Девушка, которая искала чужую тень

И позже Лео ни разу не усомнился в искренности этих слов. Но то, что стояло за ними, не на шутку напугало его – немой, парализующий ужас, отразившийся в глазах отца и словно мешавший ему говорить. Однако даже это не имело теперь никакого значения, потому что Карл был мертв. Лео почувствовал это еще до того, как выслушал сбивчивый рассказ папы, и сразу понял, что его жизнь никогда больше не будет прежней.





* * *


В Музее фотографии было людно, несмотря на солнечную погоду. Впрочем, Микаэля это не особенно удивило. Тема биржи и акций волновала многих. Да и организаторы мероприятия – Общество акционеров – умели привлечь людей интересными темами. «Скачущий курс, – гласил с афиши заголовок сегодняшнего семинара. – Скоро ли лопнет мыльный пузырь». Ниже следовал внушительный список приглашенных, среди которых, по-видимому, Лео Маннхеймер не был гвоздем программы. Зато он выступал первым, так что Микаэль и Малин подоспели вовремя.

После уличного зноя и духоты слушатели с наслаждением окунались в прохладу зала. Микаэль и Малин заняли места в одном из задних рядов слева. Обоим было не по себе: Блумквисту – после недавнего разговора с Хольгером, Малин – в предвкушении встречи с Лео.

– Сегодня нам предстоит провести потрясающий вечер, – провозгласила председатель общества акционеров юная Карин Лестандер. – Несколько известных специалистов готовы представить нам свои версии видения ситуации, сложившейся на финансовом рынке. Но прежде я предлагаю вам взглянуть на биржу с философской, так сказать, точки зрения. Итак, встречайте! Директор отдела аналитики фонда Альфреда Эгрена, доктор экономики Лео Маннхеймер!

Высокий, худощавый мужчина в светло-голубом костюме поднялся с кресла в первом ряду и легкой, уверенной походкой взошел на сцену. Однако в следующий момент произошло нечто непредвиденное. Послышался стук, как будто где-то в зале опрокинули стул. Мужчина в голубом костюме вдруг покачнулся и, чтобы не упасть, ухватился за край стоявшего на сцене круглого стола.

– О, нет… – Малин вцепилась Микаэлю в рукав.

Лео Маннхеймер удержался на ногах, хотя его лицо стало пепельно-серым, и тут же потянулся за стоявшей на столе бутылкой воды. Публика разволновалась, послышались испуганные женские крики.

– Боже мой, Лео, что такое? – заверещала Карин Лестадер. – Ты плохо себя чувствуешь?

– Всё в порядке, – улыбнулся Лео Маннхеймер.

– Ты уверен?

– Легкое недомогание, не более того. – Он изобразил на лице улыбку.

– Рада тебя видеть, – приветствовала гостя Карин Лестандер, не вполне уверенная, стоит ли продолжать дальше.

– Спасибо, взаимно.

– Обычно ты…

– Стою на ногах тверже?

Лео издал нервный смешок.

– Именно. Лео, ты – скала. Твои экономические анализы для фонда Эгрена поражают глубиной и тонкостью. Но сегодня нас больше интересует фондовый рынок. Причем… как бы это точнее выразиться… в философском плане. Когда-то ты назвал его храмом; почему?

– Ну… – Лео Маннхеймер ослабил галстук и долго молчал, прежде чем нашел в себе силы продолжить. – Ну… полагаю, не мне первому пришло в голову это сравнение. Я бы даже назвал его расхожим.

– Вот как? И на чем же оно основано?

– Ну… – Лео вздохнул и на несколько секунд прикрыл глаза. Мало-помалу лицо его оживало и уже не казалось таким бледным. – Фондовый рынок – тоже своего рода религия. Очевидно, что и то, и другое держится на нашей вере. Стоит нам усомниться – и рынок рухнет так же, как церковь. Это неоспоримый факт.

– Но мы сомневаемся все время, – возразила Карин. – Именно это и привело нас всех сегодня в эту аудиторию. Мы спрашиваем себя, что нас ждет: высокая конъюнктура или полный крах?

– Наши сомнения – это именно то, что дает бирже возможность существовать, – кивнул Лео. – Ежедневно миллионы человек сомневаются, надеются, верят и анализируют, тем самым создавая курс. Но я хотел бы поговорить о вере другого рода…

– В Бога? – округлила глаза Карин.

– Возможно, и об этом тоже. Но прежде – о вере людей в саму возможность получения прибыли на бирже. Серьезные сомнения на этот счет способны обвалить рынок и опрокинуть мир в пучину депрессии.

– Но… существуют ведь и другие сомнения и страхи, чреватые не менее катастрофическими последствиями?

– Разумеется. И первое, что здесь можно назвать, – утрата веры в саму идею рынка, разрушающая саму воображаемую структуру…

– Воображаемую?

– Провокационное замечание, и я сразу хотел бы за него извиниться. Но фондовый рынок действительно существует не в том смысле, в каком это можно сказать обо мне или о вас, Карин. Он – не более чем воображаемая конструкция. Которая прекращает существование в тот момент, когда мы перестаем в нее верить.

– В самом деле? – сомневающимся голосом переспросила Карин.

– Да. Давайте разберемся. Что есть рынок?

– Да, что?

– Соглашение. Мы, и никто другой, решили, что отныне наши страхи, мечты, мысли и надежды на будущее получают эквивалент в валюте, доле собственности предприятий и живых товарах.

– Смелая мысль.

– Не такая уж смелая, Карин. Но, что самое интересное, это не делает рынок менее надежным или стабильным. Многие явления нашей жизни – например, культурное наследие или различные организации, институты – не более чем порождения нашей фантазии и конструкции ума.


– И наши деньги, конечно.

– Разумеется, причем сейчас, как никогда ранее… Я, конечно, не имею в виду те золотые кругляшки, в которых купался Скрудж Макдак и которые хранились у него под матрасом. Сегодня наши сбережения – не более чем цифры, мелькающие на мониторе компьютера. Тем не менее мы в них верим. А теперь представьте… – Лео Маннхеймер снова остановился как будто для того, чтобы перевести дух.

– Да? – не выдержала Карин.

– Представьте: мы поверим в то, что эти значки могут не только скакать вверх-вниз, перемещаясь с одного места в таблице на другое, но и исчезнуть. – Лео сделал паузу. – Как цифры на грифельной доске. Что тогда?

– Катастрофа, – прошептала в микрофон Карин.

– Совершенно верно, – подтвердил Лео. – И это примерно то, что произошло с нами несколько месяцев назад.

– Вы имеете в виду хакерскую атаку на «Файненс секьюрити» и Центральный депозитарий ценных бумаг?

– Совершенно верно. Тогда все наши сбережения на некоторое время просто перестали существовать. Затерялись в киберпространстве. И рынок затрясло. Крона упала на сорок шесть процентов.

– Но Стокгольмская биржа отреагировала на удивление быстро и сразу закрыла все отделения.

– Мы должны отдать должное этим людям, Карин. Обвал фондового рынка в Швеции привел лишь к тому, что некоторое время никто не мог совершать никаких операций. Для этого просто не было средств. Но кое-кто на этом разбогател, и именно эта мысль до сих пор не дает покоя многим. Представляете, какая это сумма? Сколько нужно ограбить банков, чтобы покрыть ее?

– Конечно, конечно… – закивала Карин. – Об этом тогда много писали, в том числе и Микаэль Блумквист в «Миллениуме». Не он ли только что мелькал там, в задних рядах?.. Ну, а если серьезно, Лео, насколько все это опасно?

– На самом деле реальной опасности здесь нет. И шведские банки, и «Файненс секьюрити» имеют обширную базу резервного копирования. Но жизнь рынка не ограничивается тем, что мы называем «объективной реальностью». Опасность состоит в том, что на некоторое время мы просто перестали верить в существование виртуальных капиталов.

– Хакерские атаки сопровождались массированной дезинформацией в социальных медиа, – добавила Карин.

– Совершенно верно. Сразу появилась масса фальшивых «твитов», где утверждалось, будто наши активы не могут быть восстановлены. И – заметьте – это была скорее атака на нас и наше доверие, нежели на наши деньги. Мы должны отличать одно от другого.

– Сегодня как будто имеются неоспоримые доказательства того, что и хакерские атаки, и дезинформационная кампания направлялись из России?

– Да, и хотя мы должны воздерживаться от необоснованных обвинений в чей-либо адрес, это наводит нас на определенные мысли. Возможно, именно так и начнется следующая мировая война. Мало что способно так дезориентировать общество, как утрата веры в собственные деньги. При этом совершенно необязательно, чтобы веру утратили мы сами. Вполне достаточно, если это сделают другие.

– Этот момент нуждается в пояснении, Лео.

– Очень просто – эффект толпы. Даже если мы прекрасно знаем, что ситуация находится под контролем и стабильности рынка ничего не угрожает, это не имеет никакого значения. Если окружающих нас людей охватывает паника, у нас есть все основания для страха. Старина Кейнс[19] как-то сравнил биржу с конкурсом красоты.

– С конкурсом красоты? – удивилась Карин.

– Да, это известный пример. Кейнс попытался представить особую разновидность конкурса красоты, где судьи выбирают не самую красивую из участниц, а ту, которая, по их мнению, имеет наибольшие шансы на победу.

– И?..

– В такой ситуации им следует забыть о собственных предпочтениях и ориентироваться на вкусы и мнения других. Они должны угадать, кого из участниц другие члены судейской коллегии считают самой красивой. Сделать довольно запутанный метавыбор, если можно так выразиться.

– Да, действительно запутанный, – согласилась Карин.

– Возможно, но не более, чем процессы, которые ежедневно протекают на фондовых рынках. Роль психологического фактора там огромна. Реальные психологические механизмы выбора накладываются на их отражение в массовом сознании. Требуется угадать, что угадают другие. При этом все крутится вокруг того, что каждый старается первым поставить ногу на ступеньку и начать гонку раньше всех. Со времен Кейнса в этом плане мало что изменилось. Распространение так называемых «торговых роботов» только усиливает этот эффект. Обработка данных в этом случае происходит быстрее, в результате чего существующая модель проявляется, так сказать, в более чистом виде. Здесь кроется одна опасность. Алгоритмическая, или роботовая, биржевая торговля в критических ситуациях выходит из-под контроля практически молниеносно. В подобных случаях зачастую самое верное – действовать наобум. Иррациональные решения становятся самыми рациональными. Что толку кричать: «Успокойтесь, идиоты! Все это – не более чем технический сбой! Ваши бумажки на месте!» – если толпа вокруг мечется, охваченная паникой.

– Согласна, – Карин кивнула. – Но если это действительно не более чем технический сбой, проблема будет быстро устранена, не так ли?

– Совершенно верно. Однако паника прекратится не сразу. И тут уже не будет иметь значения, насколько вы правы в оценке ситуации. Мнимая проблема может обернуться реальной, и вы будете разорены. «При всей своей правоте вы станете банкротом», – если процитировать того же Кейнса.

– Досадно, – вздохнула Карин.

– Есть, правда, один обнадеживающий момент. И он заключается в способности рынка рефлексировать над самим собой. Поясню. Когда метеоролог изучает состояние атмосферы, это никак не может повлиять на погоду. Но когда мы изучаем рынок, все наши догадки, расчеты и выводы являются составной частью его механизма. Поэтому рынок способен к развитию, каждая встряска делает его чуточку умнее.

– При этом его поведение непредсказуемо, – вставила Карин.

– Так же, как и мое на этой сцене. Трудно предсказать, куда меня качнет в следующий момент.

В зале раздался смех. Лео смущенно улыбнулся и шагнул к краю сцены.

– В этом отношении биржа – поистине парадоксальное явление. Все мы надеемся заработать денег с ее помощью, поэтому хотим полного понимания всех его процессов. Но как только мы начинаем что-либо понимать, наше понимание его меняет. Созданная нами модель будет влиять на наше поведение на финансовом рынке, отчего он, в свою очередь, станет другим. Смутирует, как вирус. Так что полного понимания финансового рынка добиться, по-видимому, никогда не удастся. В этом случае реальность никогда не будет совпадать с нашими представлениями о ней.

– Но именно это несовпадение и есть его движущая сила?

– Именно. Противоречивость и несогласие – основа его жизни. Рынку нужны и доверяющие, и сомневающиеся, как нужны покупатели и продавцы. И в этом его главная прелесть. Рынок живет противоречиями, развивается, умнеет. Он гораздо умнее аналитиков – всех этих финансовых гуру, которые так любят строить из себя умников в студиях перед телевизионными камерами. В чем же суть правильной стратегии? Как заработать на рынке по максимуму? Миллионы людей во всем мире задаются этим вопросом. Отвечу так: здесь важен баланс. Между нашими расчетами и иррациональными догадками, между ожиданиями продавцов и сомнениями покупателей – проницательность, граничащая порой с пророческим даром. Высокая конъюнктура – момент наивысшей «проницательности» рынка. На противоположном полюсе – обвал.

– И откуда нам знать, что нас ожидает в ближайшее время?

– В том-то и весь вопрос. Я говорю, когда хочу похвастать, что знаю рынок достаточно хорошо, чтобы осознавать, что ничего в нем не понимаю.