Девчонки, я приехал!

Борис поднялся, отряхнул колени и, прихрамывая, заковылял дальше.



…Или вот взять тот самый аппарат!



Сергей Ильич тогда схему кинул и сказал — разбирайтесь и работайте! А как работать, как?! В институте новые аппараты не учили изобретать, да и старых никто из выпускников кораблестроительного в глаза не видел! Сидели они тогда с Макаровым, сидели, и ничего не высидели! Сергей Ильич такую выволочку устроил, вспомнить страшно. Макарову что? Макаров Сергею Ильичу не подчиняется, а Боря решил уходить с завода.



Ну, как остаться после публичной порки?



Сергей Ильич даже слушать ничего не стал, когда Боря попытался оправдаться. За пятнадцать минут он доделал свою же схему, хмуро велел Боре вычертить ее и отдать разработчикам.



Боря вычертил и отдал.



Потом оказалось, что создан какой-то доселе невиданный газофлюсовый резак, который теперь пойдёт в эксплуатацию на все судостроительные заводы, а Борису Смирнову и Алексею Макарову за изобретение полагается премия. Явился корреспондент из многотиражки — очень симпатичная девчонка, между прочим, — и готово дело!



…Вот она, статья!



В статье расхваливают его, Бориса! Пишут, как он по-новому, по-коммунистически работает. А он не работает по-коммунистически, а только и думает, как дезертировать с трудового фронта!



Хорошо Сергею Ильичу — у него всё получается, не голова, а Дом Советов, как говорится. За что ни возьмётся, раз-раз и придумает. А остальным, таким, как Боря, что делать?..



Вот что. Нужно добиться, чтоб в многотиражке написали опровержение! Борис Смирнов никакого резака не изобретал, а изобрёл его начальник конструкторского бюро! Так по крайней мере честно.



Очень вдохновлённый мыслью про свою честность, Борис взбежал по чугунной лестнице на второй этаж. В КБ вовсю кипела работа — горели все лампы, слоями висел сизый папиросный дым, играло радио, словно никто на ночь и не уходил!



— Сергей Ильич, мне нужно с вами поговорить.



— Что ты, Боря? — Начальник собирал в тубус какие-то очередные «синьки». Он был в глухом синем свитере, надетом под пиджак, в белых бурках, на голове — овчинный треух, хотя в помещении не продохнуть от дыма, да и отопление жарило на полную.



— Мне правда нужно, — повторил Борис, глядя в пол.



— Я сейчас не могу говорить, Боря. Главный инженер всех собирает. Потом, потом.



— Сергей Ильич, я так не могу! Я, наверное, не гожусь для такой работы! Аппарат вы придумали, а написали, что я! А это не я! У меня не получается ничего! Я даже не могу…



— Боря, — перебил его Сергей Ильич, — ни у кого не получается сразу. И я тоже не могу! Но… могу! Подай мне вон ту папку! Ну, с завязками! Так. И пока мы будем совещаться, попробуй прикинуть, можно ли нержавейку варить автоматами, а не вручную.



Боря словно остолбенел. Как?! Опять задание?! Он же ещё ни с одним не справился! А с резаком так позорно провалился!




— У автоматов режима нету, чтоб нержавейку варить, — пробормотал он первое, что пришло в голову.



— Так вот я тебя и прошу прикинуть, как с этим быть, — сказал Сергей Ильич с досадой. Папка выпала у него из-под мышки, Борис поднял. — Ты головой пошурупь немного, Боря! Давай, давай, брат, некогда мне!..



По дороге к главному инженеру Сергей Ильич старался думать не о работе, а о Москве, чтоб немного просветлело в голове.



Но не светлело. Кажется, температура поднимается — знобит так, что аж зубы стучат. Да и московские его дела не решены, и совсем непонятно, как именно их решать, и вряд ли они проще, чем все сегодняшние заводские проблемы. Хорошо бы вырваться хоть денька на два, но где там!.. Кто его отпустит? Да он и сам ни за что не уедет в такое горячее время.



Сергей Ильич усмехнулся, задрал на лбу треух — при мысли о «горячем времени» ему вдруг стало невыносимо жарко.



Как там в песне поётся? «Прежде думай о Родине, а потом о себе», так, кажется?..



Начальник КБ думал не столько о Родине, сколько о ледоколе.



В эту минуту, когда его никто не мог видеть, Сергей Ильич готов был признаться себе, что постройка атомной махины, за которую взялись с таким энтузиазмом, — дело не то что сложное, а почти невыполнимое.



Взять хотя бы подъёмные краны!..



У всех заводских кранов грузоподъёмность шесть тонн, а стальные листы, из которых будут собираться секции, — по семь тонн каждый. И что делать? Устанавливать более мощные краны? На это уйдёт уйма времени, тонны бумаги, семь кругов бюрократического ада нужно преодолеть! Передать обработку крупногабаритных листовых деталей на другой завод? А как же честь адмиралтейцев, которым доверено такое важное дело? А как же трата государственных средств?! Ведь придётся возить металл и шаблоны сначала в одну сторону, а потом обратно на адмиралтейскую верфь! Это же какие деньги!



А страна только-только после войны отстроилась…



На каждом шагу — загвоздка. Никто в мире никогда не строил подобного корабля, и спросить не у кого, и поучиться негде. Приходится на ходу придумывать, за всё отвечать, брать на себя ответственность не только за своих ребят из КБ, но и за производство, а это ох как непросто…





Сергей Ильич вошёл к главному инженеру, когда уже все собрались и что-то бурно обсуждали — в кабинете пластами висел папиросный дым, от которого жёлтый свет лампочек казался синим, тулупы и полушубки горой возвышались на стульях, выставленных вдоль стены, на чёрной школьной доске начеркано мелом. Главный инженер, зайдя однажды в КБ, увидел такую доску у Сергея Ильича и приказал в свой кабинет тоже поставить.



— Опаздываешь, Сергей Ильич, — оглянувшись, сказал главный инженер с неудовольствием. — Давай, давай подключайся.



Сергей Ильич кинул свой полушубок сверху, отчего вся гора одежды покачнулась и медленно и бесшумно сползла на пол. Никто не обратил внимания.



— Вот так-то, товарищи, — главный технолог расстегнул пуговицу на пиджаке, сильно вздохнул и застегнул опять. — Это на сегодняшний день первоочередная задача. Как решить, пока не знаем.



Сергей Ильич подсел к столу, пристроил тубус и папку.



— Решать нужно оперативно и быстро, по-коммунистически, — внушительно изрёк моложавый человек в кителе.