Длань Господня

— Не могу есть, — сказал Волков, — мутит от еды.

Он лежал на охапке веток, на которые была положена попона, а укрыт он был старым солдатским одеялом. Сарай из жердин с дырами в палец толщиной мало защищал от холода.

Поэтому на полу тлел костер.

— Монах, — наконец произнес кавалер.

— Тут я.

— Неужели это от этой раны такая хворь у меня?

— Других причин я не вижу, — отвечал брат Ипполит, отставляя ступку с желтоватым порошком.

— Рана же пустячная.

— Да уже не пустячная она. Рана глубокая была, до кости. И опять набухла, я уже думаю, не вскрыть ли ее снова.

— Чертов Шоуберг, — Волков потрогал рану за ухом. — Может, у него был клинок отравлен?

— Не думаю так. Яды иные хвори приносят.

— Надо было рану землей сразу замазать.

— Дикость! От вас, от образованного человека, слышать такое мне странно, — нравоучительно произнес модой человек. — Уже если нечем зашить рану, так промойте ее настоем шалфея, зверобоя или на худой конец кипяченой водой.

— Не было у меня никакого шалфея.

— Ехали драться, так взяли бы, или меня с собой позвали, я бы взял.

— Кто ж знал, что я драться буду.

— Зная свой глупый норов, вам все время нужно с собой аптечный ящик возить.

— Да, надо было, — согласился Волков.

— Надо вам было дома остаться, раз уж рану получили, — с укором продолжал монах.

— Болван ты, монах, — произнес кавалер устало, — знаешь же, враг рядом, как можно мне дома лежать.

Эта «усталость» в голосе господина напугала монаха побольше, чем жар. Он обернулся и уставился на него с удивлением:

— Толку от вас не будет, если меня не будете слушаться, завтра вы уже и ругаться не сможете, сил не останется, хорошо, если в памяти будете.

Тут к ним в сарайчик заглянул сержант Жанзуан.

— Чего тебе, сын мой? — сказал молодой монах старому сержанту.

— Слыхал, что неможется господину, — стал говорить сержант, — вот думаю, дай загляну, может, что нужно будет.

— Бульон крепкий можешь сварить? — спросил Монах. — Мясо выварить хорошо сможешь?

— Мяса у нас тут давно не было, а вот рыбы наварить смогу, у нас тут ее навалом всякой. И лук в достатке, и соль есть. Варить?

— Вари, и покрепче.

— Сделаем, святой отец, — сержант прикрыл за собой полог, что был вместо двери.

— Вы пока это пейте, — сказал монах, протягивая кавалеру чашу.

— А что это? — спросил кавалер, увидав сероватую бурду в чашке.

— Пейте, — настоял брат Ипполит.





* * *


То ли от нового лекарства, то ли от хорошей порции бульона с вареной рыбой, которую ему удалось съесть, но к обеду у Волкова получилось встать и выйти из сарая. Рыбу он не особо жаловал, а речную и подавно, считал ее холопской едой, а тут съел все.

Пришел солдат и доложил, что с севра идут люди. Он, откуда силы взялись, взобрался на мостки, что приставлены к стене для арбалетчиков, оттуда увидал всадников. Сразу узнал Роху и Бертье. За ними шла колонна солдат, а за солдатами стрелки Рохи. Обоза видно не было.


Он сел на коня и выехал их встретить, заехал на ближайший холм, с ним приехал и Максимилиан. Он додумался развернуть знамя. Сейчас было очень важно, что бы солдаты видели своего командира здоровым и сильным под развевающимся на холодном ветру знамени.

А вот жар даже после хорошей еды не отступил. Он сидел на этом ветру в распахнутой стеганке и без головного убора, смотрел на солдат, что шли у подножия холма и приветствовали его.

— Запахнитесь немедленно, — запыхавшись, говорил брат Ипполит.

— Жарко, — отозвался Волков.

Видно, бежал на холм, перевел дух и продолжил:

— Ветер ледяной. Немедля запахнитесь и шапку наденьте. Если к горячке вашей вы еще кашлять начнете, то не подниму я вас уже не только к войне, а совсем не подниму.

Волков запахнулся, надел подшлемник, но все равно не стал завязывать тесемки. Ему и вправду было очень жарко.

— Максимилиан, что вы не следите за ним? — продолжал монах. — Болен господин.

— Да-да, — растерянно говорил оруженосец. Честно говоря, не знал он, как следить за своенравным господином.

— Приглядывайте за ним. Хворь его нелегка, не каждый смог бы с постели встать при такой хвори, а он на ветру на коне сидит.

— Да-да, я понял, буду приглядывать, — обещал оруженосец.





* * *


Они поздоровались.

— Все хорошо в пути было? — спросил кавалер.

— Все хорошо, — сказал Бертье. — Только обозным непросто — грязь.

— Там так кусты растут, что иной раз их рубить приходится, иначе телеги не пройдут, — продолжил за Бертье Роха, — мы обоз ждать не стали, взяли провианта немного и налегке пошли, мало ли, пораньше будем нужны.

— Нет, вчера я посмотрел на них, они только грузятся на баржи, — сказал Волков. — Вы лагерь ставьте подальше от берега, чтобы вас не было видно с той стороны.

— Мы так и думали, — произнес Бертье.

— Что, опять думаете их на высадке поймать? — спросил Роха.

— А вдруг получится, — ответил кавалер, но его сейчас волновал только один вопрос. — А фон Финка видели?

— Нет, там, как вы и приказывали, остался Брюнхвальд, он сказал пред нашим уходом, что фон Финк уже начал переправлять свих людей на нашу строну, — Рассказал Бертье.

— Брюнхвальд сам вам это сказал, он сам видел? — все еще не верил Волков.

Он хотел знать наверняка, что фон Финк со своими людьми придет.

— Да-да, — кивали и Бертье, и Роха уверенно. — Сам Брюнхвальд приехал и сказал нам про это.

От сердца отлегло, но не до конца, все еще сомневался он. Так и будет дальше сомневаться, пока не увидит людей фон Финка здесь, на берегу.

— А Пруфф что? — спросил он.

После этого вопроса Бертье засмеялся, Роха скорчил гримасу.

— Редкостный человек этот Пруфф, — сказал Гаэтан Бертье. — Много говорит разного.

— Черт бы его драл, ноет и ноет, — более конкретно выразился Роха. — Все ему не так, все не эдак, все неправильно.

— Он вышел вслед за вами, кавалер, — продолжал Бертье, — на следующий день вышли мы на заре. Так до полудня мы его нагнали, он еле плелся.

Роха продолжил рассказ:

— Говорю ему: «Капитан, надобно идти быстрее». А он собачиться начал, орал, черт красномордый. Что б его…

— Когда мы его обогнали, он и четверти пути не прошел, — теперь опять говорил Бертье.

Вот! Вот еще один повод ему поволноваться. Мало ему болезни, мало ненадежного фон Финка, так еще теперь и этот вечно недовольный спесивый дурак Пруфф. На кой черт нужно тащить пушки, если к началу дела они не успеют? Вся надежа на то, что еще пару дней горцы дела не затеют, и этот болван все-таки притащит сюда его артиллерию.

— Бертье.