Дети капитана Гранта
Часть 51 из 86 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Гленарван, вам нельзя покидать экспедицию! – воскликнул Паганель.
– Конечно, – подтвердил Мак-Наббс. – Ваше место здесь, Эдуард, вы не должны уезжать.
– Предстоят опасности, – возразил Гленарван, – и я никому не уступлю мою долю риска. Пишите, Паганель. Пусть мое имя будет смешано с именами моих товарищей, и дай бог, чтобы оно вышло первым.
Пришлось подчиниться воле Гленарвана. Его имя присоединили к другим. Стали тянуть жребий, и он пал на Мюльреди. У отважного матроса вырвалось радостное «ура».
– Милорд, я готов пуститься в путь, – сказал он.
Гленарван пожал руку Мюльреди. Он направился к повозке, а майор и Джон Манглс остались на страже.
Леди Элен немедленно узнала о решении послать гонца в Мельбурн и о том, на кого пал жребий. У нее нашлись для честного матроса слова, тронувшие его до глубины сердца. Все знали Мюльреди как человека храброго, толкового, неутомимого, и жребий поистине сделал наилучший выбор.
Отъезд Мюльреди был назначен на восемь часов вечера, тотчас же после коротких сумерек. Вильсон взялся снарядить лошадь.
Ему пришло в голову заменить на ее левой ноге изобличительную подкову с трилистниками другой, снятой с одной из павших ночью лошадей. Теперь, думалось ему, каторжники не смогут ни распознать следы Мюльреди, ни гнаться за ним, ведь у них нет лошадей.
Пока Вильсон седлал лошадь, Гленарван занялся письмом Тому Остину, но он не мог писать из-за раненой руки и попросил это сделать Паганеля. Ученый, поглощенный какой-то неотступной мыслью, казалось, не замечал ничего вокруг. Надо сказать, что среди всех тревожных событий Паганель думал только об одном: о неверно истолкованном документе. Он всячески переставлял слова, стремясь извлечь из них новый смысл, и с головой ушел в эту работу.
Конечно, он не расслышал просьбы, и Гленарван должен был ее повторить.
– А, прекрасно! Я готов! – отозвался Паганель.
С этими словами он машинально взял свою записную книжку, вырвал из нее листок, взял карандаш и приготовился писать.
Гленарван начал диктовать следующее:
– Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и вести «Дункан»…
Паганель дописывал это последнее слово, но тут его глаза случайно остановились на валявшемся на земле номере «Австралийской и Новозеландской газеты». Газета была сложена, и из ее названия, по-английски, «Australian and New-Zealand Gazette» виднелись только последние пять букв слова New-Zealand. Карандаш Паганеля вдруг остановился: географ, по-видимому, совершенно забыл и о Гленарване, и о его письме, и о том, что ему диктовали.
– Паганель! – окликнул его Гленарван.
– Ах! – воскликнул географ.
– Что с вами? – спросил майор.
– Ничего, ничего, – пробормотал Паганель. Потом он зашептал про себя: – Aland! Aland! Aland!
Он вскочил и схватил газету. Он тряс ее, стараясь удержать слова, рвавшиеся из уст.
Леди Элен, Мери, Роберт, Гленарван с удивлением смотрели на географа, не понимая причины его волнения.
Паганель словно внезапно сошел с ума. Но его нервное возбуждение длилось недолго. Ученый мало-помалу успокоился. Радость, светившаяся в его глазах, угасла. Он сел на прежнее место и сказал спокойно:
– Я к вашим услугам, милорд.
Гленарван снова принялся диктовать письмо. В окончательном виде оно гласило: «Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и вести «Дункан», придерживаясь тридцать седьмой параллели, к восточному побережью Австралии».
– Австралии? – переспросил Паганель. – Ах да, Австралии!..
Закончив письмо, географ дал его Гленарвану. Тот кое-как подписал – ему мешала его рана. Затем письмо было запечатано, и Паганель еще дрожащей от волнения рукой написал на конверте:
«Тому Остину, помощнику капитана яхты «Дункан», Мельбурн».
Вслед за этим он вышел из повозки, жестикулируя и повторяя непонятные слова:
– Aland! Aland! Zealand!
Глава двадцать первая
Четыре томительных дня
Остаток дня прошел без происшествий. Все приготовления к отъезду Мюльреди были закончены. Честный матрос был счастлив, что может доказать Гленарвану свою преданность.
К Паганелю вернулось хладнокровие, и он стал таким, как обычно. Можно было догадаться, что он о чем-то непрерывно думает, но решил скрывать это. Без сомнения, у него были на то серьезные причины, ибо майор слышал, как он повторял, словно борясь с собой:
– Нет, нет! Они мне не поверят! Да и зачем? Слишком поздно!
Приняв такое решение, Паганель стал показывать Мюльреди на карте путь, которого ему следовало держаться, чтобы достигнуть Мельбурна. Все тропы на равнине вели к дороге на Лакнау. Она шла прямо на юг до самого побережья, где круто поворачивала к Мельбурну. Географ советовал Мюльреди все время держаться этого пути и не пытаться ехать напрямик по малоизвестной местности. Все очень просто. Заблудиться Мюльреди не мог.
Опасны были только первые несколько миль от лагеря, где, должно быть, засела шайка Бена Джойса. Главное – миновать их, а там уже каторжники не смогут догнать Мюльреди, и его важное поручение будет выполнено.
В шесть часов пообедали. Шел проливной дождь, защитить от которого палатка не могла. Поэтому все забрались в повозку. Вот это было надежное убежище. Затвердевшая глина сковала повозку, и она прочно держалась, как форт на своем фундаменте. Арсенал этой крепости, состоявший из семи карабинов и семи револьверов, мог выдержать довольно долгую осаду, благо не было недостатка ни в пулях, ни в провианте. А через шесть дней «Дункан», возможно, уже бросит якорь в Туфоллд-Бей. Еще сутки – и его команда появится на противоположном берегу Сноуи-Ривер, и даже если переправа будет еще невозможна, то шайка каторжников, во всяком случае, принуждена будет отступить перед превосходящими силами. Но для этого прежде всего нужно было, чтобы Мюльреди успешно выполнил опасное поручение.
В восемь часов вечера совершенно стемнело. Настало время ехать. Привели оседланную лошадь. Ее копыта, из осторожности обернутые тряпками, беззвучно ступали по земле. Лошадь казалась усталой, а ведь от твердости ее поступи и крепости ног зависело общее спасение. Майор посоветовал Мюльреди щадить лошадь, как только он будет вне досягаемости каторжников. Лучше задержаться на полдня, но зато наверняка добраться до цели.
Джон Манглс передал матросу револьвер, который сам только что тщательно зарядил. Недурное оружие в руках отважного человека, ибо шесть выстрелов один за другим за несколько секунд могут расчистить дорогу, прегражденную бандитами. Мюльреди вскочил в седло.
– Вот письмо, которое ты передашь Тому Остину, – сказал Гленарван. – Пусть не теряет ни часа! Пусть плывет в Туфоллд-Бей, и если нас там не окажется, если мы не сможем переправиться через Сноуи-Ривер, то пусть немедленно спешит сюда. А теперь – в путь, мой честный матрос, да хранит тебя бог!
Гленарван, Элен и Мери Грант – все пожали руку Мюльреди. Такой отъезд темной дождливой ночью в полный опасностей путь через огромные неизведанные дебри смутил бы человека, менее крепкого духом, чем отважный матрос.
– Прощайте, милорд, – произнес он спокойно и быстро исчез на тропе, шедшей вдоль опушки леса.
К этому времени порывы ветра усилились. Сухие ветви эвкалиптов с глухим стуком ударялись друг о друга. Порой было слышно, как они, отломившись, падали на размокшую землю. Не одно гигантское дерево, высохшее, но все еще стоявшее, повалилось в эту бурную ночь. Среди треска деревьев и рева Сноуи-Ривер раздавались завывания ветра. Густые тучи, гонимые к востоку, неслись так низко над землей, что казались клубами пара. Беспросветный мрак делал еще страшнее эту и без того страшную ночь.
После отъезда Мюльреди путешественники укрылись в повозке. Леди Элен, Мери Грант, Гленарван и Паганель разместились в переднем отделении. Оно из предосторожности было наглухо закрыто. В заднем отделении устроились Олбинет, Вильсон и Роберт. Майор и Джон Манглс несли дозор снаружи. Это было необходимо, так как каторжники могли воспользоваться возможностью легкого нападения.
Оба эти верных стража стояли на своем посту, стоически перенося хлеставший им в лицо дождь и порывы ветра. Они силились проникнуть взором в таившую опасность темноту, ибо из-за воя бури, треска сучьев, шума валившихся деревьев, рева бушевавших вод расслышать что-либо было невозможно.
Однако в оглушительном шуме порой на короткое время наступало затишье. Ветер приостанавливался, словно для того, чтобы перевести дух. Одна лишь Сноуи-Ривер бурлила среди неподвижных камышей и черной завесы камедных деревьев. В такие минуты тишина казалась особенно глубокой. Тогда майор и Джон Манглс внимательно прислушивались.
В один из моментов затишья до них донесся пронзительный свист. Джон Манглс поспешно подошел к майору.
– Слыхали? – спросил он его.
– Да, – ответил Мак-Наббс. – Но кто это: человек или животное?
– Человек, – ответил Джон Манглс.
Оба стали слушать. Вдруг снова послышался тот же непонятный свист, а вслед за ним – звук, похожий на выстрел. Но в этот миг буря завыла с новой силой и почти заглушила его. Мак-Наббс и Джон Манглс перестали слышать друг друга. Они подошли к повозке с подветренной стороны.
В тот же миг кожаные занавеси приподнялись, и из повозки вышел Гленарван. Он тоже слышал зловещий свист и выстрел, отдавшийся эхом под брезентовым навесом.
– С какой стороны это послышалось? – спросил он.
– Оттуда. – Джон Манглс указал рукой в сторону темной тропы, по которой поехал Мюльреди.
– С какого расстояния?
– Звуки донес ветер. Это было, наверное, милях в трех от нас, – ответил Джон Манглс.
– Идем! – сказал Гленарван, вскидывая на плечо карабин.
– Нельзя! – отозвался майор. – Это западня, подстроенная, чтобы увести нас подальше от повозки.
– А что, если негодяи убили Мюльреди? – настаивал, схватив за руку Мак-Наббса, Гленарван.
– Об этом мы узнаем завтра, – хладнокровно ответил майор, твердо решивший удержать Гленарвана от бесполезной неосторожности.
– Вам нельзя покидать лагерь, милорд, – сказал Джон, – пойду я один.
– И вы не пойдете! – твердо возразил Мак-Наббс. – Неужели вы хотите, чтобы нас перебили поодиночке, хотите ослабить наши силы, хотите, чтобы мы оказались в руках этих злодеев? Если Мюльреди стал их жертвой, зачем же прибавлять к этому несчастью еще новое? Мюльреди отправился потому, что на него пал жребий. Пади жребий на меня, отправился бы не он, а я, и не просил бы и не ждал бы никакой помощи.
Майор был совершенно прав, удерживая Гленарвана и Джона Манглса. Было бы безумием, притом совершенно бесполезным, идти на поиски матроса в такую темную ночь, в лес, где засели каторжники. В небольшом отряде Гленарвана слишком мало людей, чтобы рисковать еще чьей-нибудь жизнью.
Однако Гленарван, видимо, не хотел согласиться с этими доводами. Рука его нервно сжимала карабин. Он ходил взад и вперед у повозки, прислушивался к малейшему шороху, вглядывался в зловещий мрак. Его терзала мысль, что один из близких ему людей где-то лежит, смертельно раненный, беспомощный, тщетно зовя тех, для кого он рисковал жизнью. Мак-Наббс далеко не был уверен, что ему удастся удержать Гленарвана и что, повинуясь чувству, он не бросится под выстрелы Бена Джойса.
– Эдуард, – сказал он, – успокойтесь. Послушайте друга. Подумайте о леди Элен, о Мери Грант, обо всех, кто останется здесь. И куда вы пойдете? Где искать Мюльреди? Если на него напали, то не ближе чем в двух милях отсюда. На какой дороге? По какой тропе идти?
В эту минуту, как бы в ответ на слова майора, раздался отчаянный крик.
– Слушайте! – сказал Гленарван.
Крик послышался с той же стороны, откуда прозвучал выстрел, на расстоянии какой-нибудь четверти мили. Гленарван, оттолкнув Мак-Наббса, уже бежал по тропе, но тут шагах в трехстах от повозки кто-то позвал:
– Помогите! Помогите!
Голос был жалобный, полный боли. Джон Манглс и майор бросились туда, откуда он донесся. Через несколько минут они увидели, что вдоль опушки леса ползет и тяжело стонет человек. То был Мюльреди, раненый, умирающий, может быть, при последнем издыхании. Когда товарищи подняли его с земли, они почувствовали, что руки их в крови.
– Конечно, – подтвердил Мак-Наббс. – Ваше место здесь, Эдуард, вы не должны уезжать.
– Предстоят опасности, – возразил Гленарван, – и я никому не уступлю мою долю риска. Пишите, Паганель. Пусть мое имя будет смешано с именами моих товарищей, и дай бог, чтобы оно вышло первым.
Пришлось подчиниться воле Гленарвана. Его имя присоединили к другим. Стали тянуть жребий, и он пал на Мюльреди. У отважного матроса вырвалось радостное «ура».
– Милорд, я готов пуститься в путь, – сказал он.
Гленарван пожал руку Мюльреди. Он направился к повозке, а майор и Джон Манглс остались на страже.
Леди Элен немедленно узнала о решении послать гонца в Мельбурн и о том, на кого пал жребий. У нее нашлись для честного матроса слова, тронувшие его до глубины сердца. Все знали Мюльреди как человека храброго, толкового, неутомимого, и жребий поистине сделал наилучший выбор.
Отъезд Мюльреди был назначен на восемь часов вечера, тотчас же после коротких сумерек. Вильсон взялся снарядить лошадь.
Ему пришло в голову заменить на ее левой ноге изобличительную подкову с трилистниками другой, снятой с одной из павших ночью лошадей. Теперь, думалось ему, каторжники не смогут ни распознать следы Мюльреди, ни гнаться за ним, ведь у них нет лошадей.
Пока Вильсон седлал лошадь, Гленарван занялся письмом Тому Остину, но он не мог писать из-за раненой руки и попросил это сделать Паганеля. Ученый, поглощенный какой-то неотступной мыслью, казалось, не замечал ничего вокруг. Надо сказать, что среди всех тревожных событий Паганель думал только об одном: о неверно истолкованном документе. Он всячески переставлял слова, стремясь извлечь из них новый смысл, и с головой ушел в эту работу.
Конечно, он не расслышал просьбы, и Гленарван должен был ее повторить.
– А, прекрасно! Я готов! – отозвался Паганель.
С этими словами он машинально взял свою записную книжку, вырвал из нее листок, взял карандаш и приготовился писать.
Гленарван начал диктовать следующее:
– Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и вести «Дункан»…
Паганель дописывал это последнее слово, но тут его глаза случайно остановились на валявшемся на земле номере «Австралийской и Новозеландской газеты». Газета была сложена, и из ее названия, по-английски, «Australian and New-Zealand Gazette» виднелись только последние пять букв слова New-Zealand. Карандаш Паганеля вдруг остановился: географ, по-видимому, совершенно забыл и о Гленарване, и о его письме, и о том, что ему диктовали.
– Паганель! – окликнул его Гленарван.
– Ах! – воскликнул географ.
– Что с вами? – спросил майор.
– Ничего, ничего, – пробормотал Паганель. Потом он зашептал про себя: – Aland! Aland! Aland!
Он вскочил и схватил газету. Он тряс ее, стараясь удержать слова, рвавшиеся из уст.
Леди Элен, Мери, Роберт, Гленарван с удивлением смотрели на географа, не понимая причины его волнения.
Паганель словно внезапно сошел с ума. Но его нервное возбуждение длилось недолго. Ученый мало-помалу успокоился. Радость, светившаяся в его глазах, угасла. Он сел на прежнее место и сказал спокойно:
– Я к вашим услугам, милорд.
Гленарван снова принялся диктовать письмо. В окончательном виде оно гласило: «Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и вести «Дункан», придерживаясь тридцать седьмой параллели, к восточному побережью Австралии».
– Австралии? – переспросил Паганель. – Ах да, Австралии!..
Закончив письмо, географ дал его Гленарвану. Тот кое-как подписал – ему мешала его рана. Затем письмо было запечатано, и Паганель еще дрожащей от волнения рукой написал на конверте:
«Тому Остину, помощнику капитана яхты «Дункан», Мельбурн».
Вслед за этим он вышел из повозки, жестикулируя и повторяя непонятные слова:
– Aland! Aland! Zealand!
Глава двадцать первая
Четыре томительных дня
Остаток дня прошел без происшествий. Все приготовления к отъезду Мюльреди были закончены. Честный матрос был счастлив, что может доказать Гленарвану свою преданность.
К Паганелю вернулось хладнокровие, и он стал таким, как обычно. Можно было догадаться, что он о чем-то непрерывно думает, но решил скрывать это. Без сомнения, у него были на то серьезные причины, ибо майор слышал, как он повторял, словно борясь с собой:
– Нет, нет! Они мне не поверят! Да и зачем? Слишком поздно!
Приняв такое решение, Паганель стал показывать Мюльреди на карте путь, которого ему следовало держаться, чтобы достигнуть Мельбурна. Все тропы на равнине вели к дороге на Лакнау. Она шла прямо на юг до самого побережья, где круто поворачивала к Мельбурну. Географ советовал Мюльреди все время держаться этого пути и не пытаться ехать напрямик по малоизвестной местности. Все очень просто. Заблудиться Мюльреди не мог.
Опасны были только первые несколько миль от лагеря, где, должно быть, засела шайка Бена Джойса. Главное – миновать их, а там уже каторжники не смогут догнать Мюльреди, и его важное поручение будет выполнено.
В шесть часов пообедали. Шел проливной дождь, защитить от которого палатка не могла. Поэтому все забрались в повозку. Вот это было надежное убежище. Затвердевшая глина сковала повозку, и она прочно держалась, как форт на своем фундаменте. Арсенал этой крепости, состоявший из семи карабинов и семи револьверов, мог выдержать довольно долгую осаду, благо не было недостатка ни в пулях, ни в провианте. А через шесть дней «Дункан», возможно, уже бросит якорь в Туфоллд-Бей. Еще сутки – и его команда появится на противоположном берегу Сноуи-Ривер, и даже если переправа будет еще невозможна, то шайка каторжников, во всяком случае, принуждена будет отступить перед превосходящими силами. Но для этого прежде всего нужно было, чтобы Мюльреди успешно выполнил опасное поручение.
В восемь часов вечера совершенно стемнело. Настало время ехать. Привели оседланную лошадь. Ее копыта, из осторожности обернутые тряпками, беззвучно ступали по земле. Лошадь казалась усталой, а ведь от твердости ее поступи и крепости ног зависело общее спасение. Майор посоветовал Мюльреди щадить лошадь, как только он будет вне досягаемости каторжников. Лучше задержаться на полдня, но зато наверняка добраться до цели.
Джон Манглс передал матросу револьвер, который сам только что тщательно зарядил. Недурное оружие в руках отважного человека, ибо шесть выстрелов один за другим за несколько секунд могут расчистить дорогу, прегражденную бандитами. Мюльреди вскочил в седло.
– Вот письмо, которое ты передашь Тому Остину, – сказал Гленарван. – Пусть не теряет ни часа! Пусть плывет в Туфоллд-Бей, и если нас там не окажется, если мы не сможем переправиться через Сноуи-Ривер, то пусть немедленно спешит сюда. А теперь – в путь, мой честный матрос, да хранит тебя бог!
Гленарван, Элен и Мери Грант – все пожали руку Мюльреди. Такой отъезд темной дождливой ночью в полный опасностей путь через огромные неизведанные дебри смутил бы человека, менее крепкого духом, чем отважный матрос.
– Прощайте, милорд, – произнес он спокойно и быстро исчез на тропе, шедшей вдоль опушки леса.
К этому времени порывы ветра усилились. Сухие ветви эвкалиптов с глухим стуком ударялись друг о друга. Порой было слышно, как они, отломившись, падали на размокшую землю. Не одно гигантское дерево, высохшее, но все еще стоявшее, повалилось в эту бурную ночь. Среди треска деревьев и рева Сноуи-Ривер раздавались завывания ветра. Густые тучи, гонимые к востоку, неслись так низко над землей, что казались клубами пара. Беспросветный мрак делал еще страшнее эту и без того страшную ночь.
После отъезда Мюльреди путешественники укрылись в повозке. Леди Элен, Мери Грант, Гленарван и Паганель разместились в переднем отделении. Оно из предосторожности было наглухо закрыто. В заднем отделении устроились Олбинет, Вильсон и Роберт. Майор и Джон Манглс несли дозор снаружи. Это было необходимо, так как каторжники могли воспользоваться возможностью легкого нападения.
Оба эти верных стража стояли на своем посту, стоически перенося хлеставший им в лицо дождь и порывы ветра. Они силились проникнуть взором в таившую опасность темноту, ибо из-за воя бури, треска сучьев, шума валившихся деревьев, рева бушевавших вод расслышать что-либо было невозможно.
Однако в оглушительном шуме порой на короткое время наступало затишье. Ветер приостанавливался, словно для того, чтобы перевести дух. Одна лишь Сноуи-Ривер бурлила среди неподвижных камышей и черной завесы камедных деревьев. В такие минуты тишина казалась особенно глубокой. Тогда майор и Джон Манглс внимательно прислушивались.
В один из моментов затишья до них донесся пронзительный свист. Джон Манглс поспешно подошел к майору.
– Слыхали? – спросил он его.
– Да, – ответил Мак-Наббс. – Но кто это: человек или животное?
– Человек, – ответил Джон Манглс.
Оба стали слушать. Вдруг снова послышался тот же непонятный свист, а вслед за ним – звук, похожий на выстрел. Но в этот миг буря завыла с новой силой и почти заглушила его. Мак-Наббс и Джон Манглс перестали слышать друг друга. Они подошли к повозке с подветренной стороны.
В тот же миг кожаные занавеси приподнялись, и из повозки вышел Гленарван. Он тоже слышал зловещий свист и выстрел, отдавшийся эхом под брезентовым навесом.
– С какой стороны это послышалось? – спросил он.
– Оттуда. – Джон Манглс указал рукой в сторону темной тропы, по которой поехал Мюльреди.
– С какого расстояния?
– Звуки донес ветер. Это было, наверное, милях в трех от нас, – ответил Джон Манглс.
– Идем! – сказал Гленарван, вскидывая на плечо карабин.
– Нельзя! – отозвался майор. – Это западня, подстроенная, чтобы увести нас подальше от повозки.
– А что, если негодяи убили Мюльреди? – настаивал, схватив за руку Мак-Наббса, Гленарван.
– Об этом мы узнаем завтра, – хладнокровно ответил майор, твердо решивший удержать Гленарвана от бесполезной неосторожности.
– Вам нельзя покидать лагерь, милорд, – сказал Джон, – пойду я один.
– И вы не пойдете! – твердо возразил Мак-Наббс. – Неужели вы хотите, чтобы нас перебили поодиночке, хотите ослабить наши силы, хотите, чтобы мы оказались в руках этих злодеев? Если Мюльреди стал их жертвой, зачем же прибавлять к этому несчастью еще новое? Мюльреди отправился потому, что на него пал жребий. Пади жребий на меня, отправился бы не он, а я, и не просил бы и не ждал бы никакой помощи.
Майор был совершенно прав, удерживая Гленарвана и Джона Манглса. Было бы безумием, притом совершенно бесполезным, идти на поиски матроса в такую темную ночь, в лес, где засели каторжники. В небольшом отряде Гленарвана слишком мало людей, чтобы рисковать еще чьей-нибудь жизнью.
Однако Гленарван, видимо, не хотел согласиться с этими доводами. Рука его нервно сжимала карабин. Он ходил взад и вперед у повозки, прислушивался к малейшему шороху, вглядывался в зловещий мрак. Его терзала мысль, что один из близких ему людей где-то лежит, смертельно раненный, беспомощный, тщетно зовя тех, для кого он рисковал жизнью. Мак-Наббс далеко не был уверен, что ему удастся удержать Гленарвана и что, повинуясь чувству, он не бросится под выстрелы Бена Джойса.
– Эдуард, – сказал он, – успокойтесь. Послушайте друга. Подумайте о леди Элен, о Мери Грант, обо всех, кто останется здесь. И куда вы пойдете? Где искать Мюльреди? Если на него напали, то не ближе чем в двух милях отсюда. На какой дороге? По какой тропе идти?
В эту минуту, как бы в ответ на слова майора, раздался отчаянный крик.
– Слушайте! – сказал Гленарван.
Крик послышался с той же стороны, откуда прозвучал выстрел, на расстоянии какой-нибудь четверти мили. Гленарван, оттолкнув Мак-Наббса, уже бежал по тропе, но тут шагах в трехстах от повозки кто-то позвал:
– Помогите! Помогите!
Голос был жалобный, полный боли. Джон Манглс и майор бросились туда, откуда он донесся. Через несколько минут они увидели, что вдоль опушки леса ползет и тяжело стонет человек. То был Мюльреди, раненый, умирающий, может быть, при последнем издыхании. Когда товарищи подняли его с земли, они почувствовали, что руки их в крови.