Девушка, которая застряла в паутине

Алона никогда особенно не нервничала и обычно без проблем концентрировалась на нужной теме. Ей было сорок восемь лет, она была высокорослой, откровенной в своих высказываниях, с пышным бюстом и маленькими умными глазами, способными любого лишить уверенности. Она, казалось, часто видела людей насквозь и уж точно не отличалась особым почтением к начальству. Ей ничего не стоило выругать кого угодно — даже если к ним заезжал министр юстиции, — и это тоже служило одной из причин того, что Эд-Кастет отлично с нею ладил. Никто из них особенно не пекся о карьере. Их интересовал исключительно талант, и поэтому начальник службы безопасности в такой маленькой стране, как Швеция, был для Алоны лишь мелкой сошкой.

Тем не менее за время обычных проверок ее звонка она совершенно сбилась с мысли. Но это не имело никакого отношения к Хелене Крафт. Всему виной была разыгрывавшаяся у них в офисе драма. К вспышкам ярости Эда все уже, конечно, привыкли. Он мог орать, рычать и колотить кулаком по столу почти на ровном месте. Однако сейчас что-то сразу подсказало ей: здесь ситуация другого уровня.

Эд казался полностью парализованным, и пока Алона выпаливала в телефон несколько растерянных слов, вокруг шефа собрался народ — кое-кто доставал свои телефоны, и вид у всех без исключения был взволнованный и испуганный. Однако Алона, от собственного идиотизма или просто от сильного шока, трубку не положила и не попросила разрешения перезвонить позже. Она лишь согласилась на переключение разговора и попала, как и хотела, к Габриэлле Гране — очаровательной молодой сотруднице-аналитику, с которой познакомилась в Вашингтоне и сразу попыталась закадрить; и хотя из этого ничего не вышло, Алона рассталась с нею с чувством глубокой приязни.

— Привет, подруга, — сказала она. — Как поживаешь?

— Спасибо, хорошо, — ответила Габриэлла. — У нас кошмарная погода, а в остальном все о’кей.

— Мило мы в прошлый раз посидели, правда?

— Безусловно, было очень приятно. Похмелье ощущалось весь следующий день. Но полагаю, ты звонишь не для того, чтобы куда-нибудь меня пригласить?

— К сожалению, нет, как это ни печально. Я звоню потому, что мы перехватили серьезную угрозу в адрес шведского ученого.

— Кого именно?

— Мы долго не могли разобраться в информации или даже понять, о какой стране идет речь. Там использовались только неясные коды; бóльшая часть сообщения была зашифрована, и ее никак не удавалось раскусить, но все-таки, как часто бывает, с помощью маленьких кусочков мозаики… о, черт…

— Извини?

— Подожди немного…

Компьютер Алоны замигал. Затем погас, и насколько она поняла, то же самое произошло по всему офису. Она на мгновение задумалась, что же ей делать, но решила продолжить разговор, по крайней мере, пока; возможно, это все-таки просто отключение электроэнергии, хотя остальное освещение работало.

— Я жду, — сказала Габриэлла.

— Спасибо, очень любезно с твоей стороны. Извини, пожалуйста. Тут у нас полная неразбериха. Так на чем я остановилась?

— Ты говорила о кусочках мозаики.

— Точно, точно, мы сложили кое-что вместе… ведь кто-нибудь всегда проявляет неосторожность, какими бы профессионалами им ни хотелось казаться, или…

— Да?

— …разговаривает, упоминает какой-нибудь адрес или еще что-то, в данном случае скорее…

Алона снова умолкла. В офис вошел не кто-нибудь, а сам коммандер Джонни Ингрэм — один из настоящих тяжеловесов организации, с контактами в верхушке Белого дома. Конечно, Джонни Ингрэм старался держаться невозмутимо и надменно — как обычно. Он даже выдал какую-то шутку стоявшей поодаль компании. Но никого не обманул. За ухоженной, загорелой внешностью — еще со времен руководства шифровальным центром АНБ на острове Оаху он ходил загорелым круглый год — у него угадывалась нервозность во взгляде, и ему, похоже, хотелось привлечь всеобщее внимание.

— Алло, ты меня слышишь? — заволновалась Габриэлла.

— Я, к сожалению, должна закончить разговор. Я перезвоню, — сказала Алона и положила трубку, уже всерьез разволновавшись.

В самом воздухе чувствовалось, что случилось нечто ужасное — возможно, новое покушение террористов. Однако Джонни Ингрэм продолжал изображать спокойствие, и хотя он потирал руки и над верхней губой и на лбу у него выступил пот, он раз за разом подчеркивал, что ничего серьезного не произошло. Скорее всего, говорил Ингрэм, речь идет о каком-то вирусе, проникшем во внутреннюю сеть, невзирая на все меры предосторожности.

— Мы на всякий случай отключили наши серверы, — объявил он, на какое-то мгновение действительно сумев разрядить обстановку.

— Черт побери, вирус — это все-таки не так уж и опасно, — казалось, заговорили вокруг.

Но затем Джонни Ингрэм стал многословен и уклончив, и тут Алона, не выдержав, выкрикнула:

— Не темни!

— Мы пока почти ничего не знаем, ведь это произошло только что. Но, возможно, в наши компьютеры вторглись. Как только будем знать больше, мы сразу вам сообщим, — ответил Джонни Ингрэм, снова заметно разволновавшись.

По офису пробежал шум.

— Это опять иранцы? — поинтересовался кто-то.

— Мы думаем… — продолжил Ингрэм.

Закончить фразу он не успел. Его резко прервал тот, кому, естественно, полагалось бы давать объяснения с самого начала и кто только сейчас предстал перед собравшимися во всю свою медвежью мощь, — и вид у него в этот момент был, безусловно, впечатляющий. Эд Нидхэм, еще секунду назад раздавленный и пребывавший в шоковом состоянии, теперь излучал невероятную решимость.

— Нет, — прошипел он. — Это точно хакер, какой-то долбаный суперхакер, которому я отрежу яйца…



Габриэлла только надела пальто, чтобы идти домой, как снова позвонила Алона Касалес, и поначалу Гране рассердилась, не только из-за неразберихи в прошлый раз. Ей хотелось уйти, пока непогода не разбушевалась окончательно. Согласно новостям по радио, ожидался ветер до тридцати метров в секунду и понижение температуры до минус десяти, а она была слишком легко одета.

— Извини за задержку, — сказала Алона. — У нас выдалось просто безумное утро. Полный хаос.

— Здесь тоже, — вежливо ответила Габриэлла, поглядывая на часы.


— Но у меня, как я говорила, важное дело — по крайней мере, я так думаю. Оценить не очень-то легко. Я как раз начала вычислять группировку русских, я тебе сказала?

— Нет.

— Ну, вероятно, там есть еще немцы и американцы, а возможно, и кое-кто из шведов.

— О какой группировке мы говорим?

— О преступниках, я бы сказала, об изощренных преступниках, которые больше не занимаются ограблением банков или торговлей наркотиками, а воруют секреты предприятий и конфиденциальную бизнес-информацию.

— Черные хакеры?

— Это не просто хакеры. Они еще шантажируют и подкупают людей. Возможно, занимаются даже таким старомодным делом, как убийства. Но, по правде говоря, у меня пока на них собрано не слишком много — в основном кое-какие кодовые слова и неподтвержденные связи плюс пара настоящих имен нескольких молодых компьютерщиков нижнего звена. Группировка занимается квалифицированным промышленным шпионажем, поэтому, в частности, дело и попало ко мне на стол. Мы опасаемся того, что новейшие американские технологии попали в руки к русским.

— Понятно.

— Но добраться до них нелегко. Они хорошо шифруются, и как я ни старалась подобраться к руководящей прослойке, мне удалось установить только, что их лидера называют Таносом.

— Таносом?

— Да, это производное от Танатоса, бога смерти в греческой мифологии, который приходится сыном Нюкте, ночи, и братом-близнецом Гипнозу, сну.

— Как драматично.

— Скорее по-детски. Танос является злым разрушителем в комиксах компании «Марвел» — ну, где еще есть такие герои, как Халк, Железный человек и Капитан Америка, — и, во-первых, все это не слишком русское, а главное… как бы это сказать…

— Несерьезное и высокомерное?

— Да, будто они — сборище самоуверенных студентов колледжа, которое над нами издевается. И это меня раздражает. Честно говоря, в данной истории меня беспокоит многое, поэтому я, конечно, очень заинтересовалась, когда мы, благодаря радиотехнической разведке, узнали, что, судя по всему, из этой компании кто-то улизнул. Нам подумалось, что через него мы, пожалуй, могли бы кое-что разузнать, если только сумеем заполучить этого парня, прежде чем они доберутся до него сами. Однако, разобравшись в ситуации получше, мы поняли, что дело обстоит совсем не так, как мы предполагали.

— В каком смысле?

— Их бросил не какой-нибудь криминальный тип, а напротив, человек порядочный. Он уволился с фирмы, где у этой организации имеются осведомители, и, похоже, случайно узнал нечто для них крайне важное.

— Ясно.

— По нашим оценкам, этот человек сегодня находится под серьезной угрозой. Ему необходима защита. Но до самого последнего времени мы не представляли, где его искать. Не знали даже, на какой фирме он работал. А сейчас мы полагаем, что вычислили его, — продолжала Алона. — Понимаешь, на днях один из этих персонажей случайно обмолвился о беглеце и сказал, что «с ним улетучились все чертовы Тэ».

— Чертовы Тэ?

— Да, это прозвучало загадочно и странно, но имело то преимущество, что было очень специфично и крайне легко поддавалось поиску. Правда, именно сочетание «чертовы Тэ» ничего не давало, а Тэ вообще, слова на Тэ, связанные с фирмами, предположительно с высокотехнологичными компаниями, все время приводили к одному и тому же — к Николасу Гранту и его максиме: Толерантность, Талант и Теснота.

— Имеется в виду «Солифон»? — уточнила Габриэлла.

— Мы считаем, что да. По крайней мере, нам показалось, будто все встало на свои места, и поэтому мы начали проверять, кто в последнее время покинул «Солифон», и поначалу ничего не добились — ведь там большая текучка. Думаю даже, что так и было задумано. Таланты должны сменять друг друга. И тогда мы стали размышлять над этими Тэ. Знаешь, что Грант имеет в виду?

— Не совсем.

— Это его рецепт креативности. Под толерантностью он подразумевает, что нужна терпимость по отношению к необычным идеям и необычным людям. Чем больше ты открыт для людей с отклонениями или вообще для меньшинств, тем больше к тебе стекается новаторских мыслей. Немного напоминает Ричарда Флориду с его гей-индексом. Там, где толерантно относятся к таким, как я, присутствует также бóльшая открытость и креативность.

— Слишком гомогенные и осуждающие организации ничего не создают.

— Именно. А таланты, по его словам, не только выдают хорошие результаты — они еще притягивают другие таланты. Создают среду, где людям приятно находиться. И с самого начала Грант пытался скорее заманивать к себе гениев в своей отрасли, нежели заполучать идеально подходящих специалистов. Пусть направление определяют таланты, а не наоборот, считал он.

— А теснота?

— От талантов должно быть тесно, то есть пусть работают сплошные таланты. Незачем разводить бюрократию для организации встреч. Не нужно заранее оговаривать время встречи и беседовать с секретарями. Просто вваливайся и обсуждай. Надо иметь возможность перебрасываться идеями беспрепятственно. И, как ты наверняка знаешь, «Солифон» добился сказочного успеха. Они поставили новаторские технологии в целый ряд мест, даже сюда, в АНБ, между нами говоря. Но затем появился новый маленький гений, твой соотечественник, и с ним…

— …улетучились все чертовы Тэ.

— Точно.

— И это был Бальдер.

— Совершенно верно. И я не думаю, чтобы у него в нормальной ситуации имелись проблемы с толерантностью, да и с теснотой. Однако он с самого начала распространял вокруг себя какой-то яд и отказывался хоть чем-то делиться. Ему с ходу удалось испортить хорошую атмосферу среди элитарных ученых компании, особенно когда Бальдер начал обвинять народ в воровстве и эпигонстве. Кроме того, он крупно поругался с владельцем, Николасом Грантом. Но тот отказывается рассказывать, в чем было дело; говорит только, что оно носило личный характер. Вскоре после этого Бальдер уволился.

— Я знаю.

— Да, и большинство только обрадовалось его уходу. В компании стало легче дышать, и люди снова начали доверять друг другу, хотя бы в какой-то степени. Но Николас Грант не обрадовался, и, прежде всего, не порадовались его адвокаты. Бальдер забрал с собою свои наработки, а все подозревали — возможно, потому что никто о его исследованиях ничего толком не знал, и слухи сменяли друг друга, — что он додумался до чего-то сенсационного, способного произвести революционные преобразования в квантовом компьютере, над которым работал «Солифон».

— А чисто юридически его достижения принадлежали компании, а не лично ему.

— Именно. Соответственно, хотя Бальдер громко кричал о воровстве, в конечном счете вором оказался он сам, и скоро, вероятно, грянет суд, если только Бальдер не сможет запугать ведущих адвокатов тем, что ему известно. Он передал им, что информация является для него страховкой жизни, и возможно, так и есть. Но в худшем случае она станет также…

— Его смертью.