Девушка, которая искала чужую тень

17–18 июня



Пятница была ее днем. Каждую пятницу Микаэль Блумквист навещал Лисбет Саландер. Он всегда ждал этого дня, особенно теперь, когда наконец смирился со случившимся. На это потребовалось время. Судебное преследование Лисбет возмутило Блумквиста, а приговор привел его в бешенство. Первые дни после суда он не выходил из редакции. Но потом, видя, что сама Лисбет не придает всему этому большого значения, попытался взглянуть на ситуацию ее глазами. Лисбет было все равно, где заниматься квантовой физикой и посещать тренажерный зал. Вероятно, в ее представлении тюрьма была не более чем приключением, возможностью приобрести новый жизненный опыт, не оставляя учебы. В этом отношении она отличалась от остальных. Лисбет принимала жизнь такой, какая она есть, и только посмеивалась над переживаниями Блумквиста, особенно после ее перевода во Флудбергу.

Уж очень Микаэлю не нравилась эта Флудберга. А кому она нравилась – единственная в стране женская колония первого уровня безопасности? Лисбет угодила туда только по милости Ингемара Энерота – главы тюремного ведомства Швеции, уверявшего, что более безопасного места для нее сейчас не найти. Решение было принято после того, как СЭПО[8] и французская разведка ДГСЕ вышли на информацию о том, что Лисбет угрожает опасность, исходящая якобы от сестры Камиллы и ее сообщников в России. Не исключено, что так оно и было. Во всяком случае, Лисбет против перевода во Флудбергу не возражала. Теперь же, когда до освобождения оставалось всего ничего, протестовать тем более не имело смысла. В конце концов, все получилось не так плохо. В прошлую пятницу Лисбет выглядела как никогда жизнерадостной и полной сил. Да и тюремная пища была намного здоровее той дряни, которой она пичкала себя на воле.

В поезде на Эребру Микаэль просматривал летний номер «Миллениума», который намеревался отправить в печать в ближайший понедельник. Снаружи вот уже который день лил дождь. Разверзлись хляби небесные, вопреки прогнозам синоптиков, обещавшим необыкновенно жаркое лето. Микаэль мечтал об отдыхе и своем доме в Сандхамне. Он устал. Их последнее расследование касалось группировки внутри американской разведки АНБ[9], которая сотрудничала с криминальными силами в России и торговала конфиденциальной бизнес-информацией по всему миру. Оно вернуло «Миллениуму» былую славу и упрочило их финансовое положение.

Но успех, как это часто бывает, оказался чреват новыми заботами: назрела необходимость в разработке цифровой версии. Этому можно было бы только радоваться – какие уважающие себя СМИ обходятся сегодня без этого? Однако времени катастрофически не хватало. Кроме того, обновления сайта и дискуссии о стратегии издания в социальных СМИ отвлекали Блумквиста от дела. Он затеял несколько многообещающих расследований, но ни одно так и не смог довести до конца. То, что девушка, давшая наводку в деле об АНБ, угодила в тюрьму, также совсем не облегчало его положения. Микаэль чувствовал себя виноватым. И сейчас, любуясь пейзажами из окна поезда на Эребру, он хотел одного: покоя.

Дама в соседнем кресле, время от времени прерывавшая его размышления разными вопросами, поинтересовалась, куда он едет. Микаэль отвечал уклончиво. Как и все любознательные попутчики, она действовала из лучших побуждений. Тем не менее Блумквист был счастлив от нее отделаться, когда поезд наконец остановился в Эребру.

Блумквист подхватил ноутбук и, проклиная дождь, поспешил к автобусу. Как ни парадоксально, станции вблизи Флудберги не было, хотя тюрьма стояла у самой железной дороги. Поэтому Микаэлю предстояло трястись еще минут сорок в салоне старой «Скании» без кондиционера.

Часы показывали без двадцати шесть, когда впереди показалась серая бетонная стена. Она вздымалась посреди равнины подобно гигантской волне, в любой момент готовой обрушиться, сокрушая все на своем пути. За ней из тумана проступали очертания хвойного леса. Никаких зданий поблизости не просматривалось. Железная дорога подходила к стене так близко, что места между ними едва хватало для парковки одного-единственного автомобиля.

Микаэль вошел в стальные ворота. Мобильник и ключи надлежало оставить в камере хранения в пункте охраны. Далее предстояла процедура осмотра: коротко остриженный парень лет тридцати не церемонясь ощупал Блумквиста покрытыми татуировками руками. Далее появилась наркособака – симпатичный черный лабрадор. Блумквист усмехнулся: неужели они действительно подозревают, что он привез в тюрьму «дурь»? Наконец другой парень – несколько выше ростом и не в пример вежливее первого – повел Микаэля по бесконечным гулким коридорам. Заблокированные двери на их пути открывались сами собой, точнее, стараниями сотрудников из центра охраны, наблюдавшими за их передвижениями при помощи вмонтированных в потолки камер слежения.

У дверей отдела свиданий снова пришлось подождать – Блумквист так и не понял почему. Чутье подсказывало ему: что-то здесь не так. И появление Альвара Ульсена лишь подтвердило его подозрения.

На лбу начальника охраны блестели капли пота. Он заметно нервничал и тысячу раз извинился перед Блумквистом, прежде чем пропустил в комнату в самом конце коридора. Лисбет появилась в застиранной тюремной одежде. Обычно она вставала при появлении Блумквиста, но на этот раз осталась сидеть. Вся ее поза выражала напряжение, голова была повернута в сторону, словно Лисбет избегала смотреть ему в глаза. Теперь уже окончательно стало ясно: что-то произошло. На вопросы Блумквиста Саландер отвечала односложно и все время скользила взглядом мимо него.

– Что-нибудь случилось? – наконец не выдержал Микаэль.

– Можно сказать и так, – ответила она.

Лицо Блумквиста расслабилось: начало, по крайней мере, было положено.

– Не хочешь рассказать мне, в чем дело?

Она не хотела.

– Не здесь и не сейчас.

Потом повисла пауза. За зарешеченным окном лил дождь. Блумквист отрешенно смотрел на прислоненный к стене старый матрас.

– Мне есть о чем беспокоиться? – задал он следующий вопрос.

– Возможно, – снова улыбнулась Лисбет, хотя Блумквисту эта шутка крайне не понравилась.

Тем не менее этот ответ его успокоил. Блумквист коротко рассмеялся и спросил, может ли он чем-нибудь ей помочь.

– Возможно, – повторила Лисбет после долгой паузы, и этот ответ еще больше напугал его: она никогда не просила о помощи без крайней необходимости.

– Отлично. Я готов сделать все, о чем ты попросишь. Почти все, – поправился он, улыбаясь.

– Почти? – Она впервые подняла на него глаза.

– Все в пределах дозволенного законом, – кивнул Блумквист. – Будет печально, если мы окажемся здесь оба.

– Ты окажешься в тюрьме для мужчин, Микаэль, – грустно заметила Лисбет.

– Думаешь, не смогу добиться перевода во Флудбергу, при моем-то шарме? – И сразу посерьезнел: – Ну, выкладывай, что случилось?

– Я просматривала кое-какие старые списки, – ответила она. – В них еще значится один парень, Лео Маннхеймер… Что-то мне там не нравится…

– Лео Маннхеймер? – переспросил Блумквист.

– Именно, тридцати шести лет. «Погугли» – и сразу найдешь его в Сети.

– Хорошо, поищу, – с готовностью кивнул Блумквист. – И что мне делать дальше?

Лисбет повела глазами вокруг себя, словно призывая Микаэля поискать что-то, спрятанное в комнате свиданий. Потом остановила на нем отсутствующий взгляд:

– Честно говоря, я не знаю.

– Не знаешь? И я должен тебе поверить?

– Насколько это возможно.

– Насколько это возможно? – раздраженно повторил Микаэль. – Ну, хорошо, допустим, ты не знаешь. Но ты предлагаешь мне навести о нем справки. Что же он такого сделал? Или это так, собрать информацию?


– Ты, конечно же, знаешь инвестиционный фонд, где он работает. В общем, я полагаю, небольшое независимое расследование будет кстати.

– Ты полагаешь… – повторил Блумквист. – Но этого мало. Ты должна дать мне что-нибудь еще… О каких списках вообще идет речь?

– О поименных списках, – одними губами проговорила Лисбет.

Это прозвучало настолько глупо, что Блумквист невольно задался вопросом, не дурачит ли она его. Он уже собирался перевести разговор на другие темы и расспросить ее о жизни, как обычно это делал во время свиданий, когда Лисбет вдруг повернулась к охраннику и объявила, что хочет немедленно вернуться в камеру.

– Ты шутишь? – удивился Микаэль.

– Нисколько, – ответила она.

Блумквист хотел было возмутиться, напомнить, сколько он потратил времени на дорогу сюда и сколько еще потратит на дорогу обратно, объяснить, что мог бы найти себе занятие повеселее в пятницу вечером. Но все было бесполезно, поэтому он тоже поднялся и, обнимая Саландер, по-отечески велел ей беречь себя.

– Постараюсь, – усмехнулась она, и то, что Лисбет не утратила способности иронизировать, снова придало ему силы.

Блумквист следил за тем, как она удалялась в сопровождении начальника охраны. Ему не нравилась эта ее мягкая, исполненная непоколебимой решимости поступь. Тем не менее и он безропотно дал увести себя в противоположенном направлении, получил в пункте охраны ключи и мобильник и взял такси до станции Эребру. В поезде, вместо того чтобы наводить справки об этом Лео Маннхеймере, бездумно пролистывал детектив какого-то Питера Мэя[10]. Вероятно, из чувства протеста.





* * *


Альвар Ульсен радовался, что свидание с Блумквистом так быстро закончилось. Он опасался, что Лисбет начнет рассказывать журналисту о Бенито и беспорядках в «Подразделении Б», но за те несколько минут, пока они виделись, она едва ли успела затронуть эту тему. В остальном поводов для оптимизма было мало. Упорные попытки Альвара добиться перевода Бенито в другое место успеха не имели. Несмотря на то что коллеги в один голос защищали ее перед тюремной администрацией и утверждали, что держать Бенито в «Зоне повышенного контроля» в дальнейшем нет никакой необходимости.

Безумие с Саландер продолжалось. Теперь она вела себя тише, но Альвар не сомневался: она выжидает. Саландер установила ему срок – пять дней, в течение которых он должен был уладить вопрос с Фарией Кази. В противном случае она грозила вмешаться сама. Неприкрытый шантаж с ее стороны, но отпущенные пять дней истекали, а Альвар ни на йоту не продвинулся в своих начинаниях.

Между тем обстановка в «Подразделении Б» угрожающе накалялась. Похоже, Бенито готовилась к бою. Она создавала новые альянсы и принимала необыкновенно много посетителей, от которых, должно быть, получала какую-то нужную ей информацию. Преследования Фарии Кази заметно ужесточились. Правда, Лисбет оставалась начеку и всегда была готова прийти на помощь, но это только раздражало Бенито. Альвар собственными ушами слышал, что «гангстерша» сказала Саландер в спортзале: «Кази – моя. Никто не помешает мне поставить на место черномазую шлюшку».

Лисбет сжала зубы и уставилась в пол. Альвар так и не понял, дожидалась ли она окончания пятидневного срока или осознавала свое бессилие. Второе представлялось более вероятным. Ведь при всей своей напористости противопоставить Бенито ей было нечего. Что могло остановить приговоренную к пожизненному заключению безжалостную «гангстершу»? Не менее беспощадны были и три «гориллы», чьи фигуры вечно маячили за ее спиной, – Тина, Грета и Жозефин. Альвар не исключал самого страшного исхода и с ужасом ожидал того момента, когда в руке Бенито блеснет сталь.

Разумеется, время от времени его коллеги проверяли камеру Бенито с металлоискателями. Но Альвар боялся, что этого недостаточно. Приспешницы «гангстерши» так и шныряли по тюремным коридорам, пряча что-то в руках. Были ли это наркотики, или кинжалы, или виной всему было его растревоженное воображение, сказать трудно. Альвар словно балансировал над пропастью. Его нисколько не утешало, что еще до перевода во Флудбергу жизнь Саландер была под угрозой. Каждый раз, когда раздавался сигнал тревоги или загоралась кнопка радиокоммутатора, у него холодело в желудке. Альвар пытался убедить Саландер не покидать камеру, но она оставалась глуха к его предупреждениям. А идти против ее воли у него не хватало характера. Как, впрочем, и ни на что другое.

Альвар терзался чувством вины и беспокоился за ее жизнь. Помимо всего прочего, он стал слишком много работать, что не шло на пользу его отношениям с тетей и Вильдой. Сейчас Альвар сидел в своем кабинете, весь потный. В административном отсеке кондиционеры работали плохо, поэтому стояла страшная духота. Он чувствовал, что силы его на исходе, и ждал только одного: звонка от директора тюрьмы Рикарда Фагера с сообщением о переводе Бенито. Но никто не звонил, хотя Альвар впервые без обиняков поведал начальству, как в действительности обстоят дела в «Подразделении Б». Одно из двух: либо Фагера подкупили, либо он был еще большим идиотом, чем предполагал Альвар.

Был вечер пятницы, и, после того как камеры были заперты, он ушел к себе и попытался собраться с мыслями. Однако спустя несколько минут его уединение нарушила Саландер, которой снова понадобился компьютер. Альвар привел ее к себе и на этот раз решился спросить, что же такое она ищет. Ответом ему был все тот же непроницаемый взгляд. Альвар вернулся домой поздно ночью, смертельно усталый, с как никогда острым ощущением надвигающейся катастрофы.





* * *


В субботу утром на Бельмансгатан Микаэль Блумквист, как всегда, знакомился с прессой. На этот раз «Дагенс нюхетер» он читал в бумажном варианте, а «Гуардиан», «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и «Нью-йоркер» – с монитора «Айпэда». Микаэль пил эспрессо и капучино, ел мюсли с йогуртом и бутерброды с сыром и паштетом. Торопиться было некуда, очередной номер «Миллениума» уже отдан в корректуру. О Лео Маннхеймере Блумквист вспомнил не раньше чем через час или два и сразу же принялся за поиски в Интернете.

Имя Маннхеймера время от времени всплывало на страницах изданий из мира бизнеса. Доктор экономики из Высшей школы предпринимательства в Стокгольме, он возглавлял отдел аналитики проектного фонда Альфреда Эгрена – организации, с которой Блумквист и в самом деле был знаком не понаслышке, здесь Лисбет угадала верно. Современный управляющий инвестиционного фонда для богачей. Его демократичный стиль, насколько было известно Микаэлю, плохо вязался с напыщенным обликом генерального директора этой организации Ивара Эгрена. Лео Маннхеймер был подвижный, худощавый мужчина с живыми голубыми глазами, волнистой шевелюрой и несколько женственными, полными губами. Он, конечно, тоже был богат, но не чрезмерно. Согласно последним декларациям, его состояние оценивалось в восемьдесят три миллиона крон. Неплохо, но более чем скромно в сравнении с первыми акулами бизнеса.

Однако самое интересное было не это. Четыре года назад Лео стал героем одного из репортажей в «Дагенс нюхетер» за необыкновенно высокий коэффициент интеллекта. «Уже в детстве Маннхеймер продемонстрировал впечатляющий показатель IQ, – писал журналист, – и тем привлек к себе всеобщее внимание». Примечательно также, что сам Маннхеймер показал себя в этом интервью скромником. «Коэффициент IQ ничего не значит, – возразил он журналисту. – Геринг тоже демонстрировал высокий интеллект».

Далее следовали рассуждения о важности эмпатии и сострадания, которые нельзя определить никакими тестами, и указывалось на то, что измерять способности человека в цифрах – профанация, граничащая с жульничеством. По крайней мере, он не выглядел мошенником. С другой стороны, мошенники, как никто, умеют изображать из себя святых. Микаэля не убеждали даже гигантские суммы, которые Маннхеймер тратил на благотворительность. И Лисбет, по-видимому, заинтересовалась этим типом неспроста. Хотя как сказать… Речь идет о независимом расследовании; следовательно, первым делом надлежит выбросить из головы любые предубеждения. Но откуда это отчаяние в глазах Лисбет?

Блумквист рассеянно глядел на воды залива Риддарфьёрден. Дождь к тому времени уже закончился. В просвете между туч синело небо, обещая погожее утро. Микаэль подумывал уже было послать этого Лео куда подальше, по крайней мере до понедельника, а самому прогуляться до ближайшей кофейни, выпить чашечку капучино, почитать детектив. Субботний вечер после сдачи номера – лучшее время недели, часы, когда Микаэль действительно чувствовал себя свободным. С другой стороны, он обещал, а значит, не имеет права поддаваться лени.

Лисбет не только помогла «Миллениуму» обрести статус и славу. Она спасла жизнь ребенку и разоблачила преступную группировку международного масштаба. Кто же виноват, что главный прокурор Рикард Экстрём оказался идиотом? И теперь, пока Микаэль Блумквист купается в лучах славы, его маленькая героиня сидит в кутузке. Поэтому Микаэль без промедления принялся за поиски сведений о Лео Маннхеймере, как просила его Саландер. Поначалу ничего особенно примечательного обнаружить не удавалось, кроме того факта, что одно время они с Лео Маннхеймером занимались одним и тем же делом – хакерскими атаками на систему финансовой безопасности в Брюсселе. Но в конце концов в это была вовлечена добрая половина журналистов Швеции и почти весь финансовый рынок. Так что удивительным это совпадение назвать было нельзя. И все-таки…

Об этом он разговаривал с Лисбет. Тогда она занималась своими финансами в республике Гибралтар. Дело было девятого апреля, незадолго до ее отправки в тюрьму, и Лисбет вела себя на удивление спокойно. Тогда Микаэль посчитал, что она не хочет отравлять последние часы свободы плохими новостями, даже если они касались хакерских атак. Но ведь, если рассудить здраво, это не могло ее не встревожить. Что, если Лисбет уже тогда что-то от него скрывала?

Сам Блумквист сидел в редакции на Гётгатан, когда его коллега Софи Мелкер на минутку заскочила к нему в кабинет и как бы между прочим заметила, что у банков проблемы с интернет-сайтами. Но Микаэлю тогда было не до банков.

Биржа поначалу как будто не отреагировала. Но потом отечественный рынок ценных бумаг упал. Вскоре он встал совсем. Тысячи и тысячи людей не видели своих доходов по ценным бумагам в Интернете. Депозиты обесценились. Были разосланы пресс-релизы: это всего лишь технический сбой, все наладится, ситуация под контролем.

Тем не менее крона упала. Обрушилась, как цунами. Прошли слухи, что ущерб насколько велик, что ценность акций вообще не может быть восстановлена. То есть риск того, что внушительные капиталы обратятся в дым, реален. Увещевания авторитетных лиц не возымели действия. Финансовые рынки бушевали. Торговля застопорилась, телефоны накалялись, электронные ящики ломились от возмущенных писем. В зданиях финансовых учреждений били окна, а Государственный банк эвакуировали из-за угрозы взрыва. Министр финансов Карл ав Тролле пнул с досады бронзовую скульптуру на улице и сломал ногу.

Страна бушевала в преддверии грядущей катастрофы, но потом вдруг все стихло. Вкладчики обнаружили свои депозиты в Сети, и сама Лена Дюнкер, директор Государственного банка, объявила, что угроза изначально была мнимой. Как финансист, она говорила чистую правду, но существовала и другая сторона проблемы. Кому понадобился весь этот кавардак? Кто и зачем развязал панику? Вскоре выяснилось, что причиной всему стала хакерская атака на интернет-ресурсы бельгийского предприятия «Файненс секьюрити», куда «Единый центр»[11] продавал и шведские ценные бумаги. Но и это было не все.

Были же слухи, дискуссии, выступления, увещевания и провокации, которые хлынули со страниц социальных СМИ таким всесокрушающим потоком, что Блумквист невольно схватился за голову: «Какому дьяволу так не терпится обвалить наши финансовые рынки?» Время только подтвердило его подозрения. Хотя, подобно множеству других любопытных, ответа на свой вопрос Микаэль так и не получил. Со временем история забылась. Ситуация на бирже нормализовалась. Высокая конъюнктура рынка стабилизировалась, и Микаэль, как и другие журналисты, сразу переключился на другие темы: беженцы в Европе, терроризм, правый популизм и проблема неонацизма в Швеции и Америке.

Но что теперь? Блумквист представил себе бледное лицо Лисбет в комнате свиданий, ее темный, непроницаемый взгляд. Он вспомнил о ее сестре Камилле, которая водилась с хакерами, и об угрозах в адрес Лисбет. Так вот в чем причина его нынешнего интереса к Лео Маннхеймеру… Микаэль открыл его давнишнее эссе для журнала «Фокус». С журналистской точки зрения оно не представляло собой ничего интересного. Информация, которой располагал Маннхеймер, давно стала общеизвестной. Но автору удалось передать психологическую картину событий. Порывшись еще, Микаэль узнал, что Лео Маннхеймер выступает с курсом лекций на тему: «Тайные страхи рынка». Не далее как завтра, в воскресенье, на набережной Стадсгордскайен состоится очередное его выступление на эту тему. Мероприятие организует Общество акционеров.

Микаэль в задумчивости разглядывал фотографии Маннхеймера в Сети. Что ж, интересный мужчина. Открытое лицо, внушающее доверие. Во взгляде – налет меланхолии, заметный даже на ретушированном портретном снимке. В его высказываниях не чувствовалось присущей успешным финансистам самонадеянности. Похоже, темы купли-продажи вообще интересовали его далеко не в первую очередь. Маннхеймер не столько утверждал, сколько ставил вопросы. Слишком много аналитики. Музыки, пожалуй, тоже. Маннхеймера интересовал джаз, особенно так называемый «горячий джаз» – раннее американское течение.