Дьявол и темная вода

– Тебе бы армией командовать, – ехидно сказал он. – Что ты нашел у прокаженного?

Арент развернул лоскут, оттяпанный от мешка на пристани, и показал амулет прокаженного, который тот сжимал в руке перед смертью. Деревяшка обуглилась до неузнаваемости.

Сэмми подался вперед и вперился взглядом в амулет.

– Его располовинили, – сказал он. – Края неровные. – Он задумался, потом повернулся к Якобу Дрехту. – Вы когда-нибудь служили на торговом галеоне? – Несмотря на кандалы, в голосе Сэмми слышалась властность.

Дрехт покосился на него так, будто вопрос был темной пещерой, куда он не хотел входить.

– Да, – наконец ответил он.

– Как быстрее всего потопить корабль?

Дрехт изогнул кустистую светлую бровь, потом кивнул на Арента:

– Попросить твоего приятеля кулаком проломить в нем дыру.

– Я серьезно, капитан, – ответил Сэмми.

– А к чему такие вопросы? – с подозрением спросил тот. – Будущее не сулит тебе ничего хорошего, но я не позволю тебе утащить генерал-губернатора с собой в ад.

– Мое будущее в руках Арента, а это значит, что я за него спокоен, – ответил Сэмми. – Однако кораблю сулили погибель. Надо убедиться, что это всего лишь пустые угрозы.

Дрехт посмотрел на Арента:

– Он правда не замышляет ничего дурного, лейтенант? Клянешься?

Арент кивнул, и Дрехт уставился на соседние корабли. Нахмурился и поправил перевязь на плече, забренчав медными фляжками.

– Поджег бы пороховой погреб, – заявил он после долгого молчания. – Вот что бы я сделал.

– Кто сторожит пороховой погреб?

– Констебль. А дверь на запоре, – ответил Дрехт.

– Арент, узнай, кто может туда войти и не затаил ли констебль обиду на кого-нибудь, – сказал Сэмми.

Арент с радостью отметил воодушевление в голосе друга. В основном они расследовали кражи, убийства, давно совершенные преступления, которые было легко распутать. Будто приезжали в театр после спектакля и их просили восстановить сюжет по разорванным программкам и оставшимся декорациям. Однако здесь они имели дело с еще не совершенным преступлением, шансом спасти жизни, а не актом отмщения.

Вот где Сэмми сможет в полной мере проявить свои способности. Скорее всего, это займет его до того времени, когда Арент добьется его освобождения.

– Тебе понадобится разрешение капитана Кроуэлса, – прервал его мысли Дрехт, вытирая с ресниц морскую воду. – Без него в пороховой погреб не попасть. А такое разрешение не то чтобы легко получить.

– Тогда начни пока отсюда, – сказал Сэмми Аренту. – Поговори с констеблем и постарайся узнать, кем был прокаженный. Думается мне, что он жертва, а не преступник.

– Не преступник? – усмехнулся Дрехт. – А не он ли осыпал нас проклятиями?

– Это без языка-то? Он привлекал к себе внимание, а кто-то вещал за него. Мы не знаем, желал он нам зла или нет, но он точно не сам забрался на ящики и поджег на себе одежду. Он и руками-то замахал, только падая вниз. И все видели, в какой ужас он пришел, когда его охватило пламя. Он не знал, что с ним произойдет, а значит, его смерть – гнусно подстроенное убийство. – По кандалам бежал паучок, и Сэмми подставил руку, чтобы тот перебрался на скамью. – Поэтому Арент узнает, как звали прокаженного, поговорит с его приятелями и выяснит, как он провел последние недели своей жизни. Собрав все факты, мы, возможно, поймем, как он оказался на ящиках, чей голос мы слышали и почему этот некто таит злобу на пассажиров «Саардама».

Арент смущенно поерзал на скамье:

– Не уверен, что могу сделать хоть что-нибудь из перечисленного, Сэмми. Может, мы найдем…

– Три года назад ты попросил меня обучить тебя моему ремеслу, и я взял тебя в ученики, – сказал Сэмми, сердясь на друга за нерешительность. – Пришло время себя проявить.

Старые разногласия всплыли на поверхность, словно зловонные болотные пузыри.

– Мы же отказались от этой идеи, – вскинулся Арент. – Понятно же, что я не могу делать то, что делаешь ты.

– Тогда в Лилле тебя подвел не ум, Арент, а горячность. Ты слишком сильный, а оттого нетерпеливый.

– Я провалил дело не потому, что слишком сильный.

– И тот единственный раз настолько подорвал твою уверенность в себе…

– Невиновный человек чуть не погиб.

– С невиновными людьми иногда такое случается, – заявил Сэмми тоном, не терпящим возражений. – А сколько языков ты знаешь? Вспомни, с какой легкостью ты их выучил. Я наблюдал за тобой все эти годы. И знаю, что ты все подмечаешь. И запоминаешь. Что было надето на Саре Вессел утром? Какие туфли? Шляпка?

– Не помню.

– Да все ты помнишь, – усмехнулся Сэмми, зная, что Арент солгал по привычке. – Вот упрямец. Если бы я спросил, сколько ног у лошади, ты бы сказал, что никогда лошадей не видел. Как ты применяешь все эти сведения?

– Твою жизнь берегу.


– Ну вот, ты снова полагаешься на силу там, где нужен ум. – Сэмми потряс тяжелыми кандалами. – Мои возможности ограниченны, Арент, и раз я сам не могу вести расследование, то рассчитываю, что корабль спасешь ты. Я не позволю какому-то негодяю утопить меня до того, как генерал-губернатор меня повесит.

Лодочник подвел челн боком к борту «Саардама».





5




Вереница челноков окружила «Саардам», словно муравьи – тушу быка. Каждый был полон пассажирами, которым разрешили взять по одному узлу с поклажей. Они просили, чтобы к ним спустили веревочные трапы, а матросы высоко наверху потешались над ними, делая вид, что ищут трапы или не слышат, что им кричат.

Офицеры «Саардама» смотрели на эти забавы сквозь пальцы, ожидая, когда на борт поднимется генерал-губернатор. Пока он с семейством не устроится на корабле, никого другого туда не пустят.

Доска на четырех веревках медленно поднимала наверх Лию. Сара наблюдала снизу, прижав руки к груди и до смерти боясь, что дочь не удержится или веревка оборвется.

Муж уже был на борту, а Саре предстояло подняться в последнюю очередь.

Что при посадке на корабль, что во всех прочих случаях этикет предписывал ей оставаться наименее важным человеком в собственной жизни.

Когда пришел черед Сары, она села на доску, крепко схватилась за веревки и радостно засмеялась, когда доска взмыла вверх и ветер принялся трепать одежду.

Ее охватил восторг.

Она болтала ногами и смотрела сверху на Батавию.

Тринадцать лет она наблюдала за тем, как город расползается, словно тающий кусок масла. Из окон форта он виделся огромным нагромождением улочек, торговых лавок, рынков, заключенным в зубчатых стенах.

Но сверху он казался одиноким существом: улицы и каналы жались друг к другу, будто их теснили к берегу подступающие джунгли. Над крышами висели клубы торфяного дыма; в небе кружили яркие птицы, ожидая, когда закончится базарный день и можно будет поживиться объедками.

С болью в сердце Сара осознала, как сильно она будет скучать по этому месту. Каждое утро Батавия просыпалась под громкие крики попугаев – их стаи взлетали с качающихся ветвей и расцвечивали небо ярким опереньем. Сара любила этот многоголосый гвалт, мелодичный язык местных жителей, пряный запах похлебки, которую по вечерам готовили в огромных котлах.

В Батавии у Сары родилась дочь и умерли двое сыновей. Радости и горести жизни в Батавии сделали ее такой, какая она была сейчас.

«Качели» доставили Сару на шканцы, у грот-мачты. Матросы сновали по снастям, словно пауки, тянули канаты и вязали узлы, плотники строгали доски, а юнги конопатили и смолили швы, стараясь не нарваться на ругань.

Лия стояла у поручней и оглядывала корабль.

– Впечатляет, правда? – восхищенно спросила она мать. – Но столько лишней работы. – Лия указала на матросов, которые с кряхтеньем опускали груз в люк трюма, будто в разверстую пасть зверя, которого следовало накормить перед дорогой. – Им бы подъемную машину, и они бы справились вдвое быстрее. Я могла бы сконструировать такую, если бы они…

– Тебя не послушают. Ни за что, – перебила ее Сара. – Держи свои идеи при себе, Лия. Вокруг мужчины, которым не по нраву придутся твои предложения, пусть даже высказанные с самыми благими намерениями.

Лия обиженно закусила губу, глядя на ненадежную подъемную конструкцию:

– Но это так легко сделать, почему мне нельзя…

– Потому что мужчинам не нравится, когда их выставляют глупцами, а именно так они себя чувствуют, стоит тебе заговорить. – Сара погладила дочь по щеке, жалея, что не может облегчить той понимание жизни. – Ум – это своего рода сила, а мужчины не потерпят рядом женщину, которая сильнее их. Гордость не позволит, а она им всего дороже. – Она покачала головой, не в состоянии найти нужные слова. – Этого не понять. Просто такова жизнь. В стенах форта тебя окружали любящие люди и ты боялась только отца, но на «Саардаме» такой защиты нет. Здесь опасно. Так что запомни мои слова и всегда думай, прежде чем что-то сказать.

– Да, мама, – ответила Лия.

Сара вздохнула и притянула дочь к себе. Сердце ее болезненно сжалось. Какой матери хочется запрещать своему ребенку быть тем, кем он желает, но что проку лезть на рожон.

– Скоро все изменится, обещаю, мы будем в безопасности и заживем так, как хотим.

– Жена! – прокричал генерал-губернатор с другого конца палубы. – Хочу представить тебя кое-кому.

– Иду, – отозвалась Сара, беря Лию за руку.

Муж разговаривал с потным толстяком, лицо которого испещряли красные прожилки, а воспаленные глаза слезились.

Очевидно, он поздно встал и не уделил должного внимания своему туалету. Ленты щегольского наряда развязались, рубашка выбилась из-под пояса. Толстяк не был напомажен и надушен, хотя отчаянно нуждался и в том и в другом.

– Это мастер-негоциант Рейньер ван Схотен, главный человек на корабле, – сказал генерал-губернатор. В его словах сквозила неприязнь.

Ван Схотен окинул Сару таким взглядом, будто мысленно прикалывал к ней ценник.

– Я думала, главный – капитан, – удивилась Лия.

Ван Схотен заткнул большие пальцы за пояс и выпятил пузо, собрав остатки достоинства.

– Не на торговом судне, госпожа, – пояснил он. – Задача капитана проста – благополучно привести корабль в Амстердам. Я же отвечаю за все прочее.