Девушка из песни
Часть 14 из 87 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сотни слов норовят соскочить с языка.
Но ничего сказать не могу,
Прячу чувства в песне, у всех на виду.
Не заставляй меня повторять это снова,
Думаю, мне придется сыграть ее снова,
И сегодня ночью ты полюбишь меня.
Чувствую себя счастливым, но настолько слабым,
Любовь жестока, на сердце сплошные раны.
Не прикасайся, детка, к моим шрамам,
Пока не захочешь узнать, в каких виновна сама.
Все, чего я хочу,
Все, чего я хочу,
Это ты и я, большего не прошу.
Что сбился с пути, я и не знал,
Пока впереди не увидел тебя.
Дорогу не видно во время дождя,
Так позови скорее меня.
На голос приду, в постель отнесу
Притворюсь, что услышал, дыхание затая:
«Сегодня ночью я влюбилась в тебя».
Чувствую себя счастливым, но настолько слабым,
Любовь жестока, на сердце сплошные раны.
Не прикасайся, детка, к моим шрамам,
Пока не захочешь узнать, в каких виновна сама.
Все, чего я хочу,
Все, чего я хочу,
Чтобы ты влюбилась в меня, большего не прошу.
3
Вайолет
Первый день выпускного года. У меня впереди еще много таких первых дней: годы учебы в университете, затем в медицинской школе, но для старшей школы этот год последний. Шайло не переставала меня подкалывать, как глупо радоваться началу учебы, когда все оплакивали конец лета.
– Как обряд посвящения, – пробормотала я, надевая узкие джинсы и кофту с открытыми плечами.
Я оглядела себя в зеркале. Джинсы оказались чуть более облегающими, чем я привыкла, но в целом вполне приличными. Эвелин предупредила, чтобы я не одевалась так, будто слишком стараюсь.
– Ты сногсшибательна от природы, – усмехалась она, когда мы неделю назад ходили за покупками в торговый центр Кингз-Виллидж. – Тебе достаточно вильнуть задницей и всем будет плевать, что вообще на тебе надето.
В то утро я вертелась перед зеркалом в своей спальне и поджимала губы. Два года назад Эвелин Гонсалес и ее популярная компания даже не взглянули бы на меня. Но в прошлом году знакомая из футбольной команды потащила меня на пляжную вечеринку. Каким-то образом я оказалась в усеянном песком туалете, утешая плачущую Эвелин, которая только что рассталась с Ченсом Блейлоком. Они встречались полгода.
– Ты такая милая, – произнесла она, вытирая слезы. – Большинство девушек в школе пришли бы в восторг, увидев меня слабой и жалкой.
– Ты вовсе не такая, – мягко возразила я. – Ты же человек.
Что-то в этих словах, должно быть, тронуло школьную королеву, потому что она внезапно взяла меня под руку и представила своим друзьям. В том числе и Риверу Уитмору. У меня все еще не хватало духу пообщаться с ним, но тем летом при встрече мы каждый раз обменивались улыбками, а однажды он даже купил мне коктейль в «Бургер Барн». Правда, в тот день он угощал всех, но было приятно оказаться в числе его друзей. Такой ботаник, как я, и представить себе не могла подобное.
Но потом Ривер перестал с нами тусоваться, и теперь я знала почему. Я схватила конверт с моим волонтерским назначением, сунула его в рюкзак и спустилась на первый этаж.
Родители завтракали в просторной, залитой солнцем кухне, сидя как можно дальше друг от друга. Папа читал газету и потягивал кофе за серой мраморной стойкой. А мама за столом намазывала мармеладом пшеничный тост.
Никаких ссор. Никакого напряжения. Пока что. Я чувствовала себя героем фильмов, в которых шпиону требовалось пересечь комнату и не задеть лазерные лучи, пересекавшие все вокруг. Приходилось действовать медленно, осторожно, чтобы не спугнуть их.
– Доброе утро, – бодро произнесла я.
Мама даже не подняла взгляд от тоста.
– Доброе утро, дорогая.
– Доброе утро, тыковка, – устало отозвался папа.
Шайло часто говорила, что Вселенная подарила мне самые лучшие черты моих родителей. У меня мамины густые, почти черные волосы и папины темно-синие глаза. Но на этом сходство заканчивалось. Мама была высокая, стройная, с бледно-голубыми глазами, а папа – рыжеволосый и коренастый.
– Волнуешься перед первым днем выпускного класса? – поинтересовался папа.
– Определенно. Я и так буду очень занята, совмещая футбол, дебаты, теперь еще и это. – Я села рядом с мамой и вытащила свое письмо из Медицинского центра.
– Тебя взяли? – просияла мама и сжала мою руку. – Я знала, что так и будет.
Прихватив кофе, папа подошел и чмокнул меня в макушку.
– Горжусь тобой, тыковка. – Он сел по другую сторону от меня, подальше от мамы. – И ты уже знаешь, кого тебе назначили?
– Этого Миллера? – предположила мама, не отвлекаясь от тоста и стараясь говорить небрежным тоном.
Уже четыре года как мой лучший друг все еще оставался для нее «этим Миллером»: мальчишкой, который жил в машине и чуть не умер на ее заднем дворе.
– Нет, не Миллер, – натянуто произнесла я, насильно удерживая улыбку. – Нэнси Уитмор.
Мои родители обменялись взглядами.
Папа заерзал на стуле.
– Я на прошлой неделе ездил в автосервис Уитморов.
– Я знаю. У нее рак, да?
– Боюсь, что так. Рак печени. И все не очень хорошо.
– Она смертельно больна, – вмешалась мама напряженным голосом. – Давай будем честны с Вайолет, для разнообразия.
Папа сжал губы в тонкую линию, но обратился ко мне:
– Ты с этим справишься, дорогая?
– Я собираюсь стать врачом. Как уже говорила Миллеру, у моей профессии есть и неприятная сторона.
Мама отложила тост.
– Так значит ты сначала сообщила Миллеру? Когда? Вчера вечером?
– Линн…
– Да, – ответила я. – Вчера вечером.
«Пока вы не ворвались в мою комнату, как парочка сумасшедших».
– Я понять не могу, почему он продолжает лазать по моим шпалерам, – мама закипала от злости. – Раз уж ты не пытаешься его прятать, Вайолет, он может входить через парадную дверь, как все остальные.
Но ничего сказать не могу,
Прячу чувства в песне, у всех на виду.
Не заставляй меня повторять это снова,
Думаю, мне придется сыграть ее снова,
И сегодня ночью ты полюбишь меня.
Чувствую себя счастливым, но настолько слабым,
Любовь жестока, на сердце сплошные раны.
Не прикасайся, детка, к моим шрамам,
Пока не захочешь узнать, в каких виновна сама.
Все, чего я хочу,
Все, чего я хочу,
Это ты и я, большего не прошу.
Что сбился с пути, я и не знал,
Пока впереди не увидел тебя.
Дорогу не видно во время дождя,
Так позови скорее меня.
На голос приду, в постель отнесу
Притворюсь, что услышал, дыхание затая:
«Сегодня ночью я влюбилась в тебя».
Чувствую себя счастливым, но настолько слабым,
Любовь жестока, на сердце сплошные раны.
Не прикасайся, детка, к моим шрамам,
Пока не захочешь узнать, в каких виновна сама.
Все, чего я хочу,
Все, чего я хочу,
Чтобы ты влюбилась в меня, большего не прошу.
3
Вайолет
Первый день выпускного года. У меня впереди еще много таких первых дней: годы учебы в университете, затем в медицинской школе, но для старшей школы этот год последний. Шайло не переставала меня подкалывать, как глупо радоваться началу учебы, когда все оплакивали конец лета.
– Как обряд посвящения, – пробормотала я, надевая узкие джинсы и кофту с открытыми плечами.
Я оглядела себя в зеркале. Джинсы оказались чуть более облегающими, чем я привыкла, но в целом вполне приличными. Эвелин предупредила, чтобы я не одевалась так, будто слишком стараюсь.
– Ты сногсшибательна от природы, – усмехалась она, когда мы неделю назад ходили за покупками в торговый центр Кингз-Виллидж. – Тебе достаточно вильнуть задницей и всем будет плевать, что вообще на тебе надето.
В то утро я вертелась перед зеркалом в своей спальне и поджимала губы. Два года назад Эвелин Гонсалес и ее популярная компания даже не взглянули бы на меня. Но в прошлом году знакомая из футбольной команды потащила меня на пляжную вечеринку. Каким-то образом я оказалась в усеянном песком туалете, утешая плачущую Эвелин, которая только что рассталась с Ченсом Блейлоком. Они встречались полгода.
– Ты такая милая, – произнесла она, вытирая слезы. – Большинство девушек в школе пришли бы в восторг, увидев меня слабой и жалкой.
– Ты вовсе не такая, – мягко возразила я. – Ты же человек.
Что-то в этих словах, должно быть, тронуло школьную королеву, потому что она внезапно взяла меня под руку и представила своим друзьям. В том числе и Риверу Уитмору. У меня все еще не хватало духу пообщаться с ним, но тем летом при встрече мы каждый раз обменивались улыбками, а однажды он даже купил мне коктейль в «Бургер Барн». Правда, в тот день он угощал всех, но было приятно оказаться в числе его друзей. Такой ботаник, как я, и представить себе не могла подобное.
Но потом Ривер перестал с нами тусоваться, и теперь я знала почему. Я схватила конверт с моим волонтерским назначением, сунула его в рюкзак и спустилась на первый этаж.
Родители завтракали в просторной, залитой солнцем кухне, сидя как можно дальше друг от друга. Папа читал газету и потягивал кофе за серой мраморной стойкой. А мама за столом намазывала мармеладом пшеничный тост.
Никаких ссор. Никакого напряжения. Пока что. Я чувствовала себя героем фильмов, в которых шпиону требовалось пересечь комнату и не задеть лазерные лучи, пересекавшие все вокруг. Приходилось действовать медленно, осторожно, чтобы не спугнуть их.
– Доброе утро, – бодро произнесла я.
Мама даже не подняла взгляд от тоста.
– Доброе утро, дорогая.
– Доброе утро, тыковка, – устало отозвался папа.
Шайло часто говорила, что Вселенная подарила мне самые лучшие черты моих родителей. У меня мамины густые, почти черные волосы и папины темно-синие глаза. Но на этом сходство заканчивалось. Мама была высокая, стройная, с бледно-голубыми глазами, а папа – рыжеволосый и коренастый.
– Волнуешься перед первым днем выпускного класса? – поинтересовался папа.
– Определенно. Я и так буду очень занята, совмещая футбол, дебаты, теперь еще и это. – Я села рядом с мамой и вытащила свое письмо из Медицинского центра.
– Тебя взяли? – просияла мама и сжала мою руку. – Я знала, что так и будет.
Прихватив кофе, папа подошел и чмокнул меня в макушку.
– Горжусь тобой, тыковка. – Он сел по другую сторону от меня, подальше от мамы. – И ты уже знаешь, кого тебе назначили?
– Этого Миллера? – предположила мама, не отвлекаясь от тоста и стараясь говорить небрежным тоном.
Уже четыре года как мой лучший друг все еще оставался для нее «этим Миллером»: мальчишкой, который жил в машине и чуть не умер на ее заднем дворе.
– Нет, не Миллер, – натянуто произнесла я, насильно удерживая улыбку. – Нэнси Уитмор.
Мои родители обменялись взглядами.
Папа заерзал на стуле.
– Я на прошлой неделе ездил в автосервис Уитморов.
– Я знаю. У нее рак, да?
– Боюсь, что так. Рак печени. И все не очень хорошо.
– Она смертельно больна, – вмешалась мама напряженным голосом. – Давай будем честны с Вайолет, для разнообразия.
Папа сжал губы в тонкую линию, но обратился ко мне:
– Ты с этим справишься, дорогая?
– Я собираюсь стать врачом. Как уже говорила Миллеру, у моей профессии есть и неприятная сторона.
Мама отложила тост.
– Так значит ты сначала сообщила Миллеру? Когда? Вчера вечером?
– Линн…
– Да, – ответила я. – Вчера вечером.
«Пока вы не ворвались в мою комнату, как парочка сумасшедших».
– Я понять не могу, почему он продолжает лазать по моим шпалерам, – мама закипала от злости. – Раз уж ты не пытаешься его прятать, Вайолет, он может входить через парадную дверь, как все остальные.