело носить. Нет. Она избыточно тяжела, именно как защита от солнца. Понятно, что в армии все должно быть красиво, и простеганная вдоль и поперек панама неплохо держит форму, являясь по-армейски функциональной. Угу – и кондовой при этом. Так что хотелось чего-то более легкого. Наподобие того, что носят в двадцать первом веке на двести первой базе в Таджикистане. Только из более тонкого материала.

Но наше обсуждение пришлось прервать из-за предстоящего праздничного обеда. Там комиссар развил бурную деятельность, и пришлось говорить речи. Хотя, честно говоря, сильно сбивали аппетитные запахи, и почему-то присутствовало ощущение, что гуляю на деревенской свадьбе. Возможно еще из-за того, что личный состав, накатив на вчерашние дрожжи, сделался весел и игрив. Я особо не вмешивался (могли бы и не понять). При этом лишь уточнил у Григоращенко:

– Выпивки хватает?

Умудренный жизнью боцманмат подтвердил:

– Вполне хватает, чтобы самые прыткие в умат укушались. Во всяком случае, не будут опосля бегать в поисках баб.

Убедившись, что проинструктированные взводные и младшие командиры зорко следят за порядком, я кивнул и несколько расслабился. Ну а почему бы и нет? Дополнительные посты (помимо местных) выставлены. Те полвзвода управления, что изначально оставались на базе, сейчас вообще не пьют. Так что пусть бойцы после рейда пар выпустят. Сильно их пережимать тоже не дело. В остальных красных частях вообще полуанархия царит, поэтому мне это тоже надо во внимание принимать. А так люди видят отношение командования и бухтеть насчет дисциплины не будут. Еще и хвастаться перед другими станут.

А вообще, тьфу-тьфу-тьфу, все пока чинно-благородно. В агрессию вроде никто не впадает. С буденновцами махач устраивать тоже не собираются. Вон, даже песни начали петь. Я, сытый и умиротворенный, благосклонно наблюдал за посиделками, попутно ведя беседу с неугомонным Семеном.

Позже, когда все доели и допили, было объявлено «личное время». Ну а вечером я собрал старший комсостав, обсуждать завтрашние дела. Тем более что дел было реально много. Одна предстоящая передача людей для экипажа бронепоезда чего стоит. Хорошо еще, что Григоращенко все «приданое» для них заранее приготовил. Но один фиг, просидели почти до ночи.





* * *


А с утра сразу началась суета. Готовили телеги для амуниции, снаряжения и просто разного барахла, передаваемого на «Братишку». Также телеги готовились и для его совсем небодрого экипажа. Морячки, аргументируя алкогольную невоздержанность слезной горечью расставания, вчера так назюзюкались, что сегодня передвигались с трудом. Но это все было учтено, поэтому болезным вручалась фляга с рассолом, и они грузились на транспорт. Комиссар, в связи с невменяемым состоянием убывающих, урезал речь прощания до неприлично минимальных размеров, аргументировав это так:

– Ладно. Пока до Таганрога доедем, они очухаются. В городе все равно митинг запланирован. Там и попрощаемся от лица батальона…

А у меня было еще одно дело, поэтому, не став дожидаться окончательной загрузки, я вызвал к себе Матвеева.

Бывший пленный подполковник в роли рядового за это время показал себя неплохо. От работы не увиливал. От боя тоже. Опять-таки, по личной инициативе помогал младшим командирам обучать крестьянское пополнение. При этом нос от парней не воротил и брезгливые рожи не корчил. В повседневной жизни больше молчал и слушал, но если возникал какой-то разговор, то поддерживал его без снобизма, так свойственного «их благородиям». То есть, если бы в нем было какое-то внутреннее отвращение к «быдлу», то оно хоть как-то бы уже проявилось. Но ребята докладывали, что ничего такого не замечали. Единственно, что отметили, так это какую-то странно обостренную нелюбовь к Керенскому, которого офицер иначе как «подлецом» не называл. Но по поводу причин он особо не распространялся. А в остальном Матвеев ничем не отличался от остальных бывших офицеров, принятых в батальон. Так что пришло время решать с ним вопрос.

Вызванный ждать себя не заставил и уже через несколько минут доложил о прибытии. М-да… в рейде переодеть в нашу форму не получилось, поэтому подполковник до сих пор был в своем. Единственно – снял погоны и кокарду. Окинув взглядом подтянутую фигуру, я, козырнув в ответ, сказал:

– Ну что, Игнат Тихомирович. Рейд закончен. Так что вы сейчас вольны в своих решениях. В моей власти выписать вам направление до Саратова. Там ведь ваша семья проживает? Или у вас какие-то другие мысли есть?

Подполковник вопросительно поднял брови:

– Другие мысли, это мысли по поводу ухода к Деникину?

Я пожал плечами:

– Или к Краснову…

Офицер насупился:

– Насчет Краснова это даже как-то оскорбительно. Я просто физически не смогу служить у человека, сотрудничающего с врагом.

– А с Деникиным? – спохватившись, предложил: – Да вы присаживайтесь.

Матвеев сел и как-то буднично ответил:

– С Деникиным у меня тоже проблемы возникнут. – Видя мое недоумение, продолжил: – Я понимаю ход ваших мыслей. Подполковник. Штабист. Вроде должен стремиться к своему окружению. Наиболее подходящее окружение сейчас у Антона Ивановича. Только, видите ли, есть одна загвоздка. Подобных мне там принимают крайне неохотно. Дело в том, что я монархист.

От неожиданности я чуть папироску не проглотил и, сплевывая табак, пробурчал:

– С ума сойти. Эк вас угораздило… А с виду производите впечатление вполне приличного и адекватного человека.

Собеседник поспешил пояснить:


– Нет. Вы несколько недопоняли. Я не из тех монархистов, что готовы голосить осанну государю-императору, кем бы он ни был. Вовсе нет. Как раз последний самодержец на своем месте вовсе не блистал. Просто, по моему глубокому убеждению, Россия может быть либо монархией, либо России не станет. Разнообразные социалисты, с их коллегиальным правлением, просто развалят страну. Что и показало Временное правительство. Все эти модные среди русской демократии президенты и назначаемые ими члены правительства думают в первую очередь о своем кармане, являясь по сути именно временщиками. Теми, кому в общем-то плевать на страну. И лишь сильный монарх может сохранить Россию.

Насчет коллегиального правления подполковник несколько загнул. Ведь даже «лучший друг физкультурников» решений в одиночку никогда не принимал, а уж другие тем более. Но какой смысл это сейчас объяснять? Поэтому я лишь фыркнул:

– Ага. То есть у вас царь-батюшка еще и определенного сорта должен быть? И что – вот прямо обязательно царем должен называться? А если будет не царь, а к примеру, диктатор? Хотя нет. Диктатор – это перебор. Электорат не поймет. Но, к примеру, если это будет «генеральный секретарь»? Со сроком правления лет на двадцать пять – тридцать. Всенепременно ведущий народ типа к «светлому будущему». Зорко бдящий за границами страны и даже, при удобном случае, приращивающий ее размеры. Который всех министров будет в кулаке держать и регулярно сажать или стрелять зажравшихся элитариев? Ну и цены периодически снижать. На продукты да промтовары. Как вам такое?

Матвеев фыркнул в ответ:

– Сего правителя народ при жизни в святые произведет и молиться на него станет. Но таких не бывает. Никто не решится стрелять приближенных к себе власть предержащих… Даже если они, как вы выразились – «зажрались».

Сдержаться у меня не получилось:

– Еще как бывает. И вы, батенька, получается, не монархист, а… – чуть было не ляпнул «сталинист», но, вовремя прикусив язык, вывернулся: – Обычный государственник. Из тех, что ближе к большевикам-жилинцам. А к монархистам себя причисляете от неполного знания ситуации. Кстати, вы с комиссаром не говорили на эту тему?

Собеседник отрицательно качнул головой:

– Знаете, как-то не пришлось. Вначале, честно говоря, я сильно опасался признаваться в своих политических предпочтениях. Уж больно слухи нехорошие о красных ходили. Тем более о красных матросах. Но потом понял, насколько эти слухи не соответствуют действительности. Да и вы на вечерних собраниях такие вещи говорили, что я был просто поражен. Поэтому и решился открыться…

Увидев в окно идущего к хате Лапина, я подытожил:

– Хорошо. Сейчас у нас времени для нормального разговора нет. Мне надо уезжать. Но через пару-тройку дней вернусь, тогда продолжим. – И обращаясь к вошедшему Кузьме, сказал: – Комиссар, обрати внимание на товарища Матвеева. Как с Таганрога вернемся, надо будет плотно с ним пообщаться. В основном тебе.

Деловито настроенный и скрипящий ремнями Лапин не удивился, лишь уточнив:

– По поводу?

– Да он только что своими словами неофициальный партийный гимн исполнял. Акапелльно, без рифмы и текст несколько переврал, но сдается мне, что вы друг друга поймете.

Комиссар заинтересованно посмотрел на бывшего подполковника, а тот несколько растерянно спросил:

– Что за гимн?

– А это тебе помощник комиссара Шульгин пояснит. Скажи, что я приказал. И запевалу с гармонистом пусть подтянет. Для лучшего, так сказать, звучания. Ну а ты, боец особого батальона морской пехоты, после этого решишь, насколько тебе с нами по пути. Или, глядишь, может, Саратов больше привлечет?

И я пошел к мотоциклу, насвистывая: «Забота у нас простая…»





Глава 7




А в Таганроге на меня нагло и дерзко покусились. Э-э… нет, не так. Звучит, будто я юная девственница, которую гопники в подворотне попытались того-этого… Посягнули? Хм… тоже не то. Ладно, в общем, говоря казенным языком протоколов – в Таганроге на товарища Чура было совершено покушение. Разумеется, не сразу. Изначально все было просто замечательно. Хотя, наверное, надо по порядку.

Батальон, как я уже говорил, остался на своей базе в Покровке. Я просто не видел смысла переводить его в город. Опять-таки, что в Покровке, что на хуторах, всегда можно оказать селянам посильную помощь (или совершить взаимовыгодный обмен) и иметь с этого приварок к котлу. А в городе придется всем сидеть на невкусном пайке.

Именно поэтому в Таганрог выдвинулись экипаж БП, отделение охраны, броневик и я с комиссаром на мотоцикле, возглавляющие все это шествие. По прибытии доложился командующему. Матюшин, рассчитывая, что мы просто вернемся, никак не думал, что даже при возвращении можно столько наворотить. Особенно его впечатлил даже не сбитый аэроплан и не уничтожение вражеских кавалеристов, а то, что мы усилили и вооружили верных людей в Володаеве.

А уж когда мы вышли на улицу, при виде броневика он весь изошел на слюну, но я суровым взглядом оборвал начинающиеся поползновения. Поэтому Анатолий Иванович, задумчиво похлопывая ладонью по металлу боковой башенки, лишь спросил:

– А вот эту трещину в броне и дырку заделывать будешь? И чем это вы его так расковыряли?

– Такой же автоматической скорострелкой, что на «Братишке» стоит. Мы ее на грузовик установили и теперь имеем мобильное средство борьбы с вражеской бронетехникой.

Командующий восхитился:

– Эк ты завернул! Сразу видно, что есть у тебя тяга к военному делу. Пояснил эдак по-армейски – коротко и понятно.

Пожав плечами, я не стал комментировать данное заявление, а сразу поинтересовался городскими ремонтными возможностями. Матюшин заверил, что в железнодорожных мастерских мне окажут всю возможную помощь в починке броневика. Да и вообще – любую помощь. Ну еще бы – мы ведь ему целый бронепоезд с экипажем подогнали. Плюс с барского плеча отдали три пулемета. Это те, которые чинить надо. И я вовсе не разбазаривал достояние батальона. В конце концов, одно дело делаем.

Но главная причина была в том, что сейчас у меня пулеметов больше, чем пулеметчиков. И это проблема. Вроде бы что тут такого – взять и обучить работе с пулеметом. Ан нет, не скажите. Для этого нужен талант, куча времени и не меньшая куча патронов. С одной стороны, вроде любой может плюхнуться за «максимку» и начать поливать. Угу. Подобное лишь в кино возможно. В реальности такой стрелок будет садить в белый свет как в копеечку. Пока пристреляется, пол-ленты уйдет. А если надо переносить огонь на разные цели? Или вдруг утыкание патрона, а то еще какая задержка? Поэтому мне и нужны обученные пулеметчики-виртуозы. Неумех обучать никаких боеприпасов не напасешься.

Еще Матюшину передавалось сорок пар сапог, полсотни винтовок «маузер» и столько же немецких сабель. К винтарям давали по одному БК на ствол. В итоге Анатолий Иванович вконец обезумел и повел себя совершенно по-брежневски. То есть схватил не ожидающего подобной подляны Чура и чуть было не впился в его уста сахарные страстным поцелуем. От неожиданности я ему чуть было по печени не пробил, но вовремя спохватился, успев подставить щеку. Просто в это время подобное считалось вообще в порядке вещей, и целующиеся мужики вовсе не являлись символом принадлежности к гомосекам.

Но один хрен, я-то к такому был непривычен, поэтому, быстренько вывернувшись из объятий командующего, призвал его следовать плану. А по плану у нас был общегородской митинг. Проходил он на вокзальной площади (чтобы «Братишка» был виден всем), и Лапин, поймав вдохновение, показал класс. Час. Целый час он играл чувствами огромной толпы, словно знатный шоумен. Не отвлекаясь на вспышки фотокамер и стрекот киноаппаратов, Кузьма отжигал не по-детски. Жесты были выверенные. Слова зажигательные. Интонации пламенные. А уж экспрессии было столько, что партайгеноссе Адольф, на пике популярности, по сравнению с Кузьмой показался бы просто жалким сопляком. Вот ей-богу я бы удивился, если б после такого к нам в подразделение не началась бы запись всего городского населения, включая малых детей и домохозяек.

При этом комиссар периодически хватался за меня и, выдвигая вперед, демонстрировал публике главного героя своего спича. В эти моменты, щурясь от вспышек, я махал ручкой и делал «чиз». В принципе, большего и не требовалось. Все и так впечатлялись до невозможности.

Ответную речь Зайцева – комиссара «Братишки» – я слушал вполуха. Нет, видно было, что человек тоже хорошо подкован в ораторском искусстве, но сразу после Кузьмы эффект был уже несколько не тот. Хотя… Может, и ошибаюсь – вон как толпа ревет в нужных местах. Так что, возможно, я просто не совсем объективен и именно поэтому считаю Лапина лучшим комиссаром? Ведь свое оно завсегда лучше чужого. Может, и так, но один черт, перед Кузьмой сейчас офигительные перспективы карьерного роста открыты. Сами прикиньте – быть комиссаром одной из первых (если не самой первой) части Рабоче-Крестьянской Красной Армии. При этом наиболее боеспособной и на данный момент самой известной. Так что если Лапина не убьют в предстоящих боях (тьфу-тьфу-тьфу), то у него есть все шансы занять положение на самых верхах комиссарских структур. Ну а что? В прошлой истории там Мехлис шашкой махал, при полной поддержке Сталина. А сейчас, возможно, станет Кузьма, при поддержке Жилина. И сдается мне, это будет гораздо лучше.

После митинга, прямо из-под носа у командующего, меня утащил счастливый Гриня. Бурные обнимашки он устроил еще перед всеми мероприятиями, поэтому сейчас просто хвастался и спрашивал. Хвастался проведенными за эти дни работами и спрашивал, что и как делать дальше. Васильев же моментально вписался в ревизию всего и вся, и краем глаза заметив, с какой любовью артиллерист провел рукой по стволу орудия, я окончательно понял, что не ошибся с выбором. Жаль, конечно, отдавать столь грамотного командира, но на бронепоезде бывший капитан точно окажется на своем месте. Все-таки взвод в три миномета это слишком мелко для него. А сейчас – орудия, пулеметы, зенитная установка… Поэтому, надеюсь, что Гришкин авантюризм и профессионализм Александра сыграют так, что противнику тошно станет.