Дети Ананси

— Мы — что?

— Ну, мы… Сама знаешь. Делали?

— Ты хочешь сказать, что не помнишь? — Ее лицо упало. — Ты сказал, такого у тебя никогда не было, словно ты раньше никогда не занимался любовью с женщиной. Ты был на одну треть — бог, на одну треть — животное и еще на одну — неостановимая секс-машина.

Толстый Чарли не знал, куда девать глаза. «Отвертка» захихикала.

— Шучу. Я помогла твоему брату доставить тебя домой, мы тебя почистили, а после сам знаешь…

— Нет, — отозвался он. — Не знаю.

— Ты был в отключке, а кровать у тебя большая. Не знаю, где спал твой брат. У него, наверное, здоровье, как у быка. Встал с рассветом ясный, как солнышко.

— Он пошел на работу, — пробормотал Толстый Чарли, — Выдал себя за меня.

— А они не заметят разницы? Я хочу сказать, на близнецов вы не похожи.

— По всей видимости, пока не заметили.

Он покачал головой, потом посмотрел на девушку, которая показала ему маленький, исключительно розовый язычок.

— Как тебя зовут?

— Ты что, забыл? Я-то твое имя помню. Ты Толстый Чарли.

— Чарльз, — сказал он. — Просто Чарльз сойдет.

— Я Дейзи. — Она протянула руку. — Приятно познакомиться.

Они серьезно пожали друг другу руки.

— Мне чуть лучше, — неожиданно заключил Толстый Чарли.

— Как я и сказала, прикончит или исцелит.



А в «Агентстве Грэхема Хорикса» Паук великолепно проводил время. Он никогда не работал в офисах. Он вообще никогда не работал. Все было новым, все было чудесным и странным — начиная с крохотного лифта, который рывками поднял его на пятый этаж в «муравейник» «Агентства Грэхема Хорикса». Он с изумлением постоял у стеклянной витрины с пыльными грамотами в прихожей. Он побродил по офисам, а когда его спрашивали, кто он такой, отвечал «Толстый Чарли Нанси» и произносил эти слова «божественным» голосом — тогда все, что он говорил, становилось правдой.

Он нашел комнату отдыха и приготовил себе несколько чашек чая. Потом отнес их на стол Толстого Чарли и расставил в художественном беспорядке. Потом решил поиграть с компьютерной сетью. Сеть спросила у него пароль. «Я Толстый Чарли Нанси», — сказал он компьютеру, но все равно оставались места, куда его не пускали, поэтому он сказал: «Я Грэхем Хорикс», — и директории раскрылись перед ним как лепестки цветка.

Он покопался в компьютере, открывал то один, то другой файл, пока ему не наскучило. Разобрался с входящими документами и папками. Разобрался с незаконченными делами. Тут ему пришло в голову, что Толстый Чарли, наверное, уже проснулся, поэтому он позвонил ему домой успокоить. Он как раз счел, что неплохо потрудился за одно утро, когда в дверь просунул голову Грэхем Хорикс, который, проведя пальцем по губам, как у хорька, поманил его к себе.

— Пора бежать, — сказал Паук брату. — Большой босс хочет со мной поговорить.

Он разорвал связь.

— Опять личные разговоры в рабочее время, Нанси? — сказал Грэхем Хорикс.

— Абсо-хрен-лютно, — согласился Паук.

— Это меня вы назвали «большим боссом»? — поинтересовался Грэхем Хорикс, когда, пройдя по коридору, они переступили порог его офиса.

— Так вы и есть самый большой, — ответил Паук. — И самый боссовый.

Грэхем Хорикс поглядел на него озадаченно: он подозревал, что над ним смеются, но не знал наверняка, и это сбивало его с толку.

— Присаживайтесь, хе-хе, присаживайтесь.

Паук присел.

В обычае Грэхема Хорикса было поддерживать постоянную текучку кадров в своем агентстве. Одни сотрудники приходили и уходили. Другие приходили и задерживались ровно до того момента, когда их работа вот-вот начнет давать хоть какие-нибудь права на защиту рабочего места. Толстый Чарли протянул дольше всех: год и одиннадцать месяцев. Еще месяц, и он получит право на выплаты по сокращению штатов или же арбитражные суды станут частью его жизни.

Была одна речь, которую Грэхем Хорикс всегда произносил перед тем, как кого-то уволить. Он очень ею гордился.

— В жизни каждого из нас, — начал он, — иногда случаются дожди. Но среди туч всегда светит лучик надежды.

— Нет худа без добра, — любезно вставил Паук.

— Э-э-э… Да. Воистину. Э-э-э… И когда мы идем сей юдолью слез, нам нужно думать, что…

— Первая рана всегда больнее.


— Что? А… — Грэхем Хорикс порылся в памяти, что же там дальше. — Счастье, — провозгласил он, — подобно бабочке.

— Или синей птице, — согласился Паук.

— Воистину. Позволите закончить?

— Конечно. Не стесняйтесь, — весело предложил Паук.

— Душевное счастье каждого сотрудника «Агентства Грэхема Хорикса» для меня не менее важно, чем мое собственное.

— Вы даже себе представить не можете, — вставил Паук, — как этим меня порадовали.

— Да, — сказал Грэхем Хорикс.

— Что ж, наверное, мне лучше вернуться к работе, — отозвался Паук. — Но речь мне понравилась. Когда в следующий раз захотите поделиться своими мыслями, только позовите. Вы знаете, где меня искать.

— Счастье… — повторил Грэхем Хорикс, чей голос прозвучал несколько сдавленно. — И вот о чем я подумал, Нанси… Чарльз… Вы у нас счастливы? Разве вы не согласитесь, что, возможно, были бы счастливее где-то еще?

— А я об этом не думал, — улыбнулся Паук. — Знаете, о чем я думал?

Грэхем Хорикс промолчал. Так увольнение еще никогда не проходило. Обычно на этой стадии сотрудники бледнели, наступал шок. Иногда они плакали. Грэхем Хорикс ничего не имел против слез.

— А думал я, — продолжал Паук, — интересно, зачем вам счета на Каймановых островах? Знаете, такое впечатление, как будто деньги, которые должны попасть на счета наших клиентов, иногда уходят на Каймановы острова. Странная организация финансов, правда? Ведь деньги-то на этих счетах оседают. Я впервые такое вижу и надеюсь, что вы сможете мне все растолковать.

Грэхем Хорикс побелел как полотно, точнее, стал того цвета, какой в каталогах красок фигурирует под названием «Пергамент» или «Магнолия».

— Как вы получили доступ к этим счетам? — выдавил он.

— Компьютеры. Вы тоже от них на стенку лезете, да? Как вы тогда лечитесь?

Глава агентства на несколько долгих минут задумался. Ему нравилось считать, что состояние его финансов до крайности запутано, и если когда-нибудь отдел по борьбе с мошенничеством учует какие-нибудь махинации, полиции будет крайне трудно объяснить судье, в чем, собственно, они заключались.

— В оффшорных счетах нет ничего противозаконного, — насколько мог небрежно, бросил он.

— Противозаконного? — переспросил Паук. — Надеюсь, что нет. Ведь если бы я увидел что-то противозаконное, мне пришлось бы сообщить в соответствующие инстанции.

Грэхем Хорикс взял со стола ручку, снова положил.

— Э-э-э… — протянул он, — так приятно было поболтать, побеседовать, провести время и вообще пообщаться с вами, Чарльз, но, полагаю, у нас обоих есть работа. Время не ждет. Оттягивать да откладывать — только время воровать.

— Жизнь — это рок-н-ролл, — предложил Паук, — но я балдею от радио.

— Как скажете.



Толстый Чарли начинал понемногу чувствовать себя человеком. Ничего уже не болело, тошнота не подкатывала медленными волнами к горлу. И хотя он еще не был уверен, что мир — приятное и радостное место, но все-таки вышел из девятого круга похмельного ада, а это само по себе было не-неплохо

Дейзи захватила ванную, теперь оттуда доносился звук бегущей воды, за которым последовал довольный плеск. Он постучал в дверь.

— Я тут, — сказала Дейзи. — Лежу в ванне.

— Знаю. То есть не знал, но подумал, что ты скорее всего там.

— И?

— Просто интересно, — сказал он через дверь. — Интересно, почему ты с нами поехала? Вчера вечером?

— Ну, у тебя был потрепанный вид, а твоему брату как будто нужна была помощь. Сегодня утром у меня выходной, поэтому вуаля.

— Вуаля, — повторил Толстый Чарли.

Все просто: с одной стороны, она его пожалела, с другой, ей действительно понравился Паук. Да. Брат у него всего один день, и уже ясно: от отношений с новым родственником сюрпризов ждать нечего. Паук здесь крутой, а он лишний.

— У тебя красивый голос, — сказала Дейзи.

— Что?

— Пока мы ехали домой на такси, ты пел «Незабываемую». Красиво вышло.

Каким-то образом ему удалось вытеснить воспоминания о караоке, загнать их в дальний уголок, где он прятал все неприятное. А теперь они вернулись, и Толстый Чарли ужасно об этом пожалел.

— Просто замечательно вышло, — продолжала она. — Споешь мне еще потом?

Толстый Чарли стал отчаянно подыскивать отговорки, но его спас звонок во входную дверь.