Дети страха и другие ужасные истории
Часть 16 из 51 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Дверь медленно приоткрылась. Книжка упала, из нее вывалился треснувший диск. «Как избавиться от кошмаров…» На обложке фотография мужика в белом халате с заметно выступающим пузиком. После знакомства с таким автором только новыми кошмарами и обзаводиться.
– У меня к тебе дело, – прошел в квартиру Тинтин.
Нинка лениво размышляла, что плохого она сейчас может ему сделать. Крик не действует. Может, кипятка вылить? Но для этого придется ставить чайник и ждать, когда закипит. Долго. Тинтин успеет совершить все свои черные дела. И кипяток уже понадобится ей.
– Чего с тобой? – нахмурился Тинтин, продолжая смотреть Нинке только в лицо.
– Это с тобой – чего? Пишешь! Звонишь! Достал! Влюбился? Иди ударься об стенку. Полегчает.
– Ты с собой что-то сделала?
Тинтин выглядел встревоженным. Нинка заволновалась. Неужели волосы из темных стали синими? Вот незадача!
Уткнулась в зеркало. Темно, вещи с верхней полки свисают, в уголки вставлены квитанции – ничего не видно. Приблизила лицо к стеклу, придержала рукав сползающего с полки свитера. И что у нее тут? Все в порядке.
В слабом свете из кухни разглядела свое отражение. Желтоватая маска лица, морщины, черные глаза. Над головой, словно нимб, торчит шляпа. Повернулась. И правда, шляпа. На стенку повесил кто-то. Надела. Снова изучила себя в зеркале. Ей идет. Под цвет глаз.
– И что тебе не нравится? – зыркнула в сторону Тинтина Нинка.
– Ты можешь одеться? – пробормотал он, отводя глаза.
– Я могу тебя с лестницы спустить, – Нинка скрестила руки на груди. Иногда она жалела, что черный увел братьев. Они бы с таким быстро разобрались. Хотя останься они, разбираться было бы не с кем, потому что братья давным-давно угробили бы Нинку и занялись бы своими делами.
– Ты стала похожа на монстров из своих историй. – Тинтин теперь смотрел себе под ноги. – Почитала бы книжку, которую я принес. Правда, это надо было делать под музыку. А ты музыку того.
– Рэп что ли?
Музыку Нинка не любила. Вообще. Она мешала оставаться один на один с собой. Певцы же бубнили о чем-то своем. Английские песни так вообще требовали немедленного перевода.
– Бах. Красиво.
– Вот бах с ним и случился. Будешь лезть – и с тобой тоже.
Нинка поняла, что ей не хочется быть хорошей. Что ей нравится быть вот такой – злой.
Тинтин пробежал глазами по ее футболке, по ногам, задержался на пальцах. Когда-то на них был черный педикюр. Сейчас стерся почти.
– Что ты делаешь в пять?
Нинка тоже смотрела на свои ноги. Неудобно как-то. Сбитый лак. Некрасиво. Надо бы одеться.
Вернулась в комнату, поискала в разворошенной кровати носки. Натянула. Вот, так было лучше.
Обернулась и чуть не вскрикнула.
Тинтин стоял на пороге комнаты, оглядывался. Бардак здесь был знатный. Но такой, не свеженький, только на день устроенный, а капитальный. Устоявшийся. От входа справа двустворчатый шкаф с распахнутыми дверцами. У правой дверцы гора вещей. Втертый в паркет от времени ковер. Раздвинутое кресло-кровать с давно не стиранной грязной простыней, стол с компьютером. Провисшая в центре пегая штора. С пыльной люстры свисает новогодний серпантин.
– Ты чего вперся? – напустилась на него Нинка.
Тинтин силился не смотреть на разгромленную комнату, но взгляд невольно цеплялся за отставшие от стены обои, за высохший цветок на полу, за выбитую планку старого паркета. В носке у Нинки была дырка. Сквозь нее был виден большой палец со стертым лаком. Тинтин невольно усмехнулся.
– А как же ты говорила, что дочь президента, что за тобой снайперы охотятся?
– Соврала.
Нинка выскользнула в коридор, нашла шорты, вытащила из кучи грязного белья в ванной футболку, понюхала и быстро переоделась.
– А мать твоя где? – Тинтин вышагивал по комнате – было слышно, как под его тяжестью вздыхает старый паркет.
– В командировке.
В ванной Нинка еще раз посмотрела в зеркало. Взлохматила свои короткие темные волосы, опять нахлобучила шляпу. Подумала, что не мешало бы помыть голову, но в целом ее все устраивало. Желтоватое лицо, черные глаза, зеленая улыбка.
– А отец? – спрашивал из коридора Тинтин.
– Мой отец в телевизоре. – Нинка взяла зубную щетку, попробовала на прочность. Нет, сломается. Чем бы его таким пырнуть? – Ты разве не знаешь, где бывают президенты? Только там. Ни на что другое у них времени нет.
«Нина!» – звало ее прошлое. Каждый скол на кафеле, каждый потек в ванной о чем-то напоминал. Она смотрела в убегающую воду. Все. Точка. Надоело.
«А где ты его возьмешь, этот нож?» – «Он появится в тот момент, когда нужен!»
Нинка представила, что в ее правой руке появилась ребристая ручка длинного черного ножа. И действительность разом перевернулась.
Тинтин успел заметить, как в ванной полыхнуло черное пламя. Шарахнула дверь. Через порог перевалила черная змеистая туша. От неожиданности Тинтин взмахнул руками и осел на пол. Кеды проскользили по грязному паркету.
Клацнули зеленые зубы.
– Ты чего? – икнул Тинтин.
Монстр был похож на огромного дракона. Длинная чешуйчатая шея, лапы с острыми когтями. Суставчатые колени торчат над тощим хребтом.
Кинулся.
– Это ты превратилась? – орал Тинтин, пытаясь отползти. – Совсем озверела?
Монстр боднул его широким лбом, распахнул пасть.
– Превращайся обратно! Хорош! Это же я! – вопил перепуганный Тинтин. – Я ж ничего не хотел…
На сжавшегося от ужаса Тинтина с клыков закапало зеленой слизью. Тинтин пошарил руками по полу, сгреб книжку с пола и метнул в пасть. Клацнули зубы, хрустнул доламываемый диск. Дракон сплюнул, целясь в противника.
– Эй! Прекрати! Чего ты так злишься?
Тинтин вкатился в комнату. На четвереньках проскочил в дальний угол, ближе к окну. Дракон медленно вошел. Острые когти царапали паркет, поддевали непрочные паркетины.
– Остановись! Слышишь? Потом сама жалеть будешь!
Тинтин схватился за край ковра и дернул. Ступивший на ковер дракон рухнул на передние лапы, ударился мордой, щелкнув челюстями. Тинтин сбросил свой край ковра на голову чудовищу.
– А я предупреждал, – крикнул он, прижимаясь к стене. – Ты это… давай в обратку вертись. Хватит злиться! Я только пригласить хотел.
Дракон помотал мордой, прорывая дряхлую ткань. Из прорех на Тинтина посмотрели черные, полные ненависти глаза.
– Кажется, мы не договорились, и ты обиделась. – Тинтин притянул к себе кресло на колесиках. Одно колесико стопорилось.
Дракон резко выдохнул через ноздри, обдавая запахом гнили. Тинтин поднял стул. Монстр попятился, утягивая за собой ковер. Наступил лапой, выбираясь из засады, но застрял когтем, заметался.
– Ага, – обрадовался Тинтин, отставляя стул. – Попалась! Поговорить можем?
Дракон тыкался в ковре.
– Погоди, – Тинтин потянул ковер на себя. – Дай помогу!
От этого движения дракон взвился на задние лапы и боком рухнул на кровать. Прямо в скомканное одеяло.
С треском разошлась ткань. Во все стороны полетели ошметки. Запахло горелым.
– Э! Куда? – Тинтин замер с протянутой рукой. – А как же встреча?
Он подкрался к постели. Все это было удивительно и неправильно. Приподнял ковер. Под ним в кровати была дыра. Черная. Она слегка дымилась, распространяя вокруг неприятный запах. Обваливался с обгоревших краев пепел. Тинтин заглянул в черноту. Она ухнула далеким отзвуком, дыхнула холодом, всосала в себя.
Над дырой взметнулись ноги Тинтина в черных кедах.
Глава 7
Змей Горыныч
От удара о землю Нинка разом стала человеком. Посидела, тряся головой и прислушиваясь к себе. Состояние было странное. Словно ее посадили в большую банку и сильно взболтали. Еще и что-то басовое общим фоном дали. Но вот мир перестал кружиться, и недавнее превращение резко переместилось в разряд сна. Показалось. Бывает. Уснула и привиделось нехорошее. С ее снами последнее время такое бывает. Тем более она снова в хорошо знакомом лесу. Почти домой попала. Все свои. Можно уже здороваться с обнимашками и называть всех «дорогой» или «дорогая».
Между деревьями мелькал отблеск костра. Дорога к посиделкам тоже была знакомой.
Вокруг костра сидели все те же уродцы. Они заметно изменились. У одного появился третий глаз, а щеки легли на плечи. Другой стал лысым – и было уже не совсем понятно, он ли это. Если ни у кого больше оттопыренных ушей не было, то это был он. Младенец подрос, стал вровень с волчком. Тыкал в него палкой, прогоняя. От каждого удара волчонок падал, но сразу вставал.
Крайнего сильно сплющило, голова его стала плоской, а тело маленьким и круглым. Руки и ноги высохли, но остались такой же длины. Только немного змеились. Он издавал булькающие звуки. С дерева ему на макушку методично бросали камешки или шишки – в сумраке было не разглядеть. Каждый раз в ответ слышалось возмущенное гуканье.
Нинка смотрела на них и как будто слышала, как каждого называли родители – слюнтяем, слепым, глухим, тупым. Одним словом – «уроды».
Они стали теми самыми уродами, какими их называли родные. В раздражении от усталости, потому что сильнее и никто их за это не накажет. Нинка усмехнулась. Это закон жизни. Взрослые рожают детей для своих идей и целей, и дети редко когда эти мечты оправдывают. И тогда их превращают в уродов – день за днем, месяц за месяцем обзывают, бьют, наказывают презрением и молчанием. Взрослые не умеют ни видеть, ни слышать своих детей такими, какие они есть. Взрослые понимают только себя. И слышат себя.
Мать тоже звала ее уродом, лишней. Братья прозвали чумичкой. Ну вот она такой и будет.
Черный источал радушие. В широкой улыбке мелькал между зубами зеленый язык. Младенец с огромной головой засмеялся. Нинка посмотрела вниз, под ноги. Ног нет. Вместо них колеса. Удобно. И не упадешь. Она подъехала к костру. Трехглазый подвинулся, давая ей место как равной. Младенец ткнул в огонь палкой. Полетели искры.
Костер ненависти вспыхнул у нее в груди, разбудив дракона злобы, и сжег все воспоминания, что не питали ярость. Теперь она была как они. Она была со своими.
– У меня к тебе дело, – прошел в квартиру Тинтин.
Нинка лениво размышляла, что плохого она сейчас может ему сделать. Крик не действует. Может, кипятка вылить? Но для этого придется ставить чайник и ждать, когда закипит. Долго. Тинтин успеет совершить все свои черные дела. И кипяток уже понадобится ей.
– Чего с тобой? – нахмурился Тинтин, продолжая смотреть Нинке только в лицо.
– Это с тобой – чего? Пишешь! Звонишь! Достал! Влюбился? Иди ударься об стенку. Полегчает.
– Ты с собой что-то сделала?
Тинтин выглядел встревоженным. Нинка заволновалась. Неужели волосы из темных стали синими? Вот незадача!
Уткнулась в зеркало. Темно, вещи с верхней полки свисают, в уголки вставлены квитанции – ничего не видно. Приблизила лицо к стеклу, придержала рукав сползающего с полки свитера. И что у нее тут? Все в порядке.
В слабом свете из кухни разглядела свое отражение. Желтоватая маска лица, морщины, черные глаза. Над головой, словно нимб, торчит шляпа. Повернулась. И правда, шляпа. На стенку повесил кто-то. Надела. Снова изучила себя в зеркале. Ей идет. Под цвет глаз.
– И что тебе не нравится? – зыркнула в сторону Тинтина Нинка.
– Ты можешь одеться? – пробормотал он, отводя глаза.
– Я могу тебя с лестницы спустить, – Нинка скрестила руки на груди. Иногда она жалела, что черный увел братьев. Они бы с таким быстро разобрались. Хотя останься они, разбираться было бы не с кем, потому что братья давным-давно угробили бы Нинку и занялись бы своими делами.
– Ты стала похожа на монстров из своих историй. – Тинтин теперь смотрел себе под ноги. – Почитала бы книжку, которую я принес. Правда, это надо было делать под музыку. А ты музыку того.
– Рэп что ли?
Музыку Нинка не любила. Вообще. Она мешала оставаться один на один с собой. Певцы же бубнили о чем-то своем. Английские песни так вообще требовали немедленного перевода.
– Бах. Красиво.
– Вот бах с ним и случился. Будешь лезть – и с тобой тоже.
Нинка поняла, что ей не хочется быть хорошей. Что ей нравится быть вот такой – злой.
Тинтин пробежал глазами по ее футболке, по ногам, задержался на пальцах. Когда-то на них был черный педикюр. Сейчас стерся почти.
– Что ты делаешь в пять?
Нинка тоже смотрела на свои ноги. Неудобно как-то. Сбитый лак. Некрасиво. Надо бы одеться.
Вернулась в комнату, поискала в разворошенной кровати носки. Натянула. Вот, так было лучше.
Обернулась и чуть не вскрикнула.
Тинтин стоял на пороге комнаты, оглядывался. Бардак здесь был знатный. Но такой, не свеженький, только на день устроенный, а капитальный. Устоявшийся. От входа справа двустворчатый шкаф с распахнутыми дверцами. У правой дверцы гора вещей. Втертый в паркет от времени ковер. Раздвинутое кресло-кровать с давно не стиранной грязной простыней, стол с компьютером. Провисшая в центре пегая штора. С пыльной люстры свисает новогодний серпантин.
– Ты чего вперся? – напустилась на него Нинка.
Тинтин силился не смотреть на разгромленную комнату, но взгляд невольно цеплялся за отставшие от стены обои, за высохший цветок на полу, за выбитую планку старого паркета. В носке у Нинки была дырка. Сквозь нее был виден большой палец со стертым лаком. Тинтин невольно усмехнулся.
– А как же ты говорила, что дочь президента, что за тобой снайперы охотятся?
– Соврала.
Нинка выскользнула в коридор, нашла шорты, вытащила из кучи грязного белья в ванной футболку, понюхала и быстро переоделась.
– А мать твоя где? – Тинтин вышагивал по комнате – было слышно, как под его тяжестью вздыхает старый паркет.
– В командировке.
В ванной Нинка еще раз посмотрела в зеркало. Взлохматила свои короткие темные волосы, опять нахлобучила шляпу. Подумала, что не мешало бы помыть голову, но в целом ее все устраивало. Желтоватое лицо, черные глаза, зеленая улыбка.
– А отец? – спрашивал из коридора Тинтин.
– Мой отец в телевизоре. – Нинка взяла зубную щетку, попробовала на прочность. Нет, сломается. Чем бы его таким пырнуть? – Ты разве не знаешь, где бывают президенты? Только там. Ни на что другое у них времени нет.
«Нина!» – звало ее прошлое. Каждый скол на кафеле, каждый потек в ванной о чем-то напоминал. Она смотрела в убегающую воду. Все. Точка. Надоело.
«А где ты его возьмешь, этот нож?» – «Он появится в тот момент, когда нужен!»
Нинка представила, что в ее правой руке появилась ребристая ручка длинного черного ножа. И действительность разом перевернулась.
Тинтин успел заметить, как в ванной полыхнуло черное пламя. Шарахнула дверь. Через порог перевалила черная змеистая туша. От неожиданности Тинтин взмахнул руками и осел на пол. Кеды проскользили по грязному паркету.
Клацнули зеленые зубы.
– Ты чего? – икнул Тинтин.
Монстр был похож на огромного дракона. Длинная чешуйчатая шея, лапы с острыми когтями. Суставчатые колени торчат над тощим хребтом.
Кинулся.
– Это ты превратилась? – орал Тинтин, пытаясь отползти. – Совсем озверела?
Монстр боднул его широким лбом, распахнул пасть.
– Превращайся обратно! Хорош! Это же я! – вопил перепуганный Тинтин. – Я ж ничего не хотел…
На сжавшегося от ужаса Тинтина с клыков закапало зеленой слизью. Тинтин пошарил руками по полу, сгреб книжку с пола и метнул в пасть. Клацнули зубы, хрустнул доламываемый диск. Дракон сплюнул, целясь в противника.
– Эй! Прекрати! Чего ты так злишься?
Тинтин вкатился в комнату. На четвереньках проскочил в дальний угол, ближе к окну. Дракон медленно вошел. Острые когти царапали паркет, поддевали непрочные паркетины.
– Остановись! Слышишь? Потом сама жалеть будешь!
Тинтин схватился за край ковра и дернул. Ступивший на ковер дракон рухнул на передние лапы, ударился мордой, щелкнув челюстями. Тинтин сбросил свой край ковра на голову чудовищу.
– А я предупреждал, – крикнул он, прижимаясь к стене. – Ты это… давай в обратку вертись. Хватит злиться! Я только пригласить хотел.
Дракон помотал мордой, прорывая дряхлую ткань. Из прорех на Тинтина посмотрели черные, полные ненависти глаза.
– Кажется, мы не договорились, и ты обиделась. – Тинтин притянул к себе кресло на колесиках. Одно колесико стопорилось.
Дракон резко выдохнул через ноздри, обдавая запахом гнили. Тинтин поднял стул. Монстр попятился, утягивая за собой ковер. Наступил лапой, выбираясь из засады, но застрял когтем, заметался.
– Ага, – обрадовался Тинтин, отставляя стул. – Попалась! Поговорить можем?
Дракон тыкался в ковре.
– Погоди, – Тинтин потянул ковер на себя. – Дай помогу!
От этого движения дракон взвился на задние лапы и боком рухнул на кровать. Прямо в скомканное одеяло.
С треском разошлась ткань. Во все стороны полетели ошметки. Запахло горелым.
– Э! Куда? – Тинтин замер с протянутой рукой. – А как же встреча?
Он подкрался к постели. Все это было удивительно и неправильно. Приподнял ковер. Под ним в кровати была дыра. Черная. Она слегка дымилась, распространяя вокруг неприятный запах. Обваливался с обгоревших краев пепел. Тинтин заглянул в черноту. Она ухнула далеким отзвуком, дыхнула холодом, всосала в себя.
Над дырой взметнулись ноги Тинтина в черных кедах.
Глава 7
Змей Горыныч
От удара о землю Нинка разом стала человеком. Посидела, тряся головой и прислушиваясь к себе. Состояние было странное. Словно ее посадили в большую банку и сильно взболтали. Еще и что-то басовое общим фоном дали. Но вот мир перестал кружиться, и недавнее превращение резко переместилось в разряд сна. Показалось. Бывает. Уснула и привиделось нехорошее. С ее снами последнее время такое бывает. Тем более она снова в хорошо знакомом лесу. Почти домой попала. Все свои. Можно уже здороваться с обнимашками и называть всех «дорогой» или «дорогая».
Между деревьями мелькал отблеск костра. Дорога к посиделкам тоже была знакомой.
Вокруг костра сидели все те же уродцы. Они заметно изменились. У одного появился третий глаз, а щеки легли на плечи. Другой стал лысым – и было уже не совсем понятно, он ли это. Если ни у кого больше оттопыренных ушей не было, то это был он. Младенец подрос, стал вровень с волчком. Тыкал в него палкой, прогоняя. От каждого удара волчонок падал, но сразу вставал.
Крайнего сильно сплющило, голова его стала плоской, а тело маленьким и круглым. Руки и ноги высохли, но остались такой же длины. Только немного змеились. Он издавал булькающие звуки. С дерева ему на макушку методично бросали камешки или шишки – в сумраке было не разглядеть. Каждый раз в ответ слышалось возмущенное гуканье.
Нинка смотрела на них и как будто слышала, как каждого называли родители – слюнтяем, слепым, глухим, тупым. Одним словом – «уроды».
Они стали теми самыми уродами, какими их называли родные. В раздражении от усталости, потому что сильнее и никто их за это не накажет. Нинка усмехнулась. Это закон жизни. Взрослые рожают детей для своих идей и целей, и дети редко когда эти мечты оправдывают. И тогда их превращают в уродов – день за днем, месяц за месяцем обзывают, бьют, наказывают презрением и молчанием. Взрослые не умеют ни видеть, ни слышать своих детей такими, какие они есть. Взрослые понимают только себя. И слышат себя.
Мать тоже звала ее уродом, лишней. Братья прозвали чумичкой. Ну вот она такой и будет.
Черный источал радушие. В широкой улыбке мелькал между зубами зеленый язык. Младенец с огромной головой засмеялся. Нинка посмотрела вниз, под ноги. Ног нет. Вместо них колеса. Удобно. И не упадешь. Она подъехала к костру. Трехглазый подвинулся, давая ей место как равной. Младенец ткнул в огонь палкой. Полетели искры.
Костер ненависти вспыхнул у нее в груди, разбудив дракона злобы, и сжег все воспоминания, что не питали ярость. Теперь она была как они. Она была со своими.