Дети луны, дети солнца

Хакон стоит на коленях за ее спиной и плетет возлюбленной крепкие косы, чтобы было не так жарко в лучах Южной Луны. Он кривит губы в усмешке, заслышав ее слова, и поворачивает голову, глядя на ему одному известные ориентиры. Рен скашивает на него взгляд, но ответа не требует; все равно не скажет. Подле ног ее лежит Ове, устало прикрыв лицо руками, и грудь его опадает в такт тяжелому дыханию. Хуже остальных переносит Товесон зной Юга, еще более болезненным начинает он казаться, и Ренэйст не на шутку волнуется о его самочувствии, пальцами перебирая белые волосы Ове, так напоминающие снега их родного Севера.

Витарр вновь сидит на форштевне корабля, впившись взглядом в горизонт. Пот блестит на его спине, и весь он напряжен и нетерпелив, словно волк, готовый наброситься на добычу. Она уверена, что он чувствует ее взгляд, но слишком занят немым этим ожиданием, чтобы отвлечься. Ренэйст чувствует, как ладони Хакона опускаются ей на плечи, но все смотрит в сторону брата. Кажется, что фигура Братоубийцы, безразлично расслабленная на протяжении всего плаванья, напрягается, и сам он вытягивается. Голос его вырывается из горла, подобно стреле, что вонзается в уши каждого, кто его слышит:

– Земля! Задери меня Тор, земля на горизонте!

Рена вскакивает на ноги и бежит к форштевню, перепрыгивая через уставших гребцов и менее проворных мужчин. Северяне мечутся по драккару, голосом Витарра словно бы пробужденные ото сна, но деве нет дела до их суматохи. Цепляется она босыми ногами за резную шею морского змея, и Витарр хватает ее за руку, позволяя ей взобраться к нему. С трудом удается удержаться им, чтобы не свалиться вниз, но слишком важен этот миг, чтобы обратить внимание на подобные мелочи. Стискивает мужчина правой рукой запястье младшей сестры, мизинцем левой указывая куда-то в сторону блестящей, подобно снегу в лучах Луны, водной глади.

– Гляди, сестра! – восторженно выдыхает он ей в висок, и дыхание его покачивает тонкие пряди белоснежных волос. – Вот оно – то, ради чего мы проделали такой долгий путь!

Девушка щурится, стараясь рассмотреть хоть что-то на фоне сияющей бирюзовой воды, и не сразу удается ей это. Материк еще далеко, но она видит его, и все ее тело окутывает сладкая дрожь. Драккар качается из стороны в сторону, когда молодые викинги, побросав весла, бросаются к бортам корабля, и опытные моряки могут лишь смеяться над ними. Бьют они друг друга кулаками, указывают в, как им кажется, нужную сторону и надеются, что первыми коснутся своим сапогом этой земли.

– Да благословит нас Фрейя, – на выдохе произносит Ренэйст, держась за предплечье Витарра.

«Да благословит она всех нас», – думает он, поджимая губы.

Земля чужих богов вот-вот склонится перед ними.





Глава 11. Предчувствие беды





Вещие сны посещают его все чаще, и Радомир прекращает спать.

Измотанный, мечтающий хотя бы о мгновении покоя, бредет ведун по нагретым Отцом-Солнцем улицам Большеречья в сторону дома старейшины. Солнцерожденные смотрят на него с удивлением, предлагают помощь, но он лишь качает головой, с трудом заставляя себя переставлять ноги. Знает Радомир, что увидит, если закроет глаза, и тяжесть собственных видений давит на его плечи неподъемным грузом.

Он слишком долго откладывает этот разговор. Ратибор не владеет ведовским даром, но все же чувствует беду, что крадется к ним на волчьих лапах. Наверняка он будет отчитывать его, говоря, что народу нужен ведун, стойкий духом и крепкий телом, а Радомир сам себя лишает силы. Знай Ратибор о том, какие видения посещают его, сам запретил бы ему спать. Только видения не покажешь другим, а слов бывает недостаточно, чтобы описать все так, как видишь.

Радомир видит старейшину издалека; тот сидит на лавочке подле своего дома и смотрит прямо на него. С каждым шагом, сделанным в сторону высокой избы, ладони ведуна потеют все сильнее, и он незаметно вытирает их о рубаху. Что должен он сказать? Что видит беду, движимую с Севера? Отец сказал, да только тогда это так и не помогло. Северяне жестоки и дики, им неведомо милосердие. Они убьют тех, кто даст им отпор, ибо не боятся смерти, а словно бы жаждут ее. Сыны Солнца только зря прольют свою кровь. Что северянам смерть, если они и жизни не знают? Берут, рушат, губят. Что им смерть, если сами они – погибель?

Он не знает, как поступить. Если придет беда, они предпочтут погибнуть, но не попасть в руки врага. Будут биться за то, что им дорого, и земля вновь пропитается кровью. Урожай взрастет на ней горький и губительный, воды пропитаются злом, и не будет здесь жизни тем, кто придет после них. Чего стоят его видения, если ничего ими нельзя изменить?

– Приветствую тебя, Радомир.

Ведун вздрагивает, заслышав голос столь близко. Погруженный в свои мысли, он даже не заметил, как закончился его путь. Спохватившись, Радомир поспешно кланяется.

– Пусть светел будет твой путь, Ратибор.

Старейшина тихо смеется в густую бороду, после чего слегка хлопает по лавке рядом с собой, предлагая сесть. Ведун не смеет отказать, да и собственные ноги не хотят держать его уставшее тело. Он грузно опускается на лавку, и Ратибор поворачивает голову, смотря на него своими выцветшими от старости глазами.

«Сколько набегов уже видели эти глаза? – думает Радомир. – Сколько набегов еще увидят?»

Возможно, кажется ведуну, для Ратибора это будет последний набег. Не выдержит старческое сердце, а может, и вовсе варяг пронзит его своим мечом. Он может строить сотни догадок, но, пока не явится ему видение, не будет знать наверняка.

– Сколько ты не спал, мальчик?

Не нужно быть ведуном, чтобы знать, что этот вопрос будет задан. Радомир вздыхает, проводит ладонью по светлым волосам и тянет с ответом столько, сколько может. Но Ратибор терпелив, и не удается увернуться. Юноша поднимает на старца уставший взгляд и неловко пожимает плечами, не в силах скрывать от него правду.

– Столь давно, что с трудом могу отличить Явь от Нави.

Старец хмурит седые брови, глядя перед собой, и ничего не говорит. Возможно, оно и к лучшему. Что Ратибор может сказать ему? Лишь предостеречь, сколь опасно такое состояние для ведуна, но Радомир готов сойти с ума, только бы больше не чувствовать на своем загривке холодное дыхание Зимы. Страх ныне спутник его, ведь ему ведомо, что ждет их.

Жить с таким грузом просто невыносимо.

Узкая и жилистая ладонь старейшины опускается на его плечо, и Радомир вздрагивает. Выцветшие глаза Ратибора вглядываются в его лицо, стремясь найти в нем ответ, но не видят ничего, кроме усталости. Совсем юный еще мальчишка увядает под грузом собственных страхов, дает неизбежному погубить себя, и свет Солнца более не сияет над его головой. В глазах Радомира лишь тьма и отголоски чужой Зимы, что явилась ему во снах.

– Ты должен беречь себя, мальчик, – говорит старик, хлопнув его по плечу. – Кто, если не ты, сбережет нас?

От слов этих крутит жилы. Он дергает плечом, вырываясь из отеческой хватки, и вскакивает на ноги, глядя на Ратибора обезумевшим зверем. Грудная клетка его ходит ходуном под тканью легкой рубахи, пропитанной потом, и все кажется ему, словно бы он задыхается. Горячий воздух жжет нутро, скользнув по горлу, и юноша хрипит:

– Почему же ты обо мне беспокоишься, если это я должен сберечь вас?

Ратибор удрученно качает головой в ответ на эти слова, сложив ладони на своей трости, вырезанной из дубовой ветви. Сколь похож Радомир на своего отца! Тот же огонь пылает в его груди, те же страхи холодят мысли, такой же острый и злой у него язык. Темной дорогой идет Радомир Святовитович, не зная, куда ведут его тропы богов.

– Я беспокоюсь о тебе не только потому, что ты ведун, Радомир, – устало произносит Ратибор. – Твой отец просил меня заботиться о тебе, если вдруг его настигнет беда, и я…

– Мой отец, – цедит юноша сквозь зубы, – добровольно пошел к северянам в плен. О какой беде может быть речь, если он даже не сражался?

– Святовиту пришлось пройти через самое сложное сражение, Радомир. Ему пришлось сражаться с самим собой, со своей гордостью, что велела умереть, но не сдаться. Он сделал это ради тебя, Радомир, и ради твоей матери.


– Его «жертва» никого не спасла! Мать погибла от тоски, а я… Не хочу больше говорить о нем. Никогда.

Ведун пыхтит, как обиженный мальчишка, и с силой сжимает кулаки. Глядя себе под ноги, стоит он пред старейшиной, и светлые волосы падают ему на глаза, скрывая ту бурю, что бушует за пологом его костей. Они так тонки, что вряд ли сумеют сдержать пожар, что кормится им, вместо сердца даруя пепелище.

Ратибор понуро качает головой, слегка ударив тростью по земле возле своих ног. Одинок Радомир, не видит счастья в жизни, что дана ему, и потому так страдает. Старейшина оглаживает ладонью седую бороду, и взгляд глаз его устремляется к кронам вековых деревьев, что возвышаются до самых небес.

Хочешь познать жизнь – ступай в лес. Таков завет оставили им предки.

– Задание у меня есть для тебя, Радомир, – молвит старейшина, помедлив, – да только, пока не выполнишь его, назад не вернешься.

Ведун изумленно поднимает светлые брови. В карих глазах его застывает удивление, юноша качает головой, силясь осмыслить слова старейшины. Неужели изгоняет его Ратибор? Гонит прочь, зная, что в таком состоянии Радомир вряд ли продержится долго? Слова о том, что он обещал отцу заботиться о нем, становятся пустым звуком, но усилием воли, что еще теплится в его теле, удается оставить столь бурный поток мыслей. Негоже сразу столь люто думать о том, кто давал тебе кров.

Он прикрывает глаза и делает глубокий вдох, дабы вновь обрести покой. Ярость причина всех его бед, и, как бы Радомир ни боролся с ней, пламя это разгорается в его груди быстрее, чем лесной пожар.

– Что же это за задание, Ратибор? – спрашивает он, сложив руки на груди.

Ратибор щурит выцветшие от старости глаза и поджимает губы, словно бы слова, что он хочет произнести, даются ему с трудом. Старейшина вздыхает, и ведун терпеливо ждет, изнывая от тревоги и любопытства.

– В лесу, – начинает он, – есть одно растение, что цветет лишь раз в год, Радомир. Тому, кто сорвет его, цветок дарует необычные возможности, подчиняя силе сорвавшего темных духов, воду и землю. Нечистая сила охраняет тот цветок, путает и пугает того, кто осмелится его заполучить. За ним я тебя и посылаю, мальчик.

– Папоротников цвет? Ты велишь мне сорвать цветок папоротника?

Это похоже на злую шутку, но Ратибор серьезен и хмур. Радомир усмехается печально. Хитер старый лис, хитер. Для того, чтобы не то что сорвать, а хотя бы найти заветный папоротник, ведуну придется использовать свой Дар. Для этого разум и дух его должны быть спокойны. Пытается старейшина заставить его погрузиться в сон, окунуться в омут темных своих видений, лишь бы более не видеть усталость на лице приемыша. Только упрямства в Радомире столько же, сколько хитрости в его наставнике. Велел старейшина добыть папоротников цвет? Хорошо.

Это вовсе не значит, что он будет спать.

– Хорошо, – соглашается ведун, не позволив Ратибору продолжить свою речь, – я найду цветок папоротника и принесу его Весне. Найду его, не использовав Дар, и тогда ты признаешь мою правоту.

Ратибор хмурится сильнее, и лицо его делается грозным. В былые дни, когда Радомир был еще ребенком, взгляд этот заставил бы его покаяться и поступить так, как велит старейшина, да только он более не ребенок и сам может принимать решения. Ратибору давно уже пора это понять, и, коль старейшина так желает, чтобы Радомир принес цветок папоротника – он сделает это.

Полный уверенности и пышущий жаром, нетвердым шагом направляется ведун прочь от дома старейшины, не обращая внимания на то, как тот зовет его.

– Радомир!..

Но он не оборачивается и продолжает идти.



Празднество уже в самом разгаре. То тут, то там Радомир видит радостные лица, приветствующие летнее солнцестояние. Праздник этот был важен для их предков, он означал наивысший расцвет природы, в то время как они всегда находятся под светом Солнца. Их народ более не знает беды, кроме волчьих детей, и нет смысла в том, чтобы хранить эти традиции. Но, как ведун, Радомир должен уважать связь с пращурами, и лишь это не позволяет ему столь явно высказывать недовольство.

Одной из поспешно пробегающих мимо него девушек удается накинуть на ведуна цветочный венок, и подружки убегают вперед, оборачиваясь и хихикая, глядя на него. Юноша останавливается, хмурит брови, а после снимает венок с головы, откидывая тот на обочину дороги. Глупое ребячество. Радомир поднимает взгляд на Солнце, что щедро орошает землю детей своих яркими лучами, и, покачав головой, идет дальше.

От дома старейшины он направляется сразу же в сторону леса, решив, что для выполнения такого задания ничего особого ему не понадобится. Радомир сможет найти цветок папоротника даже без собственного Дара. Что сложного в том, чтобы найти растение в цветущем лесу? Если уж сам праздник потерял свое значение, то и насчет злосчастного цветка можно не переживать. Нет больше темной силы, что должна дурманить голову каждому, кто захочет сорвать заветный бутон, пылающий, подобно светочу. Да и есть ли нужда в самом цветке? Какую силу может он даровать тому, кто найдет его? Да и как он может зацвести под светом Солнца? В ночи это должно произойти, а ночь-то не наступит!

Радомир считает это детскими сказками, а Ратибора – глупцом, что не может принять предательство их богов.

Понимая, сколь злы и несправедливы его суждения, юноша хмурится лишь сильнее, с силой сжимая ладони в кулаки. Не ему осуждать Ратибора в его вере, не ему указывать солнцерожденным, чему радоваться. Радомир был рожден, чтобы беречь свой народ, но он сбился с пути и не может найти дорогу назад. Кого он сможет защитить, если сам валится с ног? Злые мысли его вызваны усталостью, но он слишком упрям и горд, чтобы признать это.

Тропа выводит его на холм, под которым разворачивается празднество. Среди иных дев кружит Весна-краса, и смех ее перезвоном колоколов звучит сквозь треск костров и голоса иных детей Солнца, что поют песни, пустившие корни свои столь глубоко, что и нельзя узнать, кто и когда их сочинил. Пышен цветочный венок на русых ее волосах, не заплетенных в косы, шустрее всех пляшут тонкие ноги. Сама Жизнь кружит среди солнцерожденных, и Радомир понимает, что должен беречь ее от всех бед и горестей.

Когда подуют северные ветра, он закроет ее от холода своим плечом.

Девушка замечает его, спускающегося с холма, и, бросив подружек, бежит навстречу. Улыбка расцветает на ее губах еще ярче, чем прежде, и сердце Радомира обливается сладким медом. Он ускоряет шаг, едва ли не срываясь на бег, и вскоре они останавливаются друг напротив друга, застыв на расстоянии вытянутой руки. Весна смущенно убирает за ухо прядь волос, и голос ее слегка дрожит, когда она начинает говорить:

– Я думала, ты не придешь, Радомир.

– Я и не пришел. Путь мой идет дальше, мимо ваших костров.

Взгляд ее становится тусклым, а улыбка меркнет, и ведун чувствует себя виноватым. Он отводит глаза, не зная, куда себя деть, в то время как Весна делает шаг вперед. Снимает она венок и, приподнявшись, надевает его на голову ведуна, подарив ему мягкую улыбку. Юноша выглядит растерянным, и Весна тихо смеется.

– Куда бы ни вели тебя дороги, – говорит она, – пусть путь твой будет легким, Радомир.

Он облизывает пересохшие от волнения губы и, сделав шаг вперед, берет узкие ладони девушки в свои руки, вглядываясь в зеленые ее глаза. Под светом Солнца им никуда не сбежать друг от друга, не скрыть своих дум. Весна в трепетном волнении ожидает, что же скажет ей ведун, но Радомир медлит, словно собираясь с мыслями.

– Отправил меня Ратибор в лес, на поиски цветка папоротника. Этот цветок будет моим подарком тебе. Я преподнесу его твоему отцу, когда буду просить отдать мне тебя в жены.

Лицо девушки бросает в краску, и она сильнее сжимает пальцами ладони ведуна, что держит ее за руки. С того разговора подле дома Радомира прошло уже много времени, и она не думала, что юноша столь серьезно воспримет ее слова. Но вот он, стоит перед ней, поджимает губы и глядит уставшими карими глазами, ожидая ее решения. Ждет Радомир, что же скажет она ему в ответ на его желание преподнести Велимудру папоротников цвет. Качает Весна головой и, протянув руку, накрывает ладонью скулу юноши, вглядываясь в его глаза.

– Тебе не нужен папоротников цвет, чтобы я любила тебя. Мое сердце уже твое.

Усталое лицо ведуна озаряет радостная улыбка, и, обхватив ладонями лицо девушки, он склоняется вниз, прижавшись своими губами к ее губам. Весна удивленно ахает, но не успевает она понять, что произошло, как Радомир выпрямляется. Уши его горят от смущения, он улыбается ей, радостный и смущенный.

– Лишь тебе могу вручить я свою жизнь, Весна, – тихим голосом говорит ведун, доверяя ей самый страшный секрет, – но Велимудр должен знать, что ради тебя я сделаю все, что угодно. Он не должен думать, словно со мной ты будешь несчастна.