Девушка из письма

– А кого бы они не заинтересовали? Трагедия несчастной девушки.

– Ты же не собираешься использовать их в своей работе, я надеюсь?

Сэм сначала немного растерялась. Никогда прежде ей не приходилось лгать Нане. Но ведь она в самом деле не собиралась использовать письма в работе напрямую. Она опирается на них в своем расследования, используя для определенных целей.

– Нет. Просто меня заинтересовали обстоятельства ее жизни.

– Чьей жизни?

– Девушки, написавшей письма, – ответила Сэм, а Нана чуть откашлялась и начала читать ей вслух.





Глава 12





16 декабря 1956 года, воскресенье


Айви выждала момент, когда могла быть уверена, что все уснули, а потом достала из-под своей подушки шариковую ручку и сложенный лист бумаги, который сумела незаметно унести вечером из библиотеки, где обычно писались все письма.

Ее собственный блокнот, привезенный с собой, так и остался лежать в чемодане, отобранном матерью Карлин, когда она только приехала, но по воскресеньям им все же давали возможность перед молитвой писать короткие письма домой. Содержание всех писем подвергалось тщательной цензуре, а потом их еще и проверяла сама лично мать Карлин. Далее письма забирала Патришия, чтобы вручить водителю грузовика, который развозил белье, выстиранное и выглаженное в прачечной. Патришия, веснушчатая девушка с волосами мышиного цвета, в столовой сидела рядом с Айви и рассказывала ей, что при упоминании о Святой Маргарите разрешалось лишь описывать доброту монахинь и выражать глубочайшую благодарность им. После долгих уговоров Айви добилась согласия Патришии подсовывать в общую почту ее, не прошедшие проверку, письма. На радостях Айви незаметно пожала ей под столом руку, слушая громкие команды сестры Фейт немедленно покинуть столовую, хотя они почти не успели ничего съесть.

Она смотрела на запертое окно рядом со своей постелью. Была почти полночь, но даже скудного света луны оказалось для нее достаточно. Пока ручка бегала по листу бумаги, она представляла себе лицо Алистера. Прошли уже долгие месяцы с тех пор, как в последний раз его веселые карие глаза наблюдали за каждым ее движением, но она все еще могла слышать его запах, ощущать прикосновения его рук на своей спине, когда они медленно и нежно занимались любовью. Она так скучала по нему, что у нее болело все тело. Но она не знала, как описать завладевшею ею тоску. Лежа на жестком одеяле поверх своей кровати в общей спальне, она представила себе, как протягивает руку и прикасается к белоснежным простыням их номера в отеле. Вспоминала, как она краснела, когда он с улыбкой разглядывал ее, стоя у распахнутой балконной двери. Мурашки пробегали по коже, как будто ее обдувал свежий морской бриз. Ей необходимо найти нужные слова, чтобы заставить его действовать. Он оставался для нее единственной надеждой на возможность благополучно покинуть этот ужасный приют.



Любовь моя!

Я оказалась в страшном месте, где чувствую себя как никогда прежде беспомощной и одинокой.

Обстановка дома стала совершенно невыносимой. Дядя Фрэнк дошел до такой ярости, что стал почти каждый вечер поднимать на меня руку. Он напивался, а потом приходил в мою спальню и начинал орать. Мол, всем соседям теперь ясно, кто я такая – проститутка, шлюха последняя. Я же сворачивалась клубком на постели, ожидая неизбежной боли и мечтая, чтобы ты сейчас же вошел и одним ударом уложил его на пол. Мама, по мере возможности, старалась защищать меня, вставала между нами, но однажды не успела, и Фрэнк приложился ко мне кулаком с такой силой, что я всерьез испугалась за жизнь нашего будущего ребенка. Дома мне было очень плохо, поэтому, когда доктор Джейкобсон сообщил, что через отца Бенджамина нашел для меня место в приюте Святой Маргариты, я с облегчением поняла: мне есть куда уехать, скрыться от боли, постоянной напряженности и мучений моей матери из-за меня.

Но, оказавшись здесь, я чувствую себя глубоко несчастливой и даже тоскую по дому. Дядя Фрэнк отказался подвезти меня на машине, и мне пришлось добираться автобусом. Мама была настолько расстроена, что даже не попрощалась со мной. Приют Святой Маргариты расположен достаточно далеко: на окраине города Престон, прямо позади церкви.

«Вот твоя остановка, милая», – сказал мне водитель автобуса, хотя я не говорила ему, куда именно еду. Сколько же других девушек он высаживал здесь, невольно подумала я, а они неуклюже выбирались наружу, поскольку живот мешал им нести чемодан. И когда он уехал, оставив меня в одиночестве, я впервые увидела его: огромный дом в викторианском стиле, одиноко стоящий вдали. Его окружала высокая кирпичная стена, украшенная в центре воротами из кованого железа, запертыми на тяжелый навесной замок. Подойдя ближе, я обнаружила стальной колокольчик, свисавший вдоль стены. Немного поколебавшись, я подергала за язычок из стороны в сторону, и колокольчик издал пронзительный звон, спугнувший ворон с веток окрестных деревьев.

Я постояла там некоторое время и уже собиралась позвонить снова, когда в дверях дома показалась монахиня в черной сутане и стала спускаться ко мне по длинной, выложенной каменными плитами дорожке. Выглядела она очень серьезной, даже надменной. Руки держала, сцепив пальцы перед собой, и пока она молча шла ко мне, связка ключей у нее на поясе громко звякала, как у тюремщика.

Она приблизилась ко мне, и мы несколько секунд стояли, разглядывая друг друга. Затем я сказала: «Меня зовут Айви Дженкинс. Я от доктора Джейкобсона». Я протянула ей листок с направлением, который держала в руке, но она лишь мельком взглянула на него, не взяв у меня, как будто опасалась подцепить от него какую-то заразу. Наконец она отперла замок на воротах и тоже представилась: «Я сестра Мэри Фрэнсис. Следуйте за мной». В ее голосе звучала откровенная враждебность.

Я протиснулась со своим чемоданом в полуоткрытую створку ворот, после чего она с грохотом захлопнула ее и защелкнула дужку замка. Она была чуть ниже меня ростом, худощавая, и двигалась она быстро. Подол ее сутаны волочился по земле. Показалось, что у нее вообще нет ног. Я с трудом тащилась за ней, несколько раз останавливаясь, чтобы поставить чемодан на дорожку. Высаженные перед домом ясени, казалось, смотрели на меня и шелестели, словно перешептывались между собой, выражая свое неодобрение. Постепенно мы добрались до потемневшей деревянной входной двери, скрепленной крест-накрест металлическими полосами, и это напомнило мне темницу. Сестра Мэри Фрэнсис ни разу не обернулась в мою сторону, но когда мне удалось поравняться с ней, я опять услышала звяканье связки ключей. Один из них она сунула в замочную скважину и тяжело провернула им замок. Дверь медленно отворилась.



Одна из самых юных девушек вскрикнула во сне, заставив Айви вздрогнуть. Она накрыла свою постель покрывалом и на цыпочках подошла к девушке. Если дежурная сестра слышала ее крик, неприятности грозили им всем.

«Тс-с. – Она крепко обняла девушку, заливавшуюся слезами, и начала укачивать ее, чтобы успокоить. – Тише. Тебе надо снова заснуть. Тебе это нужно».

Она погладила ее мокрые щеки, а затем прокралась обратно к своей кровати. Перевела дыхание, прежде чем взяться за ручку и продолжить писать.




Когда сестра Мэри Фрэнсис скрылась в конце длинного, выложенного тусклым кафелем коридора, я успела оглядеть высокий сводчатый потолок и широкую лестницу, на самом верху которой висела доска с вырезанной на ней надписью: «Господь всемогущий! Дозволь всем павшим обрести новый путь к Тебе через молитвы и усердный труд». Я спешила вслед за сестрой Мэри и прошла мимо нескольких девушек – у некоторых были большие животы, у других нет, – они стояли на четвереньках и оттирали и без того безупречно чистый пол. Никто из них не отвлекся и даже не поднял взгляд, чтобы посмотреть на меня. Никто не попытался со мной заговорить.

Затем меня обдало паром. Я мельком заглянула в открытую дверь и поняла: там прачечная. Десятки девушек стояли у раковин, некоторые пропускали постельное белье через машину для отжима, а затем вывешивали на перекладины для сушки. У меня не было времени обдумать все увиденное сразу, но меня поразило, какая и там стояла гробовая тишина. Никто не произносил ни слова. Нарушила молчание только сестра Мэри Фрэнсис, дожидавшаяся меня в самом конце коридора с угрюмым выражением лица. «Поспешите, уж будьте любезны. Мать Карлин не может тратить на вас целый день. Чемодан оставьте пока здесь». Я поставила его на пол у двери и с волнением вошла в кабинет матери-настоятельницы.

Это была темная неуютная комната, всего лишь с одним маленьким окошком. За столом из красного дерева сидела устрашающего вида женщина в полном монашеском облачении. Я молча стояла перед ней, а она неотрывно записывала что-то в небольшой блокнот с черной обложкой. Я знала, что заводить разговор первой не разрешается. Наконец она посмотрела на меня, своим заостренным подбородком, бледным лицом и крючковатым носом она походила на ведьму. Ее портрет висел на стене у нее за спиной. На нем она выглядела значительно привлекательнее, чем в жизни.

Она слегка откашлялась и обратилась ко мне: «Как тебя зовут?» Я назвала ей имя и фамилию, но она тут же перебила меня, сказав, что теперь я не Айви, а буду зваться Мэри, поскольку носить собственные имена в приюте запрещается. Мной овладел приступ панического страха, слезы уже начали обжигать глаза, но я сумела сдержать их. «Все поступающие к нам девушки обязаны исполнять свой долг и проделывать порученную им работу. Вы начнете трудиться в прачечной. Я надеюсь, что вы будете так же трудолюбивы, как все мы, вставая рано и проводя день максимально продуктивно, участвуя в церковных службах и вымаливая у Бога прощение. Это вам понятно?» Мне с трудом удавалось сохранять ясность мысли, но я справилась с собой и ответила, что все поняла. Она велела сестре Мэри Фрэнсис показать мне мое место в спальне.

Когда я вышла из кабинета, моего чемодана не оказалось на месте, а сестра Мэри сказала, что больше он мне не понадобится. Я была близка к истерике. Ведь в нем лежала единственная фотография отца, которую я взяла с собой, и одеяльце, связанное мной заранее для моего будущего младенца. Розовое, потому что я уверена – у меня родится девочка. Я умоляла вернуть мне чемодан и напросилась: из кабинета вышла мать Карлин и жестоко отхлестала меня ремнем, прямо на глазах у всех, кто был в коридоре.



Айви до боли прикусила губу, вспомнив, что у нее отобрали фото отца. У нее словно украли его последнее прикосновение, последние минуты, проведенные с ним, тот воздушный поцелуй, который он послал ей, стоя внизу лестницы, пока она смотрела на него с верхней площадки, стоя в одной ночной сорочке. Сестра Мэри Фрэнсис непостижимым образом отобрала ее воспоминания, как Айви видела все в своем воображении. Однако она знала и то, что ей лучше воздержаться от любых упоминаний об отце в письме. Ей необходимо было заставить Алистера твердо понять: только он мог спасти ее и никакой другой помощи ей не от кого ждать.

Она почувствовала жжение в глазах. Ей был крайне нужен сон и отдых. У нее ныли руки, когда она заставляла себя писать дальше, ломило все тело, но подталкивала необходимость иметь законченное письмо под подушкой к утру. Иначе Патришия не успеет взять его и передать с остальной почтой пареньку, водившему грузовик с бельем из прачечной.



Потом я пошла за сестрой Мэри Фрэнсис по лестнице на второй этаж в свою спальню. По пути мне встретились другие девушки, и снова ни одна из них не взглянула на меня, не улыбнулась, не вымолвила ни слова. Сестра оставила меня в спальне, сказав мне переодеться в рабочий балахон. Комната была холодной и угрюмой. В ней рядами стояли койки, похожие на больничные, раковина умывальника с побитой эмалью располагалась под раздвижным окном. Помимо прочего бросались в глаза выцветшие шторы и колокольчик, висящий на стене. Затем мне показали прачечную. Нам приходится справляться с тяжелыми машинами для отжима и глажки, у всех девушек руки покраснели от постоянного полоскания в холодной воде. После шести часов работы в прачечной мы пообедали жидким супчиком с черствым хлебом. Во время еды нам не разрешается разговаривать. Нам практически постоянно запрещено всякое общение между собой.

Монахини обращаются с нами беспредельно жестоко. Начинают избивать тростями или всем, что попадется под руку, если мы всего лишь перекинемся парой фраз. Одна из девушек получила страшный ожог от раскаленной, как металл в доменной печи, простыни, только что прошедшей через сушильную машину. Теперь в рану еще и попала инфекция, она загноилась. А сестра Мэри Фрэнсис только и сделала, что однажды подошла к ней, чтобы отругать ее за неспособность работать в полую силу. Нам позволено открывать рты только для молитвы или чтобы униженно произнести: «Жду ваших указаний, сестра». Мы молимся перед завтраком, а после завтрака отправляемся на службу в церковь. И перед тем как лечь в кровати, завершаем день молитвами. А потом для нас наступает черная пустота до звонка колокольчика в спальне, заставляющего нас просыпаться в шесть часов утра. Мы живем по звону колокольчика. Нет часов, нет календарей, нет даже зеркал. Чувство времени в такой обстановке совершенно утрачивается. Мне ничего не говорят о том, что произойдет, когда у меня родится ребенок, но я знаю – в этом доме содержат и младенцев, по ночам я слышу их плач.



Айви поморщилась, ощутив толчок маленькой ножки внутри своей утробы. У нее раздуло мочевой пузырь. Ей очень хотелось в туалет, но им не разрешалось вообще вставать с постели по ночам. Она стала думать о своем малыше, пока находившемся в безопасности и тепле ее живота. У нее не было ни малейшего представления, как именно рождается ребенок. В школе она слышала от девочек, что дети появляются на свет через пупок, но не могла понять, как такое возможно. Она знала только одно: Господь поможет, когда настанет время, им обеим.

Она перевернулась на другой бок, устраиваясь поудобнее. А младенец словно затеял веселую игру внутри нее, не зная, что ему предстоит в будущем. Айви наблюдала за девушками без больших животов, которые в столовой сидели за отдельным длинным столом. На их лицах читалась печаль, причину которой ей вскоре предстояло понять. Ей необходимо выбраться из Святой Маргариты до рождения ребенка. И нужно было ясно донести до Алистера эту мысль.



Я так скучаю по тебе, любовь моя. Мне так не хватает наших с тобой прежних поездок к морю. Я часто вспоминаю приятное ощущение от прикосновения травы к моей спине, когда мы лежали вместе и любовались небом. Здесь мы не можем выходить на свежий воздух. Меня преследует ощущение полной изоляции от всего: от природы, от дома, от тебя, от себя самой. Я мечтаю сбежать отсюда, но монахини не держат нас под контролем только ночами, а спальни расположены так высоко, что при попытке спуститься вниз из окна наверняка сломаешь себе шею. Но даже если бы мне удалось выбраться, куда я смогла бы пойти? Дядя Фрэнк тут же отвез бы меня обратно в приют, и мама не в силах была бы помешать ему. Я бы направилась к тебе, но не знаю, захочешь ли ты принять меня, хотя даже думать не хочу о том, что ты выставил бы меня на улицу. Не осталось ничего от прежней Айви, какой я была совсем недавно. Мне даже имя изменили. По ночам я ощупываю свой живот, лежа в темноте, и чувствую, как ребенок шевелится внутри меня. Но я уже подвела свое будущее дитя, сама все испортила. Каждую ночь я плачу, пока не забываюсь во сне.

Не знаю, читаешь ли ты мои письма, но для меня невыносимо потерять тебя. Пожалуйста, если ты все еще любишь меня, приезжай и забери отсюда. Никто не узнает, что это твой ребенок. Быть может, ты сможешь оплатить мое пребывание в каком-нибудь пансионе? Я же буду только счастлива при первой возможности найти работу, чтобы вернуть тебе деньги, как только малыш чуть подрастет и я смогу на время оставлять его. Для меня не важно, что придется делать и где жить, и я никогда не поставлю тебя в неловкое положение.

Умоляю, приезжай поскорее, или я сойду с ума в этом страшном месте.

С неизменной и вечной любовью к тебе.

Твоя Айви.



Слеза упала на страницу, и Айви стерла ее, прежде чем аккуратно сложить письмо, поцеловала его и сунула под подушку. После чего она повернулась, накрыла лицо одеялом и тихо, отчаянно зарыдала.





Глава 13





5 февраля 2017 года, воскресенье


Шоссе Престон-лейн оказалось узким и с многочисленными крутыми поворотами, которые Сэм преодолевала со скоростью улитки. Прочитав газетную статью, найденную Фредом, она выяснила, что после того, как Джордж Кэннон миновал церковь Престона, он свернул на роковую для себя дорогу, которая, как она не могла не заметить, вела к приюту Святой Маргариты. Затем, согласно заметке, опубликованной в газете «Сассекс Аргус» 12 марта 1961 года, его машина во время виража попала на обледеневший участок, ее занесло и выбросило в кювет. Водитель погиб почти мгновенно.

Остановившись на специальной аварийной парковке на обочине, Сэм наблюдала за оживленным сейчас движением по ней, но главным образом изучала окружающую местность. Судя по описанию места аварии в газетах, здесь мало что изменилось за прошедшие пятьдесят лет. Дорога по-прежнему оставалась шириной в одну полосу. По обеим сторонам вдоль нее тянулись живые изгороди и глубокие кюветы. День выдался холодным, как, вероятно, и в январе 1961 года, и Сэм могла видеть обледенение на черном асфальте чуть впереди. Она достала из сумки блокнот и вновь прочитала заголовок статьи в «Сассекс Аргус» за 24 января: «Главный инспектор полиции Брайтона погиб в ужасной автокатастрофе». На дороге был очень крутой поворот перед тем местом, где случилась авария, и Сэм пешком направилась к нему, по пути заметив большой дом в георгианском стиле на углу недалеко от дороги. Других домов в округе не было, а потому она решила постучать в дверь дома и попытаться расспросить хозяев, кому принадлежал особняк в тот год, когда произошла катастрофа. Это станет

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.