Дикая роза

День рождения Роуз Бристоу, матери Джо, было решено отпраздновать в их имении в Гринвиче. Сейчас Фиона заканчивала колдовать над праздничным тортом, добавляя последние штрихи. Ненадолго отвлекшись и выглянув в окно столовой, она со стоном обратилась к дочери:

– Кейти, дорогуша, выйди в сад и заставь близнецов слезть с дерева. А по пути зайди в гардеробную и выгони оттуда Роуз-младшую. Эта негодница поливает себя духами. Дом уже не пропах, а провонял ими. Не хватает только, чтобы торт отдавал «Черным нарциссом».

Кейти обняла мать за плечи и поцеловала в щеку:

– Успокойся, мамочка. Все идет как надо. Насчет «провонял», ты преувеличиваешь. Да и бабуля не торопится отведать торта. Она только что поужинала и наслаждается ролью няньки. Тетя Индия дала ей понянчить Элизабет. А ты знаешь: для нашей бабушки нет более приятного занятия, чем держать на коленях младенца.

– А твой дед? Как он? – спросила привыкшая беспокоиться Фиона.

– Дед развлекается лучше всех. Кто, по-твоему, побился с близнецами об заклад, что они не смогут влезть на дерево? – засмеялась Кейти. – И хватит без конца волноваться. Выйди в сад, насладись праздником.

– Ты права. Так я и сделаю.

Фиона открыла французскую дверь столовой и вышла в прекрасный летний вечер. Ее улыбка стала еще шире, а синие глаза вспыхнули, когда она увидела сцену грядущего празднества. На лужайке стоял большой стол, накрытый белой кружевной скатертью и украшенный многочисленными букетами чайных роз. Все они были срезаны в ее саду. Часть ее большой семьи сидела за столом, разговаривая и смеясь. Другая, неугомонная часть носилась по лужайке, висела на деревьях и играла в крокет. Здесь были почти все.

Ее дети. Ее брат Шейми с женой, у которой вскоре родится первенец. Сестры и братья Джо с их многочисленными детьми. Роуз и Питер Бристоу, родители Джо. Индия, жена ее брата Сида, с тремя детьми. Как же здесь не хватало его самого. Фиона очень тосковала по нему. Но Сиду путь в Лондон был закрыт.

Все собрались здесь, чтобы отпраздновать день рождения Роуз-старшей. Фиона смотрела на собравшихся, и ее сердце переполняла любовь и благодарность. И она, столько лет спорившая с Богом, послала Ему искреннюю благодарность. «Спасибо Тебе за этих людей, за этот удивительный день. И еще спасибо, что не даешь близнецам упасть с дерева и свернуть себе шеи».

Фиона немного поговорила со свекровью, упоенно возившейся с Элизабет. Позволила близнецам завязать ей глаза салфеткой и поиграла с ними в жмурки. Похвалила новый выпуск газеты Кейти, которую дочь раздала почти всем присутствующим, потом присела, чтобы вместе с Индией выпить стакан пунша. Там ее и разыскала горничная Сара:

– Прошу прощения, мэм. Посуду я собрала. Можно нести торт?

– Боже, я совсем забыла про торт! Конечно, Сара, неси… Нет! Постой. – Фиона оглянулась по сторонам. – А где мистер Бристоу? Он ведь тоже должен быть здесь.

Фиона вдруг поняла, что давно не видела мужа. Час, если не больше.

– Эллен, ты его видела? – спросила она у его сестры.

Нет, Эллен не видела брата. И никто его не видел. Значит, ужин прошел без него.

– Должно быть, опять уединился в кабинете и работает. Сейчас я его оттуда вытащу. Сара, дождись моего возвращения.

Фиона поспешила в дом, поднялась в кабинет, но Джо и там не было. Она зашла в спальню – вдруг он устал и решил ненадолго прилечь? Но и в спальне было пусто.

Фиона вышла на площадку второго этажа и чисто машинально посмотрела в большое круглое окно. Джо был в саду. Сидел в инвалидной коляске. Один.

– Что он там делает? – вслух удивилась Фиона, досадуя на мужа.

Это было очень на него похоже – любоваться фруктовыми деревьями, забыв, что у его матери день рождения и все ждут торта.

Фиона быстро сошла вниз, миновала восточную лужайку и спустилась по склону пологого холма, ведущего к саду. Эти деревья Джо сажал сам давным-давно, еще до того, как женился на Фионе. Ветви гнулись под тяжестью созревающих плодов. Еще месяц – и она с детьми будет собирать яблоки пепин и розовые анжуйские груши.

Джо сидел в дальнем конце сада, где начинался другой холм, а за холмом блестела Темза. Подходя, Фиона видела, что муж смотрит не на воду. Он смотрел в ясное вечернее небо. Было почти восемь часов. Гасли последние лучи солнца. Вскоре их мягкий летний свет сменится сумерками, а потом на небе вспыхнут первые серебристые звезды. Если бы не торжество, Фиона не стала бы беспокоить мужа. Но сейчас она сердилась.

– Джо! – громко крикнула она и помахала рукой.

Наверное, муж ее не слышал, поскольку не ответил и даже не повернулся.

Лицо Фионы вспыхнуло, и она, поддерживая подол юбки, побежала между рядами грушевых деревьев. Когда до коляски Джо оставалось около десяти ярдов, Фиона снова его окликнула:

– Джозеф Бристоу! Ты не слышал, что я тебя зову? И про день рождения своей матери тоже забыл? Сейчас должны подать торт и…

Джо повернулся к ней, и поток слов у Фионы сразу иссяк. Таким потрясенным Фиона давно его не видела. В руке Джо держал листок бумаги. Похожий на телеграмму.

– Джо, что это? Что случилось? – спросила она.

– Фи, скоро все изменится. И всему наступит конец, – тихо сказал он.

– Какой конец, дорогой? Что изменится?

– Всё. Наша жизнь. Жизнь других людей. Жизнь Англии, Европы, мира. Уже началось. Три дня назад Германия объявила войну России и Франции.

– Знаю, – ответила Фиона. – Весь мир знает. Об этом писали все газеты. Но Англия не вовлечена в конфликт. У нас по-прежнему остается надежда. Война затрагивает лишь континент. Это европейская война, и пока еще есть шанс не дать ей распространиться.

Джо покачал головой:

– Сегодня утром Германия вторглась в Бельгию. В нейтральную страну. Все наши дипломатические усилия не дали результатов. – Джо протянул жене бумагу. – Прислали с Даунинг-стрит. Курьер привез около часа назад.

– Зачем Асквит гонял курьера? Позвонить не мог, что ли? – удивилась Фиона.


– О таком не говорят по телефону.

Фиона взяла послание.

«Строго конфиденциально», – гласила первая строчка.

«3 августа 1914 года», – сообщала вторая.

Прочитав третью, Фиона поняла, что муж прав. Жизнь каждого из них уже не будет прежней.

«Сегодня, в 7 часов вечера, Великобритания объявила Германии войну».





Часть вторая

Февраль 1918 года. Хиджаз, Аравия





Глава 48




Уилла Олден, размахивая тонким красным цилиндром, громко и запальчиво спорила с мужчиной, стоявшим на коленях у железнодорожной шпалы:

– Том, ты не хуже меня знаешь, какую пользу способны принести эти снимки нашему делу. Они всколыхнут интерес, обеспечат поддержку и поступление денег. Тебе нужно то, другое и третье. Особенно сейчас, с этим давлением на Дамаск.

– И слышать не хочу. Это крайне опасно. Ты вместе с нами останешься за барханами.

– Я не могу снимать, высовываясь из-за этого чертового бархана!

– Зато этот чертов бархан убережет тебя от пули, – сухо заметил Лоуренс. – И пожалуйста, перестань размахивать динамитом. Давай его сюда.

Вздохнув, Уилла отдала ему красный цилиндр:

– Полагаю, следом тебе понадобятся запалы?

– Без них подорвать поезд весьма трудно, – ответил Лоуренс, осторожно укладывая цилиндр рядом с несколькими другими, помещенными в ямку, которую он вырыл под шпалой.

Уилла нагнулась к деревянному ящику, осторожно вынула два желатиновых запала и подала Тому. Одно неверное движение – и они оба взлетят на воздух. Казалось бы, при этой мысли ее должен охватывать страх, но она давно уже убедилась: смерти боятся лишь те, кому есть что терять.

Лоуренс подсоединил запалы к проводам, которые тянулись по песку от рельсов к ближайшему бархану, потом осторожно поместил запалы рядом с динамитом. Уилла помогала ему, подавая кусачки, отвертки и прочие инструменты. По загорелому лицу Тома струился пот, вызванный нещадно палящим аравийским солнцем. Его синие глаза, которые белый головной платок делал еще сине́е, были сосредоточены на работе.

Лоуренс и его люди готовили диверсию. Действуя к северу от Аль-Улы, они закладывали взрывчатку под рельсы Хиджазской железной дороги, соединявшей Дамаск с Мединой. Дорогу строили турки для укрепления своей власти над арабскими территориями. Задачей нынешней миссии Лоуренса был подрыв поезда, который, как стало известно, повезет турецких солдат, оружие и золото. Удар по Турции одновременно являлся ударом и по союзникам турок – Германии и Австро-Венгрии. Центральным державам, как их еще называли. Готовящейся диверсии предстояло стать еще одним эпизодом в борьбе Аравии за независимость от турецких хозяев.

Задачей Уиллы было документальное освещение диверсии. Она не впервые участвовала в подобных операциях. Снимки и сопроводительные записки доставлялись курьером в Каир. Там генерал Алленби, непосредственный начальник Лоуренса, просматривал их и отправлял на Даунинг-стрит, а британское правительство в свою очередь передавало часть материалов газетам.

В этот раз Уилла не хотела прятаться за барханами во время операции, фотографируя лишь «до» и «после». В ее руках наконец-то оказалась портативная кинокамера «Белл энд Хауэлл», о которой она больше года просила Алленби. Ей хотелось заснять всю диверсию.

Ей хотелось запечатлевать победы, о чем она не раз говорила Лоуренсу, ибо победы обеспечивали поддержку. Однако была и другая, не менее важная причина, почему она горела желанием заснять подрыв турецкого поезда. Уилла страстно мечтала показать Западу суровую и прекрасную Аравию, создав кинохронику борьбы аравийцев за независимость.

Значительные части Аравии до сих пор находились под контролем Османской империи, однако Британия намеревалась изменить сложившееся положение вещей. Помогая местным племенам восставать и свергать турецкое правление, англичане видели в этом преимущества и для себя. Если турецким войскам придется вести постоянную борьбу с аравийскими партизанами, Турции станет не до нападений на Суэцкий канал и попыток отбить его у Англии, как это было в предыдущие годы. Более того, с уходом турок из Аравии англичане, поддерживая союзнические отношения с местными арабами, расширят свое влияние на Ближнем Востоке и получат новые преимущества.

Для достижения этой цели Англия поддерживала и укрепляла связи с шарифом Мекки Хусейном и его сыном Фейсалом. Фейсалу предстояло возглавить восстание против турок. Финансовую сторону восстания англичане брали на себя. Окончив университет, Лоуренс несколько лет путешествовал по Аравии: занимался раскопками, изучал местные племена, их обычаи и язык. Впоследствии он стал советником Фейсала. С помощью Лоуренса, применяя тактику партизанской войны, бойцы пустыни – их называли арабскими иррегулярными войсками – сумели захватить несколько городов с турецкими гарнизонами. Им также удалось помешать передвижению турецких войск, подрывая участки Хиджазской железной дороги. Партизаны старались взрывать рельсы вместе с проходящими турецкими поездами, вынуждая турок постоянно охранять дорогу.

Проведя в пустыне три года, Уилла полюбила эти дикие, ни на что не похожие места и таких же диких, ни на кого не похожих жителей. Она полюбила гордых, свирепых бедуинских мужчин, женщин в голубых одеждах, их платки и украшения. Полюбила юрких застенчивых ребятишек. И еще она полюбила Тома Лоуренса.

Его она любила не так, как Шеймуса Финнегана. Шейми всегда владел и будет владеть ее сердцем и душой. Уилла продолжала его любить, хотя знала, что они никогда не будут вместе. Это вызывало у нее неутихающую боль, равно как и раскаяние за то, что покусилась на мужчину, принадлежащего другой. За время долгого пути в Каир она не раз запиралась у себя в каюте, держа в одной руке таблетки, а в другой – стакан воды, готовая свести счеты с жизнью. Но она не поддалась приступам отчаяния. Самоубийство было трусливым исходом. Она заслужила и боль, и страдания.

Лоуренса Уилла любила как друга и брата, ибо он являлся для нее и тем и другим. В 1914 году, едва расставшись с Шейми, с разбитым сердцем и грызущим чувством вины, она случайно встретила Тома на лондонском вокзале. Он согласился взять ее в Каир, где служил в отделе разведки Арабского бюро. Приехав туда, Том подыскал ей работу в картографическом отделе бюро. В задачу Уиллы входило исправление существующих карт Аравийского полуострова и создание новых по мере поступления сведений о турецких военных лагерях и поселениях пустынных племен. На картах отражались перемещения как турок, так и арабов.

Работа, предоставленная Уилле Томом Лоуренсом, была важной и ответственной, поглощая все дневное время и не оставляя ни минуты на другие мысли. Уилле было некогда вспоминать и горевать. Работая, она забывала, пусть всего на несколько часов, что потеряла Шейми Финнегана навсегда. Опиум, который она покупала на извилистых улочках Каира, помогал ей забыться ночью. Единственное, чего сейчас жаждала Уилла, – это найти способ забыть. Забыть, что она когда-то любила Шейми, ведь их любовь была запретной, опасной и разрушительной для них самих и окружающих.

Когда Лоуренс покинул Каир и отправился в пустыню сражаться в составе арабских войск под командованием эмира Фейсала, Уилла последовала за ним. Она уволилась с работы, коротко остригла волосы, облачилась в бриджи, повязала голову шарфом, собрала фотоаппараты и уселась на верблюда. В Арабском бюро все говорили, что Том едет на свою погибель. Возможно, ее там тоже убьют. Умереть, служа своей стране, – это почетная смерть, куда более достойная, чем самоубийство. Так думала Уилла.

Лоуренса она нагнала в одном из временных лагерей близ Медины. Увидев ее, он пришел в ярость. Генерал Алленби тоже пришел в ярость. Он прислал из Каира депешу, объясняя Уилле, что ей нельзя находиться в лагере среди мужчин. Женщине одной в пустыне не место. Ей предписывалось вернуться в Каир. Лоуренс и Алленби постоянно давили на нее с двух сторон, пока не увидели ее снимки.

Снимки светловолосого, синеглазого Лоуренса, облаченного в белую джеллабу и с золотым кинжалом у пояса. Снимки темноволосого симпатичного Фейсала с его умными, проницательными глазами. Снимки Ауды ибу Тайи, неистового бедуина, вождя племени ховайтат, сражавшегося вместе с Лоуренсом, а также снимки свободолюбивых пустынных воинов из арабских иррегулярных войск. Снимки бедуинских лагерей. Красные скалы Вади-Рам, называемой Лунная долина. Бесконечные барханы. Сверкающие воды Красного моря.