Девушка, которая застряла в паутине
Часть 14 из 17 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Именно, сейчас тот, кто имеет средства на хорошую защиту, может присваивать все, что угодно. Тебе, конечно, известны юридические противники Бальдера, вашингтонское бюро «Дакстоун & Партнер».
— О, да.
— Тогда ты знаешь, что к ним обычно обращаются технологические фирмы, которые хотят засудить изобретателей и рационализаторов, надеющихся получить небольшое вознаграждение за свои творения.
— Конечно, знаю — еще с тех пор, как мы разбирались с процессами изобретателя Хокана Ланса.
— Тоже жуткая история. Но самое интересное, что бюро «Дакстоун & Партнер» встречается в тех немногих переговорах этой криминальной группировки, которые нам удалось отследить и прочесть; правда, оно там именуется Д.П. или даже просто Д.
— Значит, «Солифон» и эти негодяи используют тех же юристов?
— Похоже, что да. Мало того, сейчас «Дакстоун & Партнер» открывают офис в Стокгольме, и знаешь, как мы об этом узнали?
— Нет, — ответила Габриэлла, чувствуя нарастающий стресс.
Ей хотелось поскорее закончить разговор и заняться организацией полицейской охраны для Бальдера.
— В результате наблюдения за группировкой, — продолжала Алона. — Об этом случайно обмолвился Хабаров, что указывает на их тесную связь с бюро. Группировка знала об открытии офиса еще до официальной информации.
— Неужели?
— Да, и в Стокгольме «Дакстоун & Партнер» объединятся со шведским адвокатом по имени Кенни Брудин, который раньше специализировался на уголовных делах и известен тем, что слишком сближался со своими клиентами.
— Помимо всего прочего, существует классическая фотография, просочившаяся в вечернюю прессу, где Кенни Брудин развлекается со своими бандитами и лапает какую-то девочку по вызову, — сказала Габриэлла.
— Я ее видела, и думаю, что если вам тоже захочется познакомиться с этой историей, то лучше всего начать с мистера Брудина. Как знать, может, он является связующим звеном между финансовыми магнатами и этой группировкой…
— Я погляжу, — ответила Габриэлла. — Но сейчас мне надо заняться кое-чем другим. Мы наверняка еще созвонимся.
Потом она позвонила дежурному Отдела личной охраны. В этот вечер им оказался не кто иной, как Стиг Иттергрен, что не облегчало дело. Шестидесятилетний Иттергрен был человеком корпулентным, в меру пьющим и больше всего любил играть в карты и раскладывать пасьянс в Интернете. Его иногда называли «Господин Ничего Невозможно», поэтому Габриэлла объяснила ситуацию максимально солидным голосом и потребовала, чтобы профессору Франсу Бальдеру из Сальтшёбадена как можно скорее предоставили телохранителей. Стиг Иттергрен привычно ответил, что это будет очень трудно и, скорее всего, невозможно, а когда она парировала, сказав, что это приказ руководителя СЭПО, он пробормотал нечто вроде «злобная сучка».
— Этого я не слышала, — сказала она. — Но смотрите, чтобы никаких задержек.
Без задержек, разумеется, не получилось, и в ожидании Габриэлла, нервно постукивая пальцами по столу, искала информацию о «Дакстоун & Партнер» и обо всем, что рассказала ей Алона. Тут-то у нее и возникло ощущение чего-то тревожно знакомого.
Но ничего толком не прояснялось, и прежде чем она успела до чего-нибудь додуматься, ей действительно перезвонил Стиг Иттергрен, и, естественно, оказалось, что никто из Отдела личной охраны не доступен. Он сказал, что в этот вечер у них необычно много хлопот с королевской семьей — там какой-то цирк вместе с норвежским кронпринцем и его супругой, да еще председателю партии «Шведские демократы» запустили в волосы мягким мороженым, а охранники не успели вмешаться, и поэтому пришлось усилить охрану на его следующем выступлении в Сёдертелье[36].
Вместо своих сотрудников Иттергрен откомандировал «двоих потрясающих парней из полиции», которых зовут Петер Блум и Дан Флинк, и Габриэлле пришлось удовольствоваться этим, хотя имена Блум и Флинк вызвали у нее ассоциацию с Клингом и Клангом из «Пеппи Длинныйчулок», и на мгновение ее охватили дурные предчувствия. Затем она разозлилась на себя. Как типично для ее снобистского воспитания судить людей по их именам! Ей скорее следовало бы больше волноваться, зови их Юллентофс или как-нибудь в этом роде. Тогда они наверняка оказались бы мягкотелыми выродками. «Все будет хорошо», — подумала Габриэлла, отбросив опасения.
Она продолжила работу. Ночь ей предстояла длинная.
Глава 9
Ночь на 21 ноября
Лисбет проснулась, лежа наискосок в большой двуспальной постели, и поняла, что ей сейчас снился отец. Ее, словно плащом, накрыло ощущение чего-то угрожающего. Но тут она вспомнила вечер накануне и сообразила, что с таким же успехом это может быть химическая реакция в организме. Чувствуя тяжелое похмелье, Саландер встала и на подкашивающихся ногах пошла в огромную ванную комнату, с джакузи, мрамором и прочим кретинским люксом, уверенная в том, что ее вырвет. Однако ничего такого не произошло, и она, тяжело дыша, опустилась на пол.
Через некоторое время Лисбет встала и посмотрела в зеркало — зрелище было не слишком вдохновляющим. Глаза налиты кровью. С другой стороны, шел только первый час ночи — значит, она проспала не более нескольких часов. Саландер достала из шкафчика в ванной стакан и наполнила его водой. Но в тот же миг на нее нахлынули воспоминания из сна, и она, стиснув стакан, раздавила его и поранила руку. Кровь закапала на пол, Лисбет выругалась и поняла, что едва ли сможет снова уснуть.
Не попробовать ли ей взломать скачанный накануне шифрованный файл? Нет, бесполезно, по крайней мере, сейчас. Вместо этого она, обмотав руку полотенцем, подошла к стеллажу, достала новое исследование физика из Принстонского университета, Джулии Таммет, описывающее коллапс крупной звезды и ее превращение в черную дыру, и улеглась с книгой на красном диване возле окна с видом на Шлюз и залив Риддарфьерден.
Начав читать, Лисбет почувствовала себя немного лучше. Правда, с обеих сторон полотенца капала кровь, а голова не переставала болеть. Однако молодая женщина все глубже погружалась в книгу, делая временами пометки на полях. Собственно говоря, ничего нового для нее тут не было. Она лучше большинства людей знала, что жизнь звезды поддерживают две противоборствующие силы: ядерные взрывы у нее внутри, позволяющие ей расширяться, и гравитация, сжимающая ее. Лисбет рассматривала это как эквилибристику, затяжную борьбу, долгое время равную, но в конце концов, когда ядерное топливо истощается и взрывы ослабевают, неизбежно обретающую победителя.
Когда сила притяжения берет верх, небесное тело сжимается, подобно выпустившему воздух шару, и становится все меньше и меньше. Карл Шварцшильд еще во время Первой мировой войны с невероятной элегантностью, сформулированной в формуле:
2GM
rsch = с9,
где G — гравитационная константа, описал стадию, когда звезда настолько сжимается, что ее не может покинуть даже луч света, а при таком положении обратного пути уже нет. В подобной ситуации небесное тело обречено на коллапс. Все его атомы тянутся внутрь, к сингулярной точке, где заканчиваются время и пространство, а возможно, происходят еще более странные вещи — вкрапления чистой иррациональности прямо посреди подчиняющейся законам Вселенной.
Эта сингулярность, которая, пожалуй, является скорее не точкой, а неким событием, конечной станцией для всех известных физических законов, окружается «горизонтом событий» и вместе с ним образует так называемую черную дыру. Черные дыры Лисбет нравились. Она чувствовала с ними родство.
Тем не менее ее, как и Джулию Таммет, в первую очередь интересовали не сами черные дыры, а создающий их процесс, и главным образом — тот факт, что коллапс звезд начинается в широченной части Вселенной, которую мы обычно объясняем с помощью теории относительности Эйнштейна, а завершается в исчезающем маленьком мире, подчиняющемся принципам квантовой механики.
Лисбет продолжала пребывать в убеждении, что если ей только удастся описать этот процесс, она сможет объединить два несовместимых языка Вселенной: квантовую физику и теорию относительности. Но это наверняка было ей не по силам, как и этот проклятый шифр, и под конец ее мысли вновь обратились к отцу.
Когда она была маленькой, этот гад раз за разом насиловал ее мать. Насилие продолжалось до тех пор, пока мать не получила непоправимые увечья, а сама Лисбет в двенадцать лет не дала ему сдачи со страшной силой. В то время она понятия не имела о том, что отец являлся крупным беглым шпионом из советского военного разведывательного управления, ГРУ, и уж тем более о том, что его любой ценой защищает особый отдел СЭПО, так называемая Секция. Впрочем, она уже тогда понимала, что вокруг отца существует загадка, некая темнота, к которой никто не имел права приближаться или даже указывать на ее существование. Это касалось даже такой простой вещи, как его имя.
На всех письмах и бумагах значилось: Карл Аксель Будин, и ожидалось, что все посторонние тоже будут звать его Карлом. Но семья на Лундагатан знала, что это фальсификация и что его настоящее имя — Зала, или, точнее, Александр Залаченко. Он был человеком, способным с легкостью запугивать людей до смерти и, главное, прикрытым мантией неуязвимости — по крайней мере, Лисбет воспринимала это так.
Еще не зная тогда его тайн, она все же понимала, что отцу все сходит с рук. Это являлось одной из причин того, что Залаченко всем своим поведением излучал мерзость и надменность. Он был личностью, до которой обычным путем не доберешься, и хорошо это сознавал. На других отцов можно было заявить в социальные службы и в полицию. А за спиной Залаченко стояли силы, занимавшие гораздо более высокое положение, и в сегодняшнем сне Лисбет вспомнился день, когда она нашла мать лежавшей на полу в бессознательном состоянии и решила обезвредить отца в одиночку.
Ее истинной черной дырой было это — и еще кое-что.
В 01.18 сработала сигнализация, и Бальдер резко проснулся. Неужели кто-то забрался в дом? Почувствовав необъяснимый страх, Франс вытянул в постели руку. Август лежал рядом с ним. Вероятно, мальчик, как обычно, потихоньку залез к нему и теперь беспокойно поскуливал, словно бы вой сирены проник в его сны. «Мой малыш», — подумал Франс. Затем он застыл. Неужели шаги?
Нет, ему наверняка просто почудилось. Кроме сигнализации, во всяком случае, ничего слышно не было, и он с беспокойством бросил взгляд на непогоду за окном. Ветер, похоже, разбушевался хуже, чем когда-либо. Волны в заливе бились в пристань и выплескивались на берег. Оконные стекла дрожали и прогибались от ураганного ветра. А не могли ли порывы ветра сами запустить сигнализацию? Может, все объясняется так просто?
Тем не менее, конечно, надо все проверить и при необходимости позвонить, чтобы вызвать подмогу, а также посмотреть, прибыли ли наконец организованные Габриэллой Гране охранники. Двое полицейских добирались к нему в течение нескольких часов… Просто смешно! Их все время задерживали непогода и ряд других приказаний: «Приезжайте и помогите то тут, то там!» Возникало то одно, то другое, и он был согласен с Габриэллой, что все это выглядело безнадежно непрофессионально.
Впрочем, с этим можно разобраться позднее. Сейчас необходимо позвонить. Проблема только в том, что Август проснулся или начал просыпаться, а значит, действовать надо быстро. Последнее, в чем Франс сейчас нуждался, это чтобы у Августа случилась истерика и тот бился всем телом об изголовье кровати. «Беруши, — вдруг осенило его. — Старые зеленые беруши, купленные в аэропорту Франкфурта…»
Франс взял беруши с ночного столика и осторожно вдавил их в уши сыну. Потом укутал его одеялом, поцеловал в щеку и провел рукой по копне вьющихся волос. Проверил правильность расположения воротничка пижамы и то, удобно ли голова лежит на подушке. Непостижимо! Франс боялся и, вероятно, спешил — или, по крайней мере, должен был бы торопиться. Тем не менее, ухаживая за сыном, он действовал неторопливыми движениями. Возможно, в критический момент в нем проявилась сентиментальность. Или ему просто хотелось оттянуть встречу с тем, что его ждало снаружи… На мгновение он даже пожалел о том, что у него нет оружия — правда, как им пользоваться, он все равно не знал.
Просто он, проклятый программист, на склоне лет обрел родительские чувства, только и всего. Ему не следовало ввязываться в эту кашу. Черт бы побрал «Солифон», и АНБ, и все криминальные группировки! Но теперь ему требовалось стиснуть зубы. Крадущимися, нетвердыми шагами Бальдер вышел в холл и первым делом, даже не бросив взгляда на дорогу на улице, отключил сигнализацию. Этот шум полностью вывел из равновесия его нервную систему, и во внезапно наступившей тишине он неподвижно стоял посреди холла, неспособный к каким-либо действиям. Тут у него зазвонил мобильный телефон, и хотя Франс подскочил от испуга, он был все же благодарен своей рассеянности.
— Да, — ответил он.
— Алло, это Юнас Андерберг, дежурный из «Милтон секьюрити». У вас всё в порядке?
— Что… да, думаю, в порядке. У меня сработала сигнализация.
— Я знаю. Согласно нашим инструкциям, вы должны в таких случаях спускаться в специальную комнату в подвале и запирать дверь. Вы в подвале?
— Да, — солгал Франс.
— Хорошо, очень хорошо. Вы знаете, что произошло?
— Отнюдь. Меня разбудила сигнализация. Я представления не имею, что заставило ее сработать. Не может ли это быть ураган?
— Едва ли… подождите минутку!
В голосе Юнаса Андерберга послышалась некоторая растерянность.
— В чем дело? — нервно спросил Франс.
— Похоже…
— Договаривайте, черт возьми! Мне страшно.
— Извините, успокойтесь, успокойтесь… я просматриваю записи с ваших камер, и, похоже, дело обстоит так…
— Как обстоит?
— Что к вам заходил визитер. Мужчина… да вы можете потом посмотреть сами — довольно высокий мужчина в темных очках и бейсболке обследовал ваши владения. Насколько я понимаю, он делал два захода, хотя, как я сказал… я обнаружил это только что. Чтобы сказать побольше, мне надо подробнее изучить записи.
— Что это за тип?
— Ну, послушайте, мне не так-то легко разобраться…
Юнас Андерберг, похоже, снова принялся изучать записи.
— Но возможно… не знаю… нет, мне не следует строить предположения на такой ранней стадии, — продолжил он.
— О, пожалуйста, скажите! Мне нужно что-то конкретное. Просто в качестве терапии.
— Ладно, тогда, по крайней мере, об одном обстоятельстве можно говорить с уверенностью.
— О каком?
— О его походке. Мужчина идет, как наркоман, как парень, только что принявший изрядную дозу наркоты. В том, как он двигается, присутствует нечто преувеличенно напыщенное и неестественное; это может указывать на то, что он обычный наркоман и мелкий воришка. С другой стороны…
— Да?
— Немного настораживает то, как хорошо он скрывает лицо. И потом…
— О, да.
— Тогда ты знаешь, что к ним обычно обращаются технологические фирмы, которые хотят засудить изобретателей и рационализаторов, надеющихся получить небольшое вознаграждение за свои творения.
— Конечно, знаю — еще с тех пор, как мы разбирались с процессами изобретателя Хокана Ланса.
— Тоже жуткая история. Но самое интересное, что бюро «Дакстоун & Партнер» встречается в тех немногих переговорах этой криминальной группировки, которые нам удалось отследить и прочесть; правда, оно там именуется Д.П. или даже просто Д.
— Значит, «Солифон» и эти негодяи используют тех же юристов?
— Похоже, что да. Мало того, сейчас «Дакстоун & Партнер» открывают офис в Стокгольме, и знаешь, как мы об этом узнали?
— Нет, — ответила Габриэлла, чувствуя нарастающий стресс.
Ей хотелось поскорее закончить разговор и заняться организацией полицейской охраны для Бальдера.
— В результате наблюдения за группировкой, — продолжала Алона. — Об этом случайно обмолвился Хабаров, что указывает на их тесную связь с бюро. Группировка знала об открытии офиса еще до официальной информации.
— Неужели?
— Да, и в Стокгольме «Дакстоун & Партнер» объединятся со шведским адвокатом по имени Кенни Брудин, который раньше специализировался на уголовных делах и известен тем, что слишком сближался со своими клиентами.
— Помимо всего прочего, существует классическая фотография, просочившаяся в вечернюю прессу, где Кенни Брудин развлекается со своими бандитами и лапает какую-то девочку по вызову, — сказала Габриэлла.
— Я ее видела, и думаю, что если вам тоже захочется познакомиться с этой историей, то лучше всего начать с мистера Брудина. Как знать, может, он является связующим звеном между финансовыми магнатами и этой группировкой…
— Я погляжу, — ответила Габриэлла. — Но сейчас мне надо заняться кое-чем другим. Мы наверняка еще созвонимся.
Потом она позвонила дежурному Отдела личной охраны. В этот вечер им оказался не кто иной, как Стиг Иттергрен, что не облегчало дело. Шестидесятилетний Иттергрен был человеком корпулентным, в меру пьющим и больше всего любил играть в карты и раскладывать пасьянс в Интернете. Его иногда называли «Господин Ничего Невозможно», поэтому Габриэлла объяснила ситуацию максимально солидным голосом и потребовала, чтобы профессору Франсу Бальдеру из Сальтшёбадена как можно скорее предоставили телохранителей. Стиг Иттергрен привычно ответил, что это будет очень трудно и, скорее всего, невозможно, а когда она парировала, сказав, что это приказ руководителя СЭПО, он пробормотал нечто вроде «злобная сучка».
— Этого я не слышала, — сказала она. — Но смотрите, чтобы никаких задержек.
Без задержек, разумеется, не получилось, и в ожидании Габриэлла, нервно постукивая пальцами по столу, искала информацию о «Дакстоун & Партнер» и обо всем, что рассказала ей Алона. Тут-то у нее и возникло ощущение чего-то тревожно знакомого.
Но ничего толком не прояснялось, и прежде чем она успела до чего-нибудь додуматься, ей действительно перезвонил Стиг Иттергрен, и, естественно, оказалось, что никто из Отдела личной охраны не доступен. Он сказал, что в этот вечер у них необычно много хлопот с королевской семьей — там какой-то цирк вместе с норвежским кронпринцем и его супругой, да еще председателю партии «Шведские демократы» запустили в волосы мягким мороженым, а охранники не успели вмешаться, и поэтому пришлось усилить охрану на его следующем выступлении в Сёдертелье[36].
Вместо своих сотрудников Иттергрен откомандировал «двоих потрясающих парней из полиции», которых зовут Петер Блум и Дан Флинк, и Габриэлле пришлось удовольствоваться этим, хотя имена Блум и Флинк вызвали у нее ассоциацию с Клингом и Клангом из «Пеппи Длинныйчулок», и на мгновение ее охватили дурные предчувствия. Затем она разозлилась на себя. Как типично для ее снобистского воспитания судить людей по их именам! Ей скорее следовало бы больше волноваться, зови их Юллентофс или как-нибудь в этом роде. Тогда они наверняка оказались бы мягкотелыми выродками. «Все будет хорошо», — подумала Габриэлла, отбросив опасения.
Она продолжила работу. Ночь ей предстояла длинная.
Глава 9
Ночь на 21 ноября
Лисбет проснулась, лежа наискосок в большой двуспальной постели, и поняла, что ей сейчас снился отец. Ее, словно плащом, накрыло ощущение чего-то угрожающего. Но тут она вспомнила вечер накануне и сообразила, что с таким же успехом это может быть химическая реакция в организме. Чувствуя тяжелое похмелье, Саландер встала и на подкашивающихся ногах пошла в огромную ванную комнату, с джакузи, мрамором и прочим кретинским люксом, уверенная в том, что ее вырвет. Однако ничего такого не произошло, и она, тяжело дыша, опустилась на пол.
Через некоторое время Лисбет встала и посмотрела в зеркало — зрелище было не слишком вдохновляющим. Глаза налиты кровью. С другой стороны, шел только первый час ночи — значит, она проспала не более нескольких часов. Саландер достала из шкафчика в ванной стакан и наполнила его водой. Но в тот же миг на нее нахлынули воспоминания из сна, и она, стиснув стакан, раздавила его и поранила руку. Кровь закапала на пол, Лисбет выругалась и поняла, что едва ли сможет снова уснуть.
Не попробовать ли ей взломать скачанный накануне шифрованный файл? Нет, бесполезно, по крайней мере, сейчас. Вместо этого она, обмотав руку полотенцем, подошла к стеллажу, достала новое исследование физика из Принстонского университета, Джулии Таммет, описывающее коллапс крупной звезды и ее превращение в черную дыру, и улеглась с книгой на красном диване возле окна с видом на Шлюз и залив Риддарфьерден.
Начав читать, Лисбет почувствовала себя немного лучше. Правда, с обеих сторон полотенца капала кровь, а голова не переставала болеть. Однако молодая женщина все глубже погружалась в книгу, делая временами пометки на полях. Собственно говоря, ничего нового для нее тут не было. Она лучше большинства людей знала, что жизнь звезды поддерживают две противоборствующие силы: ядерные взрывы у нее внутри, позволяющие ей расширяться, и гравитация, сжимающая ее. Лисбет рассматривала это как эквилибристику, затяжную борьбу, долгое время равную, но в конце концов, когда ядерное топливо истощается и взрывы ослабевают, неизбежно обретающую победителя.
Когда сила притяжения берет верх, небесное тело сжимается, подобно выпустившему воздух шару, и становится все меньше и меньше. Карл Шварцшильд еще во время Первой мировой войны с невероятной элегантностью, сформулированной в формуле:
2GM
rsch = с9,
где G — гравитационная константа, описал стадию, когда звезда настолько сжимается, что ее не может покинуть даже луч света, а при таком положении обратного пути уже нет. В подобной ситуации небесное тело обречено на коллапс. Все его атомы тянутся внутрь, к сингулярной точке, где заканчиваются время и пространство, а возможно, происходят еще более странные вещи — вкрапления чистой иррациональности прямо посреди подчиняющейся законам Вселенной.
Эта сингулярность, которая, пожалуй, является скорее не точкой, а неким событием, конечной станцией для всех известных физических законов, окружается «горизонтом событий» и вместе с ним образует так называемую черную дыру. Черные дыры Лисбет нравились. Она чувствовала с ними родство.
Тем не менее ее, как и Джулию Таммет, в первую очередь интересовали не сами черные дыры, а создающий их процесс, и главным образом — тот факт, что коллапс звезд начинается в широченной части Вселенной, которую мы обычно объясняем с помощью теории относительности Эйнштейна, а завершается в исчезающем маленьком мире, подчиняющемся принципам квантовой механики.
Лисбет продолжала пребывать в убеждении, что если ей только удастся описать этот процесс, она сможет объединить два несовместимых языка Вселенной: квантовую физику и теорию относительности. Но это наверняка было ей не по силам, как и этот проклятый шифр, и под конец ее мысли вновь обратились к отцу.
Когда она была маленькой, этот гад раз за разом насиловал ее мать. Насилие продолжалось до тех пор, пока мать не получила непоправимые увечья, а сама Лисбет в двенадцать лет не дала ему сдачи со страшной силой. В то время она понятия не имела о том, что отец являлся крупным беглым шпионом из советского военного разведывательного управления, ГРУ, и уж тем более о том, что его любой ценой защищает особый отдел СЭПО, так называемая Секция. Впрочем, она уже тогда понимала, что вокруг отца существует загадка, некая темнота, к которой никто не имел права приближаться или даже указывать на ее существование. Это касалось даже такой простой вещи, как его имя.
На всех письмах и бумагах значилось: Карл Аксель Будин, и ожидалось, что все посторонние тоже будут звать его Карлом. Но семья на Лундагатан знала, что это фальсификация и что его настоящее имя — Зала, или, точнее, Александр Залаченко. Он был человеком, способным с легкостью запугивать людей до смерти и, главное, прикрытым мантией неуязвимости — по крайней мере, Лисбет воспринимала это так.
Еще не зная тогда его тайн, она все же понимала, что отцу все сходит с рук. Это являлось одной из причин того, что Залаченко всем своим поведением излучал мерзость и надменность. Он был личностью, до которой обычным путем не доберешься, и хорошо это сознавал. На других отцов можно было заявить в социальные службы и в полицию. А за спиной Залаченко стояли силы, занимавшие гораздо более высокое положение, и в сегодняшнем сне Лисбет вспомнился день, когда она нашла мать лежавшей на полу в бессознательном состоянии и решила обезвредить отца в одиночку.
Ее истинной черной дырой было это — и еще кое-что.
В 01.18 сработала сигнализация, и Бальдер резко проснулся. Неужели кто-то забрался в дом? Почувствовав необъяснимый страх, Франс вытянул в постели руку. Август лежал рядом с ним. Вероятно, мальчик, как обычно, потихоньку залез к нему и теперь беспокойно поскуливал, словно бы вой сирены проник в его сны. «Мой малыш», — подумал Франс. Затем он застыл. Неужели шаги?
Нет, ему наверняка просто почудилось. Кроме сигнализации, во всяком случае, ничего слышно не было, и он с беспокойством бросил взгляд на непогоду за окном. Ветер, похоже, разбушевался хуже, чем когда-либо. Волны в заливе бились в пристань и выплескивались на берег. Оконные стекла дрожали и прогибались от ураганного ветра. А не могли ли порывы ветра сами запустить сигнализацию? Может, все объясняется так просто?
Тем не менее, конечно, надо все проверить и при необходимости позвонить, чтобы вызвать подмогу, а также посмотреть, прибыли ли наконец организованные Габриэллой Гране охранники. Двое полицейских добирались к нему в течение нескольких часов… Просто смешно! Их все время задерживали непогода и ряд других приказаний: «Приезжайте и помогите то тут, то там!» Возникало то одно, то другое, и он был согласен с Габриэллой, что все это выглядело безнадежно непрофессионально.
Впрочем, с этим можно разобраться позднее. Сейчас необходимо позвонить. Проблема только в том, что Август проснулся или начал просыпаться, а значит, действовать надо быстро. Последнее, в чем Франс сейчас нуждался, это чтобы у Августа случилась истерика и тот бился всем телом об изголовье кровати. «Беруши, — вдруг осенило его. — Старые зеленые беруши, купленные в аэропорту Франкфурта…»
Франс взял беруши с ночного столика и осторожно вдавил их в уши сыну. Потом укутал его одеялом, поцеловал в щеку и провел рукой по копне вьющихся волос. Проверил правильность расположения воротничка пижамы и то, удобно ли голова лежит на подушке. Непостижимо! Франс боялся и, вероятно, спешил — или, по крайней мере, должен был бы торопиться. Тем не менее, ухаживая за сыном, он действовал неторопливыми движениями. Возможно, в критический момент в нем проявилась сентиментальность. Или ему просто хотелось оттянуть встречу с тем, что его ждало снаружи… На мгновение он даже пожалел о том, что у него нет оружия — правда, как им пользоваться, он все равно не знал.
Просто он, проклятый программист, на склоне лет обрел родительские чувства, только и всего. Ему не следовало ввязываться в эту кашу. Черт бы побрал «Солифон», и АНБ, и все криминальные группировки! Но теперь ему требовалось стиснуть зубы. Крадущимися, нетвердыми шагами Бальдер вышел в холл и первым делом, даже не бросив взгляда на дорогу на улице, отключил сигнализацию. Этот шум полностью вывел из равновесия его нервную систему, и во внезапно наступившей тишине он неподвижно стоял посреди холла, неспособный к каким-либо действиям. Тут у него зазвонил мобильный телефон, и хотя Франс подскочил от испуга, он был все же благодарен своей рассеянности.
— Да, — ответил он.
— Алло, это Юнас Андерберг, дежурный из «Милтон секьюрити». У вас всё в порядке?
— Что… да, думаю, в порядке. У меня сработала сигнализация.
— Я знаю. Согласно нашим инструкциям, вы должны в таких случаях спускаться в специальную комнату в подвале и запирать дверь. Вы в подвале?
— Да, — солгал Франс.
— Хорошо, очень хорошо. Вы знаете, что произошло?
— Отнюдь. Меня разбудила сигнализация. Я представления не имею, что заставило ее сработать. Не может ли это быть ураган?
— Едва ли… подождите минутку!
В голосе Юнаса Андерберга послышалась некоторая растерянность.
— В чем дело? — нервно спросил Франс.
— Похоже…
— Договаривайте, черт возьми! Мне страшно.
— Извините, успокойтесь, успокойтесь… я просматриваю записи с ваших камер, и, похоже, дело обстоит так…
— Как обстоит?
— Что к вам заходил визитер. Мужчина… да вы можете потом посмотреть сами — довольно высокий мужчина в темных очках и бейсболке обследовал ваши владения. Насколько я понимаю, он делал два захода, хотя, как я сказал… я обнаружил это только что. Чтобы сказать побольше, мне надо подробнее изучить записи.
— Что это за тип?
— Ну, послушайте, мне не так-то легко разобраться…
Юнас Андерберг, похоже, снова принялся изучать записи.
— Но возможно… не знаю… нет, мне не следует строить предположения на такой ранней стадии, — продолжил он.
— О, пожалуйста, скажите! Мне нужно что-то конкретное. Просто в качестве терапии.
— Ладно, тогда, по крайней мере, об одном обстоятельстве можно говорить с уверенностью.
— О каком?
— О его походке. Мужчина идет, как наркоман, как парень, только что принявший изрядную дозу наркоты. В том, как он двигается, присутствует нечто преувеличенно напыщенное и неестественное; это может указывать на то, что он обычный наркоман и мелкий воришка. С другой стороны…
— Да?
— Немного настораживает то, как хорошо он скрывает лицо. И потом…