Дети Ананси

Миссис Бустамонте взяла со стола стакан с чем-то.

— Мы так и подумали, что тебе понадобится выпить. Поэтому процедили шерри. Там может оказаться немного кулинарной смеси, но для здоровья не опасно.

Только тут Толстый Чарли заметил, что руки у него сжаты в кулаки. Он раскрыл правый, чтобы взять у старушки стакан. Потом вдруг остановился и уставился на свою ладонь.

— В чем дело? — спросила миссис Дунвидди. — Что там?

На ладони Толстого Чарли лежало черное, смятое и влажное от пота перо. И тогда он вспомнил. Все вспомнил.

— Это была Женщина-Птица, — сказал он.



Рассвет окрашивал небо серым, когда Толстый Чарли садился на переднее сиденье седана миссис Хигглер.

— Хочешь спать? — спросила она.

— Не очень. Как-то странно себя чувствую.

— Куда тебя отвезти? Ко мне? В дом отца? В мотель?

— Не знаю.

Она завела мотор и рывком тронулась от обочины.

— Куда мы едем?

Миссис Хигглер не ответила, только с шумом отхлебнула из своей мегакружки. Но, помолчав несколько минут, все-таки снизошла:

— Может, то, что мы сегодня сделали, к лучшему, а может, и нет. Иногда семейные дела лучше улаживать внутри семьи. Взять хотя бы вас с братом… Вы слишком уж похожи. Поэтому, наверное, ссоритесь.

— Надо думать, в ваших краях употребляют слово «похожи» в каком-то особом смысле, подразумевая на самом деле «как небо и земля».

— Не строй тут из себя англичанина. Я знаю, что говорю. Вы с ним одного поля ягоды. Помню, твой отец говорил: «Каллианна, мои мальчишки глупее…» — впрочем, неважно, что именно он сказал. Смысл в том, что сказано было про вас обоих. — Туг ей в голову пришла какая-то мысль. — Ха! Когда ты отправился туда, где живут старые боги, ты отца там видел?

— Кажется, нет. Я бы запомнил.

Она кивнула, и остаток пути они ехали молча. Наконец она припарковала машину, и они вышли.

Флоридский рассвет разливался прохладой. Сады Успокоения словно бы сошли с киноэкрана: по земле стелился туман, смягчавший все очертания. Миссис Хигглер толкнула маленькую калитку, и они вошли на кладбище.

Закрывая свежую землю на могиле отца Толстого Чарли, кто-то уложил газон, и в изголовье красовалась металлическая табличка, к которой была приварена кованая ваза. Сейчас в ней покачивалась одинокая желтая роза.

— Господи, сжалься над грешником в этой могиле, — с чувством сказала миссис Хигглер. — Аминь, аминь, аминь. Аминь!

Оглянувшись по сторонам, Толстый Чарли заметил, что у них есть зрители: два красноголовых журавля, которых он видел, когда приезжал сюда в прошлый раз, покачивая головами, важно зашагали в их сторону, точно два аристократа, явившихся посетить заключенных.

— Кыш! — шикнула на них миссис Хигглер.

Птицы воззрились на нее без удивления, но не улетели. Одна резко опустила голову, а когда подняла, в клюве у нее билась ящерица. Глоток, встряска, и ящерица превратилась в горбик на шее у журавля.

Занялся рассветный хор: иволги и пересмешники радовались началу дня в дебрях за Садами Успокоения.

— Хорошо будет вернуться домой, — сказал Толстый Чарли. — Если повезет, Птица заставит его убраться до моего возвращения. Тогда все наладится. Я помирюсь с Рози.

В нем нарастал теплый оптимизм. День обещал стать хорошим.



В старых сказках Ананси живет в точности, как мы с вами, — в доме. Разумеется, он — жадный, сластолюбивый, хитрый и ужасный лжец. А еще он — добросердечный, удачливый и временами даже честный. Иногда он хороший, иногда дурной. Но одного в нем нет — злобы. Обычно слушатели на стороне Ананси. Это потому, что ему принадлежат все сказки. Их дал ему May на заре времен, отобрав у Тигра, и теперь Паук сплетает из них прекрасную паутину.

В сказках Ананси, конечно же, паук, но еще и человек. Не так трудно удержать в голове и то и другое разом. На это способен даже ребенок.

Сказки про Ананси рассказывают бабушки и тетушки на Западном побережье Африки и по всем островам Карибского бассейна, да что там, по всему свету. Его сказки нашли себе дорогу в детские книжки, и там большой улыбчивый Ананси играет веселые шутки со всеми-, кто попадается ему на пути. Беда в том, что бабушки, тетушки и авторы детских книжек кое-что опускают. Ведь есть сказки, которые совсем не подходят детям. Вот сказка, какую не найдешь в книжке для маленьких. Я называю ее.





Ананси и птица





Ананси не любил Птицу, потому что, когда Птице хотелось есть, она ела всякую всячину, в том числе пауков, к тому же Птица всегда была голодна.

Когда-то они были друзьями, но дружбе пришел конец.

Однажды, гуляя, Ананси увидел дыру в земле, и это натолкнуло его на каверзную мысль. Раскопав яму пошире, он положил на дно ветки, поджег их, потом опустил туда большой котел с водой и набросал в него кореньев и трав. А после стал бегать вокруг котла. Бегать и пританцовывать, бегать и Петь, и кричать:

— Как мне хорошо! Мне так хорошо!!! О-ля-ля, все мои боли прошли, никогда в распроклятой жизни мне не было так хорошо!!!

Птица услышала шум и спустилась с небес посмотреть, из-за чего такой гам.

— Чего ты распелся? Почему ты ведешь себя как помешанный, Ананси?

А Ананси поет:

— У меня болела шея, а теперь прошла. У меня были рези в желудке, а теперь их нет. У меня скрипели суставы, а теперь я гибок, как молодая пальма. Я гладкий, как Змей наутро после того, как сбросил старую кожу. Я счастливее всех и теперь стану совершенным, потому что знаю секрет, а никто больше его не знает.

— Какой секрет? — спрашивает Птица.

— Мой секрет, — говорит Ананси. — Любой отдаст мне то, что любит больше всего, отдаст мне самое, что у него есть, дорогое, лишь бы узнать мой секрет. Ура! Ура! Мне так хорошо!

Птица подлетает поближе, склоняет голову набок. Потом спрашивает:

— Можно мне узнать твой секрет?

Ананси смотрит на нее подозрительно и встает так, чтобы закрыть собой котел, который весело булькает в яме.

— Нет, пожалуй, — говорит он. — В конце концов, возможно, ничего не получится. Не забивай себе голову.

— Ну же, Ананси, — говорит Птица. — Знаю, мы не всегда были друзьями. Но послушай, поделись со мной своим секретом, и обещаю, больше ни одна птица не съест ни одного паука. Мы будем друзьями до конца времен.

Ананси скребет подбородок и качает головой.

— Это очень большой секрет, — говорит он, — ведь он делает людей снова молодыми, подвижными, а еще сластолюбивыми и избавляет от всяческой боли.

Тогда Птица охорашивается и говорит:

— Ах Ананси, ты же знаешь, что я всегда считала тебя очень представительным мужчиной. Почему бы нам не прилечь у дороги, и уверена, я заставлю тебя забыть про то, как ты не хотел рассказывать мне свой секрет.

Тогда они ложатся у обочины дороги и начинают ласкаться, смеяться и дурачиться, и когда Ананси получает свое, Птица говорит:

— И в чем же твой секрет, Ананси?

— Ну, я никому не собирался его рассказывать, но тебе — ладно, так и быть. Вон в той яме — травяная ванна. Смотри, я бросаю в нее вот эти коренья и вот эти травы. Любой, кто там полежит, будет жить вечно и никогда больше не испытает боли. Я немного в ней помок и теперь резв, как козлик. Но сомневаюсь, что позволю кому-то еще залезть в мою ванну.

А Птица бросает один только взгляд на бурлящую воду и одним прыжком соскальзывает в котел.

— Тут ужасно жарко, Ананси, — говорит она.

— И должно быть жарко, чтобы травы сделали свое доброе дело, — отвечает Ананси.

Потом берет крышку и накрывает ею котел. Крышка тяжелая, к тому же поверх нее Ананси кладет большой камень, чтобы еще больше ее придавить.

«Вам! Бим! Бом!» — бьется из котла Птица.

— Если я выпущу тебя сейчас, — кричит Ананси, — пропадет целебное действие ванны. Просто расслабься и почувствуй, как становишься все здоровее.

Но Птица то ли его не расслышала, то ли ему не поверила, потому что еще некоторое время стучала и толкала крышку. А потом все стихло.

Тем вечером Ананси и его семья вдоволь наелись вкуснейшего супа, в котором плавала вареная Птица. И еще много дней они не голодали.

С тех пор птицы едят пауков, когда видят, и птицы и пауки никогда не станут друзьями.

В другой версии сказки Ананси тоже уговорили залезть в котел. Все сказки — про Ананси, но он не всегда выходит победителем.





Глава восьмая,

в которой полный кофейник оказывается как нельзя кстати