Дети луны, дети солнца

Ренэйст перекидывает лук, и тетива теперь вжимается в спину. Кладет колчан на грудь, чтобы, когда окажется совсем низко над рекой, он не набрал ледяной воды. Медлить нельзя, потому, крепко ухватившись за веревку руками, она заставляет себя начать двигаться. Осторожно перебирая руками и ногами, продвигается Волчица вперед, глядя на Хейд, что ждет ее на том берегу.

Ласково шепчет ее имя горная река, и крепко жмурится скованная страхом лучница.

«Рена» – слышится в шуме потока.

«Рена» – слышится в грохоте льдин.

«Рена» – и сердце покрывается инеем страха;

Некого молить о защите. К кому бы ни были обращены ее молитвы, никто не услышит, и канут они в пустоту, что блуждает меж светом звезд.

Страхи покидают лишь тогда, когда оказывается она подле своей спутницы. Ворона вручает ей собранные стрелы и, терпеливо дождавшись, когда все они вернутся в колчан, продолжает путь. Ни слова не произносят воинственные девы, да и что здесь сказать? Переправа окончена, и теперь должны сосредоточиться они исключительно на охоте. Идти по взрыхленному шагами тролля снегу ничуть не легче, чем пробираться сквозь сугробы, и потому вскоре дыхание их вновь сбивается, мутными облачками поднимаясь к кронам деревьев, исчезая в их ледяных коронах.

Никого из иных охотников за все это время они не встречают, и мыслями Ренэйст невольно возвращается к Ове. Правильно ли она поступила, предпочтя Ворону своему побратиму? Много времени проводили они вместе на землях Исгердярла, будучи щенками, на мордах которых не обсохло материнское молоко, да только не может Рена сказать, что без страха доверит ей свою жизнь. Знает Белолунная, что и Хейд ей не доверяет, оттого и держит ладонь на рукояти меча, что покоится у нее на бедре, во время всего их пути.

Даже пройдя испытание, предписанное им предками, смогут ли назвать себя воинами? Без страха и сомнения доверит воин свою жизнь тому, с кем делит поле боя и драккар, они же ждут от другой лишь беды.

Но мрачные эти думы покидают ее, когда над умирающим лесом проносится громогласный рев; словно бы сам Тор промчался над их головами на своей колеснице. Невольно пригнувшись, Хейд оборачивается на лучницу и кивком головы указывает вперед, переходя на бег, насколько позволяет непокорный снег. Ренэйст спешит за ней, и при каждом шаге-прыжке тяжелый колчан бьет ее по спине. Упав животом в снег, конунгова дочь приподнимается на локтях, поверх сугроба смотря на небольшую поляну, что скрывается за стеной ледяных стволов.

– Борода Одина… – пораженно выдыхает она.

Тролль не выглядит огромным и не внушает страх. Макушкой он едва касается нижних веток сосен, что окружают их, а сам похож на поросший мхом камень. Существо с упоением впивается в исходящее паром брюхо молодого оленя, тушу которого держит в своих лапах, и снег под его ногами алеет от крови животного. Издавая отвратительные хрюкающие звуки, тролль поднимает голову и принюхивается, оглядываясь по сторонам. Медленно, чтобы не выдать себя, опускает Ренэйст голову, прижимаясь щекой к холодному снегу. Среди всей этой белизны ее даже троллю не увидеть, если не будет двигаться и шуметь, в то время как Хейд присыпает смоляную голову снегом.

– Это детеныш, – выдыхает Ворона, не сводя с тролля взгляд.

И без нее Белолунная понимает это, потому острые зубы стрел все еще скалятся, выглядывая из колчана. Помнят воительницы слова Хакона о том, какая судьба ждет отрока, посмевшего нарушить законы охоты, и потому ни одна не тянется к оружию. Понимают: где детеныш – там его мать, и предпочитают выждать, чтобы проследить и узнать, где находится троллье гнездо. Возле гнезда уж точно будет хоть один молодой самец, и останется лишь добыть зуб, сразив его владельца.

Талой водой ускользает от них возможность заполучить трофей, тролльей кровью хлынув на снег. Громкий, болезненный вопль пронзает тишину, детеныш мечется по поляне, обезумевший. Из шеи его сочится черная кровь, стекая по древку стрелы, пронзившей неокрепшую каменную броню. Хейд изрыгает проклятия и кидает гневный взгляд на лучницу, что находится подле нее, но лук Рены все так же у нее за спиной. Да и могла бы Ворона не увидеть, как готовится она к выстрелу, находясь на расстоянии одного локтя?

Пламенем свечи горит на белом снегу красное оперенье чужой стрелы.

Белая Волчица в ужасе наблюдает за тем, как ослабевшее чудовище падает на колени, протяжно завывая, и из глубины леса отвечает ему полный ярости зов. Рев звучит вдалеке, и у них есть время, чтобы сбежать с места преступления, которое они не совершали. Никому не удастся скрыть обман, старейшинам откроется правда при одном взгляде на трофей, который принесет нарушивший закон.

Хейд слегка дергает Рену за тонкую косичку; нужно уходить, сейчас же. Согнувшись, крадется усыпанная снегом Ворона в сторону лесной чащи и, прежде чем последовать за ней, кидает она взгляд на умирающее чудовище. Снег под телом тролля черен, и в мертвой тишине погруженного в вечный сон леса слышится сиплое дыхание, что срывается с каменных уст. Завороженная, смотрит Ренэйст, как облачками молочного тумана поднимаются к звездам последние его вдохи, и все ждет, когда отбудет он к праотцам. Говорят, тролли были порождениями йотунов, ужасных великанов, и великих богов. Есть ли в вышних мирах место, где блуждают в вечности души павших троллей?

Детеныш издает тихий, полный тоски звук, похожий на всхлип. Тело его содрогается, а после тролль замирает, устремив пустой взор в безразличную вышину. Ренэйст провожает взглядом последний его вдох, растворившийся в холодном воздухе, и не успевает она даже подумать о том, чтобы уйти, как внимание ее привлекает иное движение. Из леса выходит на поляну Фритхов, сын Халле, ярла Медвежьего Когтя. Из тула, что покоится у него на бедре, видны огни алых оперений. Весь вид его пышет триумфом, когда, подойдя к поверженному троллю, крепкой рукой вырывает он стрелу из плена черной плоти. Ярость вспыхивает в груди Белолунной, подобно пламени, и, цокнув языком, перепрыгивает она через поваленное дерево, за коим притаилась вместе с Хейд.

– Фритхов! – зовет она, крепко стиснув в руке свой лук. – Что, во имя Тора, ты творишь?!

Заслышав звонкий голос, Хейд оборачивается и сквозь зубы цедит проклятия. Не их это дело, пусть Халлесон сам отвечает за свои ошибки! Она уже хочет продолжить путь, позабыв о Ренэйст, но не может сделать и шага. Невольно думает островитянка о том, как прогневается мать, узнав, что дочь ее пренебрегла наследницей Чертога Зимы. Исгерд-ярл столь долго добивалась доверия со стороны Ганнара-конунга, что с легкостью обезглавит собственное дитя, если Хейд навредит установившейся связи.

Одно слово конунга – и им не удержать Три Сестры.

Запускает тонкие пальцы в черные свои волосы, слегка сжимая те у корней, и крепко жмурится, силясь смириться со своей беспомощностью. Никогда не вырваться ей из-под влияния матери, еще ребенком осознала это Хейд, да только все никак не поборет свое своеволие. Оглянувшись через плечо, воительница, скрипнув зубами, нехотя возвращается.

Завидев их, Фритхов хмурится – не желает он с кем-либо делиться своей добычей, – однако, обладающий добродушным нравом, сразу же расплывается в улыбке. Бьет себя кулаком по крепкой груди, приветствуя тем самым дочерей великих правителей, и произносит радостно:

– А что, глаза твои не видят, что творю я, Ренэйст, дочь Ганнара? Добываю себе славу и воинское имя, как завещали предки!

– Прежде чем говорить о моих глазах, распахни-ка шире собственные! – Разгневанная, она толкает отрока в плечи, да только тот все так же стоит, словно не почувствовав вовсе. – Какой славой ты себя наградишь, нарушая закон?

В изумлении распахивает он карие глаза, а после хмурится, да так, что взгляда за кустистыми бровями не видать. Заметив, как сжимает он крепкие свои кулаки, Ворона, стоящая в стороне, стискивает ладонью рукоять верного клинка, готовая вступиться за лучницу. Что ее тонкие стрелы против рук его, способных поднять молот кузнечный столь легко, словно тот – перышко? Да только не спешит Халлесон выступать против них.

– С какой стати нарушать мне закон? – спрашивает он, указывая на мертвого тролля дрожащей от гнева рукой. – Я одолел тролля, как и было велено! Разве нет?

– Одолел, – тихо звучит голос Хейд, и темные глаза Фритхова впиваются в спокойное лицо ее. – Да только детеныша пронзила твоя стрела. Нарушил ты закон, хоть и не ведал этого, Фритхов, сын Халле.

Белее снега становится его лицо. Кажется, словно бы ноги не смогут удержать своего владельца, так и бросят в снег. Смотрит Фритхов со страхом в темных глазах, и лишь поджимает Ренэйст бледные губы, посиневшие от холода. Сжимает он стрелу, что все так же держит в руке, и древко ломается напополам.

– Откуда я мог знать? – сипло бормочет юноша, переведя взгляд на тело поверженного им чудовища. – Подле Медвежьего Когтя нет троллей, а никто из старших воинов не объяснил, как отличить детеныша от тех, на коих мы и охотимся!

Имеет ли она право судить его? Знай Фритхов, что не та перед ним добыча, намеренно не выпустил бы стрелу в полет ради легкой наживы. Нет ему смысла лгать, да и какой отрок добровольно опозорит свой род? Однако закон есть закон – Халлесон ошибся, и, коль принесет зуб убитого им тролля, будет опозорен. Смотрит он с мольбой, и Ренэйст, и Хейд понимают, что хочет он от них получить.

Обещание, что девы-воительницы не расскажут иным воинам о его ошибке. В нерешительности замирает конунгова дочь; не пристало воину скрывать свои ошибки, отягощая душу ложью. Лишь трус утаивает правду, а трусам не место в рядах сынов Одина. Да ведь только Фритхов действительно не со зла совершил свой поступок, и, будучи единственным сыном Халле-ярла, лишится права наследовать ему. Ярл будет вынужден передать свои земли иному роду, а сам Фритхов, опозоренный, никогда более не возьмет в руки оружие.

Дети Луны чтят храбрость, честь и воинское мастерство. Коль не владеешь этим – нет тебе дороги в чертог Всеотца.

– Я прошу вас как сестер по оружию, – тихо говорит он, и сломанная стрела падает из рук его в снег. – Сохраните это в тайне, иначе род мой прервется.

Колеблется Ренэйст. Жаль ей Фритхова, только и им с Хейд несдобровать, если обман обнаружат. Переводит она взгляд на Ворону, но та, хмуря черные брови, мрачно молчит. Те же думы тревожат ее, и никак не может решить, что ответить. Тяжко брать ответственность за чужие проступки, и не обязана Хейд закрывать Фритхова своим плечом. Исгерддоттир кривит губы и качает головой, произнеся на выдохе:

– Не стану я вступаться за тебя, Фритхов, сын Халле. Твой долг – ответить за ошибку, которую совершил. Незнание не оправдывает тебя. Разве мешали задать вопрос тем, кто уже проходил испытание? Нам не запрещали спрашивать у старших воинов то, что нам неведомо. Лишь твой скудный ум виновен в том, что ты совершил.

Слова ее жестоки, но правдивы; никто из них не догадался просить совета, хотя бы узнать, как же отличить нужного тролля. То, что перед ними детеныш, им с Хейд стало известно потому, что с детства видят они троллей, но что делать тем, чьи земли не подходят для жизни этих гигантов? Истина горька, и, сколько бы лживого меда ни выпил ты, все равно будешь чувствовать этот вкус. Ренэйст переводит взгляд на Фритхова, что смотрит на нее с надеждой, и чувствует, как сердце поднимается к горлу; того и гляди, рухнет в снег, выскочив изо рта.


Она – дочь конунга, коей суждено занять место отца, когда Ганнар Покоритель отправится к праотцам. Суровой, но справедливой правительницей должна стать она, подобно великим предкам своим, и потому не видит Рена иного выхода. Расправляет плечи, глядит в темные очи юноши голубыми льдами своих глаз и говорит, не отводя взгляда:

– Возвращайся в Чертог Зимы, Фритхов, сын Халле. Поведай конунгу о том, что сотворил, и понеси наказание. Таков закон.

Стискивает юноша зубы, да так, что скулы белеют, но ничего не говорит. Не желает он чернить имя свое, умоляя о пощаде – недостойно это сына Луны. Низко противиться воле Судьбы, и коль ошибся он, то должен принять наказание как истинный воин. Прижимает Фритхов кулак к крепкой груди, да не успевает и слова сказать, как слышат они гулкий шум, что звучит все ближе и ближе. Повторяется громогласный рев, слышимый ими ранее, и осыпается снег с вершин окружающих поляну сосен. Фритхов и Хейд выхватывают из ножен мечи, готовясь к сражению, а Ренэйст берет из колчана стрелу, жалея, что не стала брать с собой свой меч.

Что сделают ее стрелы против взрослого тролля?

Грохот и рев приближаются, земля дрожит под ногами, а сердца замирают, словно бы каждый удар накликает на них беду. Лучница облизывает пересохшие от волнения губы, отточенным движением накладывая стрелу на тетиву, и оглядывается по сторонам, стараясь понять, откуда ждать врага. Умелыми воинами мыслят они себя, но игры заканчиваются, стоит увидеть щенкам того, кому суждено стать их первым настоящим врагом.

Настало время встретить свою Судьбу.





Глава 6. Тролль





Тролль столь огромен, что мерзкий лик его издалека виден средь верхушек деревьев. Бежать нет смысла, и, глядя на ужасного противника, Ренэйст понимает, насколько бесполезны ее стрелы. Дрожащими от волнения руками держит она натянутую тетиву, чувствуя, как сводит пальцы, и молит Одина, чтобы хватило сил. Для этого шагнула конунгова дочь под своды древнего леса: сразить могучее чудовище и доказать, что не напрасно Ганнар-конунг признал ее своим наследником. Ренэйст Белолунная из рода Волка добудет проклятый троллий зуб даже ценой своей жизни.

Ступив на поляну, втягивает тролль воздух огромным носом, и нет сомнения, что пред ними стоит молодой самец. Голова у него всего одна, тело напоминает камень, а крепкая шкура едва покрыта полученными в сражениях с другими троллями шрамами. Фритхов не успевает порадоваться их удаче, как взгляд чудовища цепляется за тело убитого им детеныша. Берегут чудовища свое потомство, и не важно, самка или самец, за безопасность ребенка будут биться до конца. Сколь же яростной окажется месть за убитое дитя? Тролль ревет, запрокинув голову назад, после чего мчится в их сторону, замахиваясь похожими на две скалы кулаками. Хейд налетает на Волчицу, опрокидывая наземь, и вместе они катятся по снегу, уклоняясь от атаки. Халлесону удается увернуться, он полон энтузиазма и надежды на то, что, сразив взрослого тролля, сможет искупить свою вину. Удобнее перехватывает он свой меч, и, издав воинственный клич, бросается в атаку.

– Остановись! – кричит ему Ворона. – Тебе не одолеть его одному, пустоголовый!

Но Фритхов не слушает, и Рена ловит себя на мысли, что, окажись здесь Ньял, он бы тоже не послушал. Мужчины полны дикого огня и вовсе не умеют ценить жизнь, данную им матерями и богами. Без страха растрачивают они ценный этот дар, полные желания попасть в великие палаты Всеотца, где ждет их вечный пир.

Никто из них не желает помнить, что уже многие века ни единый воин не прошел сквозь закрытые врата Вальхаллы.

Слышит Ренэйст, как проклинает всех известных ей богов Хейд, что все еще вжимает лучницу телом своим в снег. Рывком сбрасывает она с себя Ворону и тут же приподнимается, стараясь взглядом найти свой лук, который выпустила из рук. Почти все стрелы раскиданы по снегу, но зато до лука дотянуться легко. Поддавшись вперед, хватает Белая Волчица изогнутое свое оружие и едва встает на одно колено, как рука островитянки крепко сжимает ее плечо.

– Мы должны найти остальных, – произносит Хейд, не сводя взгляда с Фритхова, что кружит подле ног разъяренного чудовища, нанося удары мечом по каменистой плоти. – Даже втроем нам не убить его, но если бы…

Не успевает договорить дочь островов. Слова ее тонут в собственном испуганном вскрике, и вторит ей голос Ренэйст. С диким ревом взмахивает тролль огромным кулаком, откидывая Фритхова в сторону, и тело юноши с болезненным хрустом врезается в ствол заледеневшего дерева. Падает он в снег, выронив меч, и не видят они, чтобы он шевелился. Ужас застывает в их сердцах, и глазами, полными льда и беды, смотрят луннорожденные на мертвого своего друга.

Для Фритхова испытание подошло к концу.

Одним ударом переломил обитатель северных лесов хребет несчастному юноше. Ему бы множество зим держать над головой свет Вечной Луны, ступить бы на покатый бок драккара да узреть горячий свет Южной Луны, только вместо отцовского титула получил наследник Медвежьего Когтя погибель. Быть ему отныне несчастным, вечность свою провести подле запертых изнутри врат Вальхаллы, видеть воинов прошлых зим и смотреть пустыми глазами вслед погибшим богам.

И разделить им его участь, если сейчас же не поспешат прочь.

Ренэйст хватает Хейд за мех полушубка, рывком ставит на ноги и толкает в сторону леса. Придется бежать, иначе следом за беднягой Фритховом лишиться им жизней. Какая низость для воина – бегство, но она не готова погибать. С самого начала, едва поведал им конунг, кто станет им врагом, должны были глупые щенки понять, что лишь вместе смогут одолеть могущественного противника, и, с трудом пробираясь сквозь снег, с ужасом думает Рена о том, что же станет с Ове, если вдруг в одиночку встретит он тролля.

Не следовало им разделяться. Как же теперь найти Ньяла и прочих юношей в мрачном лесу преследуемым разъяренным монстром? Дышать становится тяжело, каждый морозный вдох обжигает горло раскаленным металлом, но Ренэйст все бежит, слыша за собой тяжелое дыхание испуганной Хейд. Троллю гораздо легче ступать по глубокому снегу, только крепкие деревья, покрытые льдом, замедляют его, что дает им шанс на спасение. Из-за бега в колчане Ренэйст совсем не остается стрел, она безоружна, и лишь меч и щит Вороны могут их защитить, да только смогут ли?

Тролль практически догоняет их. Волчица словно бы чувствует смрадное его дыхание на шее, когда откуда-то сбоку доносится болезненно-знакомый голос:

– Прыгайте!

Лишь после этого приказа замечает Рена выкрашенную в белый цвет веревку, что натянута меж стволами двух крепких сосен, и с трудом успевает перепрыгнуть через нее. Хейд замечает ловушку позднее и, прыгнув, падает на колени. Тело ее дрожит от усталости, она вся взмокла – нет у нее больше сил, чтоб бежать, но только крепкая рука рывком ставит ее на ноги.

Пред глазами мелькает тонкая косичка, украшенная бусиной из бирюзы, и у Хейд неприятно колет в груди. Если и желала она помощи, да только не от него.

Тролль же, преследуя их, не может различить веревку и, споткнувшись об нее, грузно падает в снег, повалив за собой деревья, к которым та была привязана. Это дает им время, но вряд ли его хватит надолго.

Ове хватает их за вороты, тянет за собой, как двух собак, уводя в сторону крутого склона. Белые плащ и волосы его сливаются со снегом не хуже белоснежных кос Ренэйст, и оттого тролль на время теряет их из виду, когда прикрывает Ове Хейд своим телом. Ворона прижимается спиной к стволу дерева, одними губами моля Ньерда, повелителя морей и ветра, пролить на нее свою благосклонность.

Не позволив им даже дыхание перевести, грубым движением отнимает наследник Ока Одина щит, выкрашенный в цвета Трех Сестер, и кидает его на снег лицевой стороной вниз, поставив ногу сверху, чуть протолкнув свой сапог под бронзовую рукоять.

– Садитесь, – мрачно велит он, переводя взгляд серых глаз с одной девы на другую.

Сразу понимают, что ждет их спуск по крутому склону, да только Ове совсем выжил из ума, если считает, что идея эта хороша. Да, круглый щит Хейд весьма прочен, да только как уместиться на нем втроем? Мудрейшим юношей своего поколения прослыл Ове из рода Змея, но сейчас Ворона сомневается в правильности подобных суждений.

– У нас нет иного выбора, – заметив их нерешительность, тихо, но твердо говорит он, кинув быстрый взгляд в сторону гневно ревущего тролля, поднявшегося тем временем на ноги и ищущего свою добычу среди снегов. – Нужно немедленно найти остальных, иначе мы погибнем.

– А так, по-твоему, мы не погибнем? – разъяренно шипит на него Ворона. – Как втроем мы уместимся на одном щите?

Но тролль не оставляет им более времени на размышления; заметив их, чудовище вновь кидается в атаку. Ренэйст первая садится на щит, согнув колени и поджав их к груди, перекрутив одинокий свой лук, лишенный стрел, тетивой назад. Позади нее садится Хейд, тесно прижимаясь грудью к ее спине, утыкаясь носом в белоснежные косы, пахнущие морозом и смертью. За плечи островитянки хватается Ове, ступивший на щит одной ногой, второй с силой отталкиваясь от промерзшего, непослушного снега.

Над их головами щелкает челюстью тролль, но не удается ему настигнуть свою добычу – пронзительно крича, дети Луны срываются в вечную тьму.