Девушка пела в церковном хоре

И тут же жутко покраснел, и тут же покрутил головой в тесном воротнике – наверное, устыдился своих слов, подумал я.

– Я не удивлен, – сказал ему я, стараясь не быть заносчивым. – Что-то похожее я предполагал.

– А позвольте спросить, почему предполагали? – мрачно отозвался он.

– Просто, – объяснил я. – Вот наш второй день в море, помните, в октябре? Я вползал тогда в кают-компанию, хотя бы попить воды, но не более того. Командир Лебедев на месте, большая часть офицеров на месте, едят как ни в чем не бывало, а кого не было? Меня не было, потому что есть я не мог. Ну, Рузской не было, но она не моряк, тоже укачало, все понятно. Но ведь и вас не было, господин Дружинин. Хотя вы и сейчас в морском кителе, но что это за моряк, которого укачивает? И ведь не могли же вы пойти поесть в ближайший трактир, за неимением такового. Да, еще друзей вы тут особо не завели, как-то все в одиночестве – а почему? Ну и мысль, конечно, возникала: а кто такой этот господин Дружинин?

Дружинин смотрел на меня молча.

– Ну, потом ведь есть такая вещь, как вахта. Вы какой-то там инженер и, понятно, должны регулярно стоять свою вахту среди прочих. А вместо этого…

Я вздохнул и замолчал.

– Да, – сказал он с напором. – Моя вахта здесь.

– Интересное место, – заметил я. – И ходят сюда только два ваши силача, да еще вы. Больше никто.

Он вздохнул и пробормотал что-то вроде «Я был прав». А потом стал собираться с силами, чтобы сказать что-то очень неприятное.

– Вы хотите меня обвинить в убийстве двух человек или в антигосударственной деятельности? – помог ему я. – И кстати, как ваше настоящее имя, и как вас вообще называть – «господин инженер», видимо, будет тут неуместно?

– Я инженер, – сказал он. – Дипломированный. И я Дмитрий Дмитриевич Дружинин. И я не собираюсь вас обвинять. Напротив. Затруднительная ситуация, в которой мы находимся…

Тут он снова начал крутить головой в воротнике, а я все не мог остановиться:

– А ваши два помощника, – тут я мельком посмотрел одному из них в глаза. – Вы думаете, если мне сзади накидывают на голову мешок, то я не вижу, кто это делает. Но еще есть запах. Мыло у него, что ли, такое. Или он протирается чем-то… – я снова посмотрел на моего конвоира.

Тут Дружинин спохватился и услал его куда-то на палубу.

– А потом, что за шутки у вас, – продолжал я. – Ладно, ограбить для правдоподобия или еще что-то. Но в основном-то они рассматривали мое родимое пятно. Ну и как – я это я? И я – угроза престолу? Объясните мне, кто я есть.

Дружинин продолжил краснеть и злиться и продолжил говорить что-то, чего говорить явно не хотел:

– Вы не угроза престолу, Немоляев. И вы – это вы. Телеграммы о вас пришли давно, родимые пятна как особая примета – да, подтверждают вашу личность. А угроза… Вы что думаете, я тут для того, чтобы выяснять, кто нецензурные газеты и книжки читает, и держать вас под негласным надзором? Ну, вы член Союза освобождения, подумаешь, секрет. Но что за угроза престолу – князья Львов и Шаховской, да еще князь Долгоруков. Были вы нелегальны, да, а сейчас уже и легальны. Сейчас вообще уже все легально. И – да, родимые пятна… вы это вы. И если вам угодно думать, что мы вас тут так и поджидали… извинения прошу, но вы в вашем Союзе пятое колесо, главное же – есть в России люди пострашнее вас, конституционалистов.

Я мог бы спросить: а тогда чего же вы от меня хотите, – но уже понял, что происходит, и замолчал.

Происходило же вот что: Дружинин никак не мог заставить себя это сделать – меня о чем-то попросить. Но просить ему было просто необходимо. А он только все дальше и дальше говорил нечто мне неприятное, чего не следовало говорить. И гневался на самого себя.

Да он же еще и краснеет. Какая прелесть.

– Дайте я помогу вам, инженер Дружинин, – сказал я наконец (и поморщился уже от своего неверного выбора слова: милостиво помогу, снизойду, не то, не то). – Вы думали что? Что этот господин литератор – он сплошное такое… сказал извозчику: «Пошел в “Континенталь”», а потом фланировать по Морской, покупать себе модный турецкий галстук. Ну есть у меня галстук, и не один. Но я небогат, моя семья из-под Курска – да, имение, скромное, пока держится. А теперь скажите: мне что, рассыпаться в извинениях перед всеми за то, каков я есть? За то, что я закончил лучший из университетов? Прикидываться кем-то другим? А вы за себя, инженера и прочее, извиняться перед матросами не пытались? А попробуйте, что ли.

Он молчал, но казалось, что гнев из него начал выходить, как воздух из аэростата. И я продолжил:

– Но я свое жалованье зарабатываю так, как вы. Головой. И если есть люди пострашнее меня, так и давайте говорить о них. И давайте я сам скажу вам, о чем будет разговор. Рузская – так?

Теперь из него начал действительно выходить воздух как таковой, долгим вздохом, как мне показалось – почти счастливым.

– А что Рузская? – как бы для проверки спросил он.

– А то – ну вот хотя бы. Пришли новости из Порт-Артура. Сами помните какие. А Рузская-то шла туда на нашем крейсере вроде как к мужу. И вот смотрю – сидит как каменная. Нет чтобы броситься к Лебедеву, просить как-то телеграфировать, узнать – жив ли, в плену ли. Нет, сидит, сжав губы. Не много ли самообладания?

– Я был прав, – уже вслух сказал он, рассматривая меня.

– Не говоря о том, что на всю эскадру это была единственная пассажирка, которую туда везли, а ведь сколько там людей было – и есть, на этой войне. И у всех жены. Да и почему бы ей не через Сибирь отправиться, поездом, всего-то две-три недели. В общем, Рузская…

– Она не Рузская, – выговорил Дружинин. И тут его наконец отпустило и прорвало: – Не могу назвать вам ее настоящего имени… Не знаю, что вообще могу, в сложившейся ситуации… Боже ты мой, она же легендарна – была такой. Да когда мне сказали, что я буду работать под ее руководством… учиться…

– Дружинин, откройте же секрет – кто была она и кто вы, военные агенты или?..

– Нет, охранное отделение, конечно. И не стесняюсь того, – с вызовом закончил он и замолчал.

– Итак, Рузская, – заполнил я паузу. – Я в общем-то и сам начал понимать – сначала поиски моего родимого пятна, потом вдруг внимание госпожи Рузской и разговоры с раскрытием души, а дальше, изволите ли видеть, ее внимание сместилось… И не мог только понять – а что за любопытство поначалу именно к моей персоне…

– Методы Рузской – то были ее методы, не мне ее судить, и она была вдова, – судорожно выговорил он. – Муж ее убит, в теракте, года два назад. И мы искали не вас. Мы искали неизвестно кого. Но вот теперь ее нет, и остаюсь я. И я…

Как же ему было трудно выговорить эти слова – да он так их и не выговорил. «Немоляев, помогите мне».

– Дамские браунинги, две штуки… – начал вслух размышлять я. – Все вроде бы понятно. Кроме одного – какое тут, к дьяволу, преступление страсти. Рузская – чтобы потеряла голову? Перепелкин – чтобы всерьез рассердился на кого-то до такой степени? Два выстрела одновременно, вот тут я еще поверю. И тогда дело закрыто. А зачем вытаскивали оружие, вот вопрос… Но главного не получается, Дружинин. Вы знаете, что убийца не я. И вы остались в одиночестве. Но неужели от вас кто-то требует, до такой степени настаивает, чтобы вы немедленно раскрыли это убийство, – так требует, что нужна моя помощь?

Он молчал и ждал. Наверное, чуда.


– Ну-ка, давайте вернемся к вашим словам – «мы искали неизвестно кого». Я не волшебник, Дружинин. Рассказывайте, кого искали. Но главное – зачем для этого вам нужно было нести вахту в этой странной каюте, пока Рузская… ну, вы знаете…

– Думаете, она меня посвящала во все подробности – да кто я такой, – вздохнул он. – Она-то знала все и уже сказала, что вот-вот охота завершится. Да только не так она завершилась… А искали мы человека страшнее некуда. Помните, Немоляев, Либава еще, крейсер готов к отходу – и тот взрыв?

А еще бы не помнить.

– Вот такого мы человека искали. Из этих. Которым взорвать бомбу в толпе – обычное дело. И поначалу только знали, что он точно плывет на эскадре. Не обязательно на «Донском», хотя скорее всего. Но тот взрыв… Вот вы думаете про меня – охранка, жандарм… – вдруг высказался он. – А я, как и вы, закончил университет. Только другой. Я инженер, – вдруг напомнил Дружинин.

– В какой сфере? – вежливо спросил я, удивляясь скачку его мысли.

– Паровые машины, – пожал он плечами, стараясь выглядеть скромно. – И вот я из своего Ярославля…

Тут он замолчал.

– Да, а я столичная штучка и хожу хоть каждый день по Невскому и Морской, – не выдержал я. – Хотя сам из Курска.

– И вот я приехал в столицу, иду не по Морской, а по Обводному каналу… И меня будто бьет молот по голове. Но я же помню мгновение перед этим. Все помню. Вот вы же помните тот взрыв, в Либаве? Куски там из переулка так и летели – да? А вы знаете, Немоляев, что там летело? – вдруг выкрикнул он.

Толстошеий человек просунул голову в дверь каюты, окинул нас взглядом и снова исчез.

– Вот я тогда и подумал, – завершил Дружинин, – и еще, и снова подумал: какие тут паровые машины? Какие машины – да что это за люди, которые такое делают?

– Подождите, Обводной канал, это же убийство министра внутренних дел, а было оно только прошлым летом, года еще не прошло. Так вы в охранном отделении всего несколько месяцев? А сколько вам лет, Дружинин?

– В отделении с сентября. Мне двадцать три, – довольно злобно произнес он.

Да он же младенец, подумал я. А мне уже минуло тридцать, и я могу все. И когда он меня просит о помощи – о чем тут размышлять?

– Итак, – сказал я после долгой паузы. – Вы… она… искали человека, который точно плывет на эскадре.

– И скорее всего на «Донском», – добавил он. – Иначе не вижу, как… и зачем…

– Скорее всего, хм… Всего в эскадре десять тысяч человек, и стало больше, но на одном крейсере – полтысячи. Уже лучше. Матрос, офицер – неизвестно. Дальше что?

– Дальше – он убийца. И он из тех, кто… Немоляев, что вы слышали о боевой организации партии социалистов-революционеров?

Вот тут мне стало нехорошо, потому что слышал я о ней немало.

«Куда вы меня тащите, господин жандарм?» – мог бы спросить я. Но даже мысли такой не возникло.

– Партия – это ведь философия. И агитация. Насчет народного блага, – ядовито заметил Дружинин. – Насчет самодержавия. В России же все пропитано самодержавием – самодержавное небо и облака. Так вот, эсеры, которые философы, они сами не знают, кто такие эти, из боевой группы. Полная конспирация. Они, боевики, и друг про друга не все знают. Вот так-то. А нам их – искать.

– Так, отлично. Ищем. Что про него было известно?

– А мне откуда знать… Я знаю его псевдоним. У них же у всех, как у собак, клички вместо имен. И друг друга они знают только по кличкам. А этот – ну у него и кличка, однако.

– Да назовите же.

– Люцифер, представьте.

Тут возникла долгая пауза, и мне стало очень грустно.

– Тогда ваша миссия здесь закончена, – сказал я наконец. – Кто-то думал, что мы этот псевдоним не поймем. А мы его поняли.

– Да о чем вы?

– Дружинин, скажите мне: что означает имя князя тьмы? Что такое – Люцифер?

Вот сейчас снова вспыхнет эта ненависть инженера из Ярославля к столичной штучке. И я не стал держать паузу:

– Люцифер, буквально, значит – несущий свет.

– А… – не понял он. Настолько не понял, что даже не стал вести неприятный ему разговор о моем классическом образовании и прочем.

– А, – наконец выговорил он, уже с удовлетворением. – И это что же, Немоляев, по-вашему любой инженерящий по части прожекторов и этих огней Степанова и прочих… да любой гальванер… они все – несущие свет Люциферы?

– Прочие – максимум чертенята. А Илья был моим другом, не забывайте. Как бы он там ни конспирировался, суть человека видна. Он все мог, он был всех сильней, у него была лучшая в мире невеста, – тут я постарался утопить эти слова в потоке других, – и всего было мало… А подумайте, Дружинин, что произошло с тем, настоящим Люцифером? Он-то небось и правда думал, что несет свет в этот мир. Честно думал, отчего все и произошло. Илья был таким.

– Оставьте вашу теологию, не до нее…

– Да посмотрите же: кличка – совпадает. Характер – он несет людям свет и поэтому может делать то, что другим нельзя, да хоть динамит взрывать, – совпадает. Рузская сказала, что охота закончена: совпадает. Пошла к нему в каюту и не убереглась…

Тут я замялся: Рузская – и не убереглась? Не пожелала вызвать наряд матросов с винтовками или вот этих двоих? Что-то не так, хотя… тоже считала себя несущей свет и всемогущей…

– Люцифера больше нет, Дружинин, – сказал после паузы я. – Дело ваше закрыто. Я вам не нужен.