Девятый

Аппетит сегодня был зверский. Я умял две полные миски недосоленной каши, кусок вяленой рыбины, парочку распаренных сухарей и пресную лепешку, от которой на зубах долго хрустел песок. Съел бы и больше, но вовремя остановил себя — живот не резиновый.

Похоже, и правда здоров как бык: больной человек до еды не жадный.

Покончив с чревоугодием, облачился в кольчугу, натянул сапоги, про наручи тоже не забыл. Опоясался, нацепил ножны с мечом, за плечо перекинул сдвоенный колчан с болтами и арбалет. Сделав несколько шагов, замер, недоумевая: легкость, невероятная легкость. Я еще при пробуждении ее заметил, но списывал на отсутствие доспехов — тело привыкло к нагрузке и без нее, естественно, ощущало некоторую эйфорию.

Но сейчас я опять в железе, а эйфория не исчезла.

Подпрыгнул. Ожидал, что взлечу чуть ли не до верхушек сосен, но наделе впечатляющего рекорда не получилось, хотя и приподнялся над землей изрядно.

Ладно, не огорчен. Все равно чувствую себя просто замечательно. Только сейчас начал понимать, что все предшествующие дни с новым телом не дружил — ощущал его чуждость. Будто тесную одежду нацепил — там жмет, там трет, там неудобно, а где-то и вовсе зияет прореха портновского брака. Должно быть, со стороны создавал впечатление неуклюжего человека с неровной походкой. А сейчас ничего подобного — это тело стало моим полностью: во всем слушается, родным ощущается. И еще здоровье в нем через край переливается — переполнено бурлящей жизненной силой. Сколько ему? Девятнадцать? Двадцать? Неужели и я такой раньше был?

Не помню уже…

Настроение было замечательным — в здоровом теле здоровый дух. Хотелось хулиганить и веселиться — на глупости тянуло, на движение. Тоскливо здесь.

На меня, должно быть, косо смотрели, я шагал по лагерю улыбаясь, будто клоун. Только клоунам такую улыбку рисуют, а у меня она натуральная.

Быстро оседлал лошадь — сноровка потрясающая, если учесть, что этим всегда занимался Тук.

Взлетел в седло, не касаясь стремян, — это вообще для меня фантастика. Тут же пришпорил коня, заставляя с места сорваться в галоп. Тот, ошеломленный странностью моего поведения, заржал, но подчинился. Тяжелое боевое животное на удивление быстро набрало скорость. По сторонам, будто патроны пожираемой скорострельным пулеметом ленты, замелькали стволы сосен. Под копытами сверкнула вода — ручей пересекли в прыжке.

Дальше! Быстрее! Еще быстрее!

То, что седло мне мозолей не натирало, еще не делало меня полноценным кавалеристом — я ездил тихо, не стремясь к большему. Справедливо подозревал, что к большему стремиться вообще-то рановато, не с моим нулевым опытом.

А теперь во мне проснулся профессиональный жокей — я будто сросся с лошадью. До мелочей понимал, куда и когда отклониться, в какой момент пришпорить, а в какой придержать. Ногами мягко сдавливал бока, нажимом внося мелкие корректировки в направление движения. Когда надо, давал коню полную свободу выбора маневра, когда доверять ему не стоило, перехватывал управление на себя.

Да я действительно величайший наездник! А ну-ка! Раз! Поднимаюсь, встаю во весь рост, ловко уклоняясь от налетающих веток. Два! Прыгаю назад в седло, одновременно заваливаюсь вбок, одной рукой ухватываюсь за стремя, другой зачерпываю горсть сухой хвои с земли. Три! Опять в седле. Четыре!..

Стоп!

С трудом подавив адреналиновое буйство, начал замедлять ход. Хотелось продолжать гонку, но я не безвольный наркоман, готовый на все ради удовольствия, я — чужак в чужом мире: нельзя идти на поводу у своих примитивных желаний, к тому же возникших столь странным образом.

Что со мной вообще такое? Я еще могу смириться с загадочной болезнью, после которой наступила эйфория, наконец-то, судя по ощущениям, информационная матрица прижилась полностью. Но при чем здесь умение ездить верхом? Или прежний владелец был виртуозом-кавалеристом и мне достались его навыки? Лучше бы он был мастером меча или лука… Э нет! А сны тогда при чем? Сны про лошадей и всадников. Пробудившаяся генная память добралась уже до реальности, подарив мне багаж навыков от предков? Бред, все мои гены на Земле остались, ни при чем они. Не ведомый ни науке, ни шарлатанам побочный результат смерти, перехода между мирами и последующей метаморфозы?

Без понятия, я просто столкнулся с результатом странного явления и могу лишь теории разводить на тему его причин.

Лошадь, тяжело дыша, перешла наконец на простой шаг, будто с обозом плетется. Вовремя остановился — мог загнать неразогревшееся животное.

За спиной знакомо захлопали крылья — на плечо приземлился Зеленый, тут же начав возмущаться:

— Ты что — дочь городского палача обрюхатил?! От самых ворот скачешь будто ошпаренный!

— Птиц, я просто немного прокатился. Не обижайся.

— Тебя следует наказать, чтобы неповадно было!

— Жестокость тебе не к лицу. Зеленый, ты же в душе сама доброта: не злись.

— Без меня на помойке подохнешь, — буркнул попугай и, сочтя, что воспитательная беседа окончена, занялся перьями.





* * *


На полпути к лагерю я увидел впереди одинокого всадника, он, нахлестывая лошадь, мчался по моим следам.

Ба, да это же его светлость еретический епископ! Первый раз вижу, чтобы он так торопился, — обычно сама степенность.

Поравнявшись со мной, Конфидус удивительно проворно осадил лошадь, развернув ее на обратный курс. В итоге через миг мы с ним ехали к лагерю уже бок о бок.

— Доброе утро, Дан.

— И вам добра, Конфидус.

— Что, прогуляться захотелось?

— Ага. Погодка ведь чудесная. Что-то не так?

— Да ничего, все в порядке, просто мы в центре враждебной земли; нас окружают шайки погани и, возможно, демов; неподалеку граница королевства; вы валялись два дня трупом, а затем, с поразительной скоростью оседлав лошадь, умчались вдаль не менее стремительно — за вами ветки с деревьев посыпались.


— Просто захотелось промчаться с ветерком.

— Я бы даже сказал: с ураганным ветерком… Скажите, Дан, с вами все в порядке? Может, из-за болезни…

— Нет, я в полном порядке. Поднялся на ноги, и жизнь бурлит — вот и подурачился немного.

— Ох уж эта молодость, напугали вы нас и продолжаете пугать…

— Боялись, что я умру? Но это не так уж печально — свидетели перед королем поклянутся, что слышали мой приказ уходить из Талля, и ничего вам король за это не сделает. Так ведь?

— Разве только в этом дело… До короля еще добраться надо…

— Доберемся — недолго уже осталось до границы.

— Дан, скажите: а вам не кажется странным, что нас никто не трогает?

— Вы о чем? О погани? Не так просто атаковать обоз на переходе — у них могут возникнуть проблемы с убежищами на ночь, да и сил у нас достаточно: три десятка дружинников конных, и ополченцев умелых около двух с половиной сотен. Да и неумелые сгодятся — у бакайцев даже женщины при необходимости могут за копья взяться.

— Дан, это земли погибели. Убежищ здесь хватает — на нашем пути обязательно должно несколько оказаться. Мы оставляем за собой такой след, что его даже лесной бездарь без труда разглядит, — они прекрасно знают, где мы. Но почему-то не трогают. А ведь мы не за стенами — даже в лагере очень уязвимы. Должны напасть — просто обязаны!

— Вы хотите сказать, что их устраивает наше поведение?

— Это не я говорю — это и без слов уже всем понятно. Их устраивает то, что мы направляемся к броду: ждут нас там. Люди волнуются из-за этого. Если это и тайна, то не доводите дело до бунта: скажите — может, нам навстречу выйдет помощь? Вы каким-то образом связались с офицерами короля? На что вы вообще рассчитываете? Пока не дошло до беды, хоть как-то поясните свою беспечность — ведь пятнадцать сотен народа в западню ведете. Простите за прямоту, но так многие думают.

Да уж… Пожалуй, придется мне начать колоться… Нет, полной правды даже одному человеку не скажу. Страшно очень — вдруг не сможет себя сдержать, и тогда мой план провалится из-за одного болтуна.

А если я умру? Если опять болезнь эта накинется и доведет дело до конца? Они ведь все погибнут или, если повезет, отделаются большими потерями. Женщины в длинных, путающихся в ногах юбках; грудные дети, рожденные в надежде на спокойную жизнь; древние старики, которых сумели спасти во время бегства с Бакая. Вряд ли им удастся пережить подобное вновь…

Полторы тысячи человек…

Нет, не скажу. Со мной у них будет хоть намек на шанс, а без меня, похоже, ничего не светит — даже Конфидус не сможет себя не выдать. Мою тайну придется держать в себе до конца. И не просто держать — я даже думать про такое боюсь и сны страшные отгоняю, чтобы не проболтаться при этом. План мой глуп, авантюрен до невозможности и наверняка грандиозен по наивности. Хотя, судя по нынешнему поведению погани, вероятно, имеет шанс на успех, она искренне верит, что мы простые бараны, покорно идущие на заклание, и пылинки сдувает на дороге, чтобы нам ничто не мешало шагать к воротам забойного цеха. Вся туда стягивается — встречать собирается в полном составе, чтобы никто не ушел.

Тем хуже будет для нее. Или для меня… пока что очень смутно представляю наш последний шаг к спасению.

И вообще до сих пор не уверен в своей правоте…

— Конфидус, я не все рассказываю.

— Мы догадываемся.

— Большой брод, к которому мы идем, — там вот-вот начнется наступление.

— Король решился устроить вылазку на другой берег?

— Да, ему известно про несколько убежищ.

— Зачем тогда наступать в смутную неделю? Непонятно мне…

— Он не будет наступать — он просто захватит брод. Помните, там, на вашей карте, старые военные лагеря обозначены? Вот на их линии он собирается держать оборону — уже на правом берегу. Погань догадывается, что королевские войска знают про некоторые убежища, но им неизвестно, про какие именно. Если они сразу не выдавят армию назад, то придется отступать от реки, оставляя все, иначе их поодиночке будут давить днем. На этом весь расчет строится.

— Уж очень заумно как-то… Это где же король такие силы возьмет, чтобы устроить подобное? Для погани брод очень важен — много ее там, и в смутную неделю она особенно опасна.

— Кенгуд верен своей тактике — отвлекает врага в десятках мест, а потом наносит главный удар там, где никто не ждет. Сил и правда немного будет, но этого хватит — погани в районе брода не так уж много сейчас, и такого она не ожидает.

— Вот оно что… И вы думаете проскочить при этом?

— Погани не до нас будет — сами понимаете.

— А откуда вы об этом узнали? Это правда, что стражи умеют мыслями обмениваться на дальние расстояния? Хотя и не верится — про ваших много глупостей говорят.

— Насчет мыслей врут, хотя способы передавать сообщения мгновенно есть. Причем далеко.

— Не поведаете?

— Понимаю вашу любознательность, но сейчас не время. Обещаю — если выберемся, много чего интересного расскажу. Мне нравится ваша иридианская тяга к новшествам — сам в душе такой. Вот, к примеру, взрывчатое зелье и колья, запускаемые из керамических сосудов в незащищенное брюхо бурдюка. Почему не поставить такой сосуд на станок для баллисты? Насыпать побольше порошка — и выпустить твари в лоб?.. Пробьет ведь.

— Не выйдет ничего — разорвется сосуд, если в глину утрамбованную его не вкопать. Да и в ней разрывается часто.

— А если сделать его из бронзы? Отлить? С толстыми стенками?

— Ну… кол все равно далеко не полетит да и кувыркаться будет — врежет боком, и все.

— А если сделать кол тонким, бронзовым, с оперением, как на стрелах? Только не гусиные перья, а металлические пластинки?