Девушка, которая играла с огнем
Часть 18 из 96 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Врачи говорили, что он…
– Тогда врачи много чего говорили, – перебил ее Арманский. – Сначала он был очень плох и не мог общаться, но за последний год произошло существенное улучшение. Ему еще трудно говорить, и нужно внимательно прислушиваться, чтобы понять, что он сказал. Он часто нуждается в помощи, но может все-таки сам дойти до туалета. Люди, которым он небезразличен, навещают его.
Лисбет сидела оцепенев. Два года назад именно она обнаружила Пальмгрена, когда с ним случился удар, и вызвала «Скорую помощь». Врачи качали головой, и их прогноз не обнадеживал. Первую неделю Лисбет не выходила из больницы, потом один из врачей сказал, что больной в коме и что он вряд ли очнется. С этого момента она перестала тревожиться и вычеркнула его из своей жизни. Просто встала и ушла из больницы, не оглядываясь. И даже не перепроверив информацию.
Лисбет нахмурила брови. Примерно тогда ей на голову свалились новые заботы из-за адвоката Нильса Бьюрмана и потребовали много внимания. И ведь никто, включая Арманского, не передал ей, что Пальмгрен жив, а тем более не сообщил, что ему лучше. То, что такое возможно, вообще не приходило ей в голову.
Лисбет почувствовала, что на глаза ее навернулись слезы. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой эгоистичной скотиной. И никогда раньше ее не распекали таким чудовищным тоном. Она опустила голову.
Короткое молчание прервал Арманский:
– Как у тебя дела?
Лисбет пожала плечами.
– На что ты живешь? Работаешь?
– Нет, работы у меня нет, и я не знаю, кем хотела бы работать. Но деньги у меня есть, мне хватает.
Арманский изучающе поглядел на нее.
– Я просто шла мимо, решила поздороваться… но работу я не ищу. Не знаю… для тебя я, может быть, и согласилась бы поработать, если ты во мне будешь нуждаться, но только если это покажется мне интересным.
– Подозреваю, что ты не станешь мне рассказывать, что там случилось в Хедестаде в прошлом году…
Лисбет хранила молчание.
– Что-то произошло. Мартин Вангер погиб после того, как ты заявилась сюда и взяла приборы для наблюдения, а кто-то угрожал вас убить. К тому же его сестра воскресла из мертвых. Это, мягко говоря, стало сенсацией.
– Я обещала ничего не рассказывать.
Арманский кивнул.
– И я подозреваю, что ты также ничего не расскажешь мне о том, какую роль сыграла в деле Веннерстрёма.
– Я помогала Калле Блумквисту собирать материалы, – сказал Лисбет заметно суше. – Вот и всё. Я не хочу быть в этом замешана.
– Микаэль Блумквист искал тебя днем с огнем. Он являлся сюда по крайней мере раз в месяц и спрашивал, не слышно ли что-нибудь о тебе. Он тоже о тебе беспокоится.
Лисбет молчала, но Арманский заметил, как ее губы сжались в узкую полоску.
– Не уверен, что он мне симпатичен, – продолжал Арманский. – Но он-то о тебе беспокоится. Я встретил его как-то осенью. Он тоже отказался говорить о Хедестаде.
Обсуждать Микаэля Блумквиста Лисбет не хотелось.
– Я только зашла поздороваться и сказать, что я снова в городе. Не знаю, надолго ли я здесь останусь. Вот номер моего мобильника и новый электронный адрес на случай, если я понадоблюсь.
Она протянула Арманскому кусок бумаги и поднялась. Он взял этот листок. Лисбет была уже в дверях, когда он ее окликнул:
– Подожди-ка. Что собираешься делать?
– Поеду проведаю Хольгера Пальмгрена.
– Ладно. Но я имел в виду… где ты будешь работать?
Она задумчиво посмотрела на него.
– Не знаю.
– Тебе же надо как-то зарабатывать на жизнь.
– Я же сказала, что обойдусь.
Арманский откинулся на спинку кресла и задумался. Когда речь шла о Лисбет Саландер, он никогда не был уверен, как понимать ее слова.
– Я так разозлился из-за твоего исчезновения, что почти решил никогда тебя не нанимать. – Он поморщился. – На тебя нельзя полагаться. Но материал ты собираешь отлично. Пожалуй, у меня есть текущая работа, которая тебе подойдет.
Она покачала головой, но вернулась к его письменному столу.
– Я не хочу брать у тебя работу. В смысле, деньги мне не нужны. Я серьезно говорю, экономически я справляюсь.
Драган Арманский поднял брови в знак сомнения. Наконец он кивнул:
– Ладно, ты справляешься, что бы это ни значило. Я верю тебе на слово. Но если тебе нужна работа…
– Драган, ты второй человек, которого я навестила, вернувшись домой. Мне не нужны твои деньги. Но на протяжении нескольких лет ты был одним из немногих, кого я уважаю.
– Ладно, но на жизнь-то всем надо зарабатывать.
– Сожалею, но мне уже неинтересно заниматься расследованиями. Дай знать, если у тебя действительно будут проблемы.
– Какие еще проблемы?
– Такие, в которых тебе не удастся разобраться. Если все застопорится и будет неизвестно, что делать. Хочешь, чтобы я на тебя работала, – дай мне что-нибудь интересное для меня. Может быть, даже в плане оперативной работы.
– Оперативной? Для тебя? Да ты же бесследно исчезнешь, когда тебе вздумается.
– Глупости. Разве я хоть раз запорола работу, за которую взялась?
Драган Арманский беспомощно глядел на нее. Выражение «оперативная работа» на их жаргоне означало целый спектр обязанностей, начиная от функций телохранителя и кончая охраной выставок художественных произведений. Его оперативниками были надежные опытные ветераны, часто бывшие полицейские. Причем девяносто процентов из них приходилось на мужчин. Лисбет Саландер не удовлетворяла ни одному критерию подбора персонала для оперативного отдела в «Милтон секьюрити».
– М-да… – протянул он с сомнением.
– Не стоит мучиться зря. Я все равно соглашусь только на ту работу, которая будет мне интересна, так что, скорее всего, я откажусь. Дай мне знать, если появится действительно заковыристое дело. Я хорошо разгадываю загадки.
Она повернулась и исчезла в проеме двери. Драган Арманский покачал головой. «Она чокнутая, действительно чокнутая», – подумал он.
В следующую секунду Лисбет опять появилась в дверях.
– Да, еще… Тут у вас двое парней целый месяц занимались тем, что охраняли актрису Кристину Ратерфорд от идиотов, посылавших ей анонимные письма с угрозами. Ты решил, что это кто-то из ее узкого круга знакомых, потому что автору писем известно много подробностей ее личной жизни…
Драган Арманский удивленно уставился на Лисбет Саландер. Его словно током ударило. «Она опять взялась за свое», – подумал он. Она заговорила о деле, про которое ровным счетом ничего не могла знать. «Ей неоткуда было это узнать».
– Что?..
– Забудь об этом деле. Все это фальшивка. Она сама и ее приятель написали все эти письма, чтобы привлечь внимание. В ближайшие дни она должна получить очередное письмо, и тогда, на следующей неделе, они сольют информацию в средства массовой информации. Вычеркни ее из списка своих клиентов.
Драган Арманский и слова не успел сказать, как Лисбет исчезла. Он сидел, уставившись на открытую дверь. Об этом деле она точно не могла ничего знать. Может быть, в «Милтон секьюрити» кто-то проболтался и держал ее в курсе дела? Но в агентстве об актрисе знали всего четыре-пять человек: сам Арманский, начальник оперативного отдела и кое-кто из сотрудников, расследовавших угрозы. И все они были проверенные, ответственные профессионалы…
Арманский почесал подбородок и взглянул на письменный стол. Папка с делом Ратерфорд лежала в ящике письменного стола, закрытом на ключ. В офисе работала сигнализация. Покосившись на часы, Арманский понял, что Харри Франссон, шеф технической службы, закончил рабочий день. Он включил компьютер, открыл почтовую программу и послал письмо Франссону с просьбой появиться у него завтра в офисе и установить скрытую камеру наблюдения.
Лисбет Саландер пошла прямо домой, в квартиру на Мосебакке. Она прибавила шагу, чувствуя, что надо спешить.
Она позвонила в больницу Сёдера и после нескольких перебросок с одного коммутатора на другой выяснила, где лежит Хольгер Пальмгрен. Четырнадцать месяцев назад его перевели в реабилитационный центр Ерштавикена, находящийся в Эльте. Лисбет сразу мысленно увидела Эппельвикен. Позвонив туда, она узнала, что сейчас пациент спит, но она может навестить его завтра.
Остаток вечера Лисбет провела, вышагивая взад-вперед по квартире. Настроение было ужасное. В постель она легла рано и почти сразу заснула. В семь утра проснулась, затем приняла душ и поела в супермаркете. В восемь она уже стояла у агентства по прокату машин на Рингвеген. «Мне нужна своя собственная машина», – подумала Лисбет, усаживаясь за руль той же самой «Ниссан Микра», что и в прошлый раз, когда ездила за вещами матери в Эппельвикен несколько недель назад.
Паркуясь у реабилитационного центра, она вдруг занервничала, но, взяв себя в руки, вошла в приемную и сказала, что хочет навестить Хольгера Пальмгрена.
Сидевшую в приемной женщину звали Маргит, о чем извещал бейджик на ее груди. Она заглянула в свои бумаги и сказала, что больной находится на лечебной физкультуре и освободится не раньше одиннадцати. Лисбет предложили посидеть в комнате ожидания или зайти попозже. Она вернулась на парковку, села в машину и в ожидании выкурила три сигареты. В одиннадцать она снова стояла в приемной. Ей сказали идти в столовую: по коридору направо, а затем налево.
Лисбет остановилась в дверях полупустой столовой и увидела Хольгера Пальмгрена. Он сидел лицом к ней, сосредоточив все свое внимание на тарелке. Вилку он неуклюже сжимал всей ладонью, сосредоточенно неся ее ко рту. Примерно каждая третья попытка оказывалась неудачной, и еда падала на стол.
Поникший всем телом, он выглядел лет на сто. Лицо его было странно застывшим. Он сидел в кресле-каталке. Тут до Лисбет наконец дошло, что он действительно жив и что Арманский не обманул.
Хольгер Пальмгрен выругался про себя, в третий раз пытаясь подцепить пудинг из макаронов на вилку. Он свыкся с тем, что не может как следует ходить и что многое он не способен делать сам. Но ему была омерзительна эта неспособность как следует есть и то, что у него, как у младенца, иногда текут слюни.
Головой он прекрасно понимал, что нужно сделать: направить вилку под прямым углом, подцепить еду, поднять и направить в рот. Но что-то нарушилось в самой координации, словно рука жила сама по себе. Когда Пальмгрен давал ей распоряжение подняться, рука уклонялась куда-то в сторону. Когда он посылал вилку ко рту, рука в последний момент меняла направление и тыкала в щеку и подбородок.
И все же Хольгер знал, что реабилитация дала некоторые результаты. Еще шесть месяцев назад рука тряслась так сильно, что он ничего не мог донести до рта. Теперь, хотя процесс еды был долгим, Пальмгрен все же справлялся сам. Он решил не сдаваться и продолжить упражнения, пока не сможет управлять своими конечностями.
Только он опустил вилку, как вдруг кто-то, стоявший за спиной, мягко забрал ее. Хольгер увидел, как чужая рука подхватила на вилку порцию макаронной запеканки и подняла вверх. Он тут же узнал этот кукольный кулачок, повернул голову и встретился глазами с Лисбет Саландер, стоявшей в нескольких сантиметрах. Она выжидающе уставилась на него с робким выражением лица.
Пальмгрен долго оставался неподвижным, только разглядывал ее лицо. Сердце вдруг страшно забилось. Наконец он открыл рот и принял еду.
Лисбет кормила его кусочек за кусочком. Вообще говоря, Пальмгрен терпеть не мог, чтобы его кормили за столом, но он понял, что Саландер ощутила потребность в этом. Она делала это не потому, что он стал беспомощным овощем. Кормление было для нее жестом сочувствия, которое ей вообще не было свойственно. Она отделяла порции подходящего размера, давала ему и ждала, пока он полностью не прожует. Когда Хольгер показал на стакан молока с соломинкой, она поднесла его так, чтобы ему было удобно пить.
За все время они не обменялись ни словом. Когда Пальмгрен проглотил последнюю порцию, Лисбет положила на стол вилку и вопросительно посмотрела на него. Он отрицательно покачал головой, показывая, что добавки не надо.
Хольгер откинулся на спинку кресла-каталки и глубоко вздохнул. Лисбет взяла салфетку и промокнула ему рот. Тут он почувствовал себя как глава мафии в каком-нибудь американском фильме, этаким capo di tutti capi[17], которому оказывают уважение. Мысленно он представил себе, как она целует ему руку, и улыбнулся этой абсурдной фантазии.
– Как думаете, здесь можно где-нибудь разжиться чашкой кофе? – спросила Лисбет.
Хольгер что-то пробормотал. Его язык и губы не создавали правильного звука.
– Серврстик зыгглм.
– Тогда врачи много чего говорили, – перебил ее Арманский. – Сначала он был очень плох и не мог общаться, но за последний год произошло существенное улучшение. Ему еще трудно говорить, и нужно внимательно прислушиваться, чтобы понять, что он сказал. Он часто нуждается в помощи, но может все-таки сам дойти до туалета. Люди, которым он небезразличен, навещают его.
Лисбет сидела оцепенев. Два года назад именно она обнаружила Пальмгрена, когда с ним случился удар, и вызвала «Скорую помощь». Врачи качали головой, и их прогноз не обнадеживал. Первую неделю Лисбет не выходила из больницы, потом один из врачей сказал, что больной в коме и что он вряд ли очнется. С этого момента она перестала тревожиться и вычеркнула его из своей жизни. Просто встала и ушла из больницы, не оглядываясь. И даже не перепроверив информацию.
Лисбет нахмурила брови. Примерно тогда ей на голову свалились новые заботы из-за адвоката Нильса Бьюрмана и потребовали много внимания. И ведь никто, включая Арманского, не передал ей, что Пальмгрен жив, а тем более не сообщил, что ему лучше. То, что такое возможно, вообще не приходило ей в голову.
Лисбет почувствовала, что на глаза ее навернулись слезы. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой эгоистичной скотиной. И никогда раньше ее не распекали таким чудовищным тоном. Она опустила голову.
Короткое молчание прервал Арманский:
– Как у тебя дела?
Лисбет пожала плечами.
– На что ты живешь? Работаешь?
– Нет, работы у меня нет, и я не знаю, кем хотела бы работать. Но деньги у меня есть, мне хватает.
Арманский изучающе поглядел на нее.
– Я просто шла мимо, решила поздороваться… но работу я не ищу. Не знаю… для тебя я, может быть, и согласилась бы поработать, если ты во мне будешь нуждаться, но только если это покажется мне интересным.
– Подозреваю, что ты не станешь мне рассказывать, что там случилось в Хедестаде в прошлом году…
Лисбет хранила молчание.
– Что-то произошло. Мартин Вангер погиб после того, как ты заявилась сюда и взяла приборы для наблюдения, а кто-то угрожал вас убить. К тому же его сестра воскресла из мертвых. Это, мягко говоря, стало сенсацией.
– Я обещала ничего не рассказывать.
Арманский кивнул.
– И я подозреваю, что ты также ничего не расскажешь мне о том, какую роль сыграла в деле Веннерстрёма.
– Я помогала Калле Блумквисту собирать материалы, – сказал Лисбет заметно суше. – Вот и всё. Я не хочу быть в этом замешана.
– Микаэль Блумквист искал тебя днем с огнем. Он являлся сюда по крайней мере раз в месяц и спрашивал, не слышно ли что-нибудь о тебе. Он тоже о тебе беспокоится.
Лисбет молчала, но Арманский заметил, как ее губы сжались в узкую полоску.
– Не уверен, что он мне симпатичен, – продолжал Арманский. – Но он-то о тебе беспокоится. Я встретил его как-то осенью. Он тоже отказался говорить о Хедестаде.
Обсуждать Микаэля Блумквиста Лисбет не хотелось.
– Я только зашла поздороваться и сказать, что я снова в городе. Не знаю, надолго ли я здесь останусь. Вот номер моего мобильника и новый электронный адрес на случай, если я понадоблюсь.
Она протянула Арманскому кусок бумаги и поднялась. Он взял этот листок. Лисбет была уже в дверях, когда он ее окликнул:
– Подожди-ка. Что собираешься делать?
– Поеду проведаю Хольгера Пальмгрена.
– Ладно. Но я имел в виду… где ты будешь работать?
Она задумчиво посмотрела на него.
– Не знаю.
– Тебе же надо как-то зарабатывать на жизнь.
– Я же сказала, что обойдусь.
Арманский откинулся на спинку кресла и задумался. Когда речь шла о Лисбет Саландер, он никогда не был уверен, как понимать ее слова.
– Я так разозлился из-за твоего исчезновения, что почти решил никогда тебя не нанимать. – Он поморщился. – На тебя нельзя полагаться. Но материал ты собираешь отлично. Пожалуй, у меня есть текущая работа, которая тебе подойдет.
Она покачала головой, но вернулась к его письменному столу.
– Я не хочу брать у тебя работу. В смысле, деньги мне не нужны. Я серьезно говорю, экономически я справляюсь.
Драган Арманский поднял брови в знак сомнения. Наконец он кивнул:
– Ладно, ты справляешься, что бы это ни значило. Я верю тебе на слово. Но если тебе нужна работа…
– Драган, ты второй человек, которого я навестила, вернувшись домой. Мне не нужны твои деньги. Но на протяжении нескольких лет ты был одним из немногих, кого я уважаю.
– Ладно, но на жизнь-то всем надо зарабатывать.
– Сожалею, но мне уже неинтересно заниматься расследованиями. Дай знать, если у тебя действительно будут проблемы.
– Какие еще проблемы?
– Такие, в которых тебе не удастся разобраться. Если все застопорится и будет неизвестно, что делать. Хочешь, чтобы я на тебя работала, – дай мне что-нибудь интересное для меня. Может быть, даже в плане оперативной работы.
– Оперативной? Для тебя? Да ты же бесследно исчезнешь, когда тебе вздумается.
– Глупости. Разве я хоть раз запорола работу, за которую взялась?
Драган Арманский беспомощно глядел на нее. Выражение «оперативная работа» на их жаргоне означало целый спектр обязанностей, начиная от функций телохранителя и кончая охраной выставок художественных произведений. Его оперативниками были надежные опытные ветераны, часто бывшие полицейские. Причем девяносто процентов из них приходилось на мужчин. Лисбет Саландер не удовлетворяла ни одному критерию подбора персонала для оперативного отдела в «Милтон секьюрити».
– М-да… – протянул он с сомнением.
– Не стоит мучиться зря. Я все равно соглашусь только на ту работу, которая будет мне интересна, так что, скорее всего, я откажусь. Дай мне знать, если появится действительно заковыристое дело. Я хорошо разгадываю загадки.
Она повернулась и исчезла в проеме двери. Драган Арманский покачал головой. «Она чокнутая, действительно чокнутая», – подумал он.
В следующую секунду Лисбет опять появилась в дверях.
– Да, еще… Тут у вас двое парней целый месяц занимались тем, что охраняли актрису Кристину Ратерфорд от идиотов, посылавших ей анонимные письма с угрозами. Ты решил, что это кто-то из ее узкого круга знакомых, потому что автору писем известно много подробностей ее личной жизни…
Драган Арманский удивленно уставился на Лисбет Саландер. Его словно током ударило. «Она опять взялась за свое», – подумал он. Она заговорила о деле, про которое ровным счетом ничего не могла знать. «Ей неоткуда было это узнать».
– Что?..
– Забудь об этом деле. Все это фальшивка. Она сама и ее приятель написали все эти письма, чтобы привлечь внимание. В ближайшие дни она должна получить очередное письмо, и тогда, на следующей неделе, они сольют информацию в средства массовой информации. Вычеркни ее из списка своих клиентов.
Драган Арманский и слова не успел сказать, как Лисбет исчезла. Он сидел, уставившись на открытую дверь. Об этом деле она точно не могла ничего знать. Может быть, в «Милтон секьюрити» кто-то проболтался и держал ее в курсе дела? Но в агентстве об актрисе знали всего четыре-пять человек: сам Арманский, начальник оперативного отдела и кое-кто из сотрудников, расследовавших угрозы. И все они были проверенные, ответственные профессионалы…
Арманский почесал подбородок и взглянул на письменный стол. Папка с делом Ратерфорд лежала в ящике письменного стола, закрытом на ключ. В офисе работала сигнализация. Покосившись на часы, Арманский понял, что Харри Франссон, шеф технической службы, закончил рабочий день. Он включил компьютер, открыл почтовую программу и послал письмо Франссону с просьбой появиться у него завтра в офисе и установить скрытую камеру наблюдения.
Лисбет Саландер пошла прямо домой, в квартиру на Мосебакке. Она прибавила шагу, чувствуя, что надо спешить.
Она позвонила в больницу Сёдера и после нескольких перебросок с одного коммутатора на другой выяснила, где лежит Хольгер Пальмгрен. Четырнадцать месяцев назад его перевели в реабилитационный центр Ерштавикена, находящийся в Эльте. Лисбет сразу мысленно увидела Эппельвикен. Позвонив туда, она узнала, что сейчас пациент спит, но она может навестить его завтра.
Остаток вечера Лисбет провела, вышагивая взад-вперед по квартире. Настроение было ужасное. В постель она легла рано и почти сразу заснула. В семь утра проснулась, затем приняла душ и поела в супермаркете. В восемь она уже стояла у агентства по прокату машин на Рингвеген. «Мне нужна своя собственная машина», – подумала Лисбет, усаживаясь за руль той же самой «Ниссан Микра», что и в прошлый раз, когда ездила за вещами матери в Эппельвикен несколько недель назад.
Паркуясь у реабилитационного центра, она вдруг занервничала, но, взяв себя в руки, вошла в приемную и сказала, что хочет навестить Хольгера Пальмгрена.
Сидевшую в приемной женщину звали Маргит, о чем извещал бейджик на ее груди. Она заглянула в свои бумаги и сказала, что больной находится на лечебной физкультуре и освободится не раньше одиннадцати. Лисбет предложили посидеть в комнате ожидания или зайти попозже. Она вернулась на парковку, села в машину и в ожидании выкурила три сигареты. В одиннадцать она снова стояла в приемной. Ей сказали идти в столовую: по коридору направо, а затем налево.
Лисбет остановилась в дверях полупустой столовой и увидела Хольгера Пальмгрена. Он сидел лицом к ней, сосредоточив все свое внимание на тарелке. Вилку он неуклюже сжимал всей ладонью, сосредоточенно неся ее ко рту. Примерно каждая третья попытка оказывалась неудачной, и еда падала на стол.
Поникший всем телом, он выглядел лет на сто. Лицо его было странно застывшим. Он сидел в кресле-каталке. Тут до Лисбет наконец дошло, что он действительно жив и что Арманский не обманул.
Хольгер Пальмгрен выругался про себя, в третий раз пытаясь подцепить пудинг из макаронов на вилку. Он свыкся с тем, что не может как следует ходить и что многое он не способен делать сам. Но ему была омерзительна эта неспособность как следует есть и то, что у него, как у младенца, иногда текут слюни.
Головой он прекрасно понимал, что нужно сделать: направить вилку под прямым углом, подцепить еду, поднять и направить в рот. Но что-то нарушилось в самой координации, словно рука жила сама по себе. Когда Пальмгрен давал ей распоряжение подняться, рука уклонялась куда-то в сторону. Когда он посылал вилку ко рту, рука в последний момент меняла направление и тыкала в щеку и подбородок.
И все же Хольгер знал, что реабилитация дала некоторые результаты. Еще шесть месяцев назад рука тряслась так сильно, что он ничего не мог донести до рта. Теперь, хотя процесс еды был долгим, Пальмгрен все же справлялся сам. Он решил не сдаваться и продолжить упражнения, пока не сможет управлять своими конечностями.
Только он опустил вилку, как вдруг кто-то, стоявший за спиной, мягко забрал ее. Хольгер увидел, как чужая рука подхватила на вилку порцию макаронной запеканки и подняла вверх. Он тут же узнал этот кукольный кулачок, повернул голову и встретился глазами с Лисбет Саландер, стоявшей в нескольких сантиметрах. Она выжидающе уставилась на него с робким выражением лица.
Пальмгрен долго оставался неподвижным, только разглядывал ее лицо. Сердце вдруг страшно забилось. Наконец он открыл рот и принял еду.
Лисбет кормила его кусочек за кусочком. Вообще говоря, Пальмгрен терпеть не мог, чтобы его кормили за столом, но он понял, что Саландер ощутила потребность в этом. Она делала это не потому, что он стал беспомощным овощем. Кормление было для нее жестом сочувствия, которое ей вообще не было свойственно. Она отделяла порции подходящего размера, давала ему и ждала, пока он полностью не прожует. Когда Хольгер показал на стакан молока с соломинкой, она поднесла его так, чтобы ему было удобно пить.
За все время они не обменялись ни словом. Когда Пальмгрен проглотил последнюю порцию, Лисбет положила на стол вилку и вопросительно посмотрела на него. Он отрицательно покачал головой, показывая, что добавки не надо.
Хольгер откинулся на спинку кресла-каталки и глубоко вздохнул. Лисбет взяла салфетку и промокнула ему рот. Тут он почувствовал себя как глава мафии в каком-нибудь американском фильме, этаким capo di tutti capi[17], которому оказывают уважение. Мысленно он представил себе, как она целует ему руку, и улыбнулся этой абсурдной фантазии.
– Как думаете, здесь можно где-нибудь разжиться чашкой кофе? – спросила Лисбет.
Хольгер что-то пробормотал. Его язык и губы не создавали правильного звука.
– Серврстик зыгглм.