Дерево-призрак
Часть 35 из 57 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Возможно, потому что она своими глазами видела, что убийца сотворил с девочками. Возможно, потому что миссис Шнайдер так вопила – вопила, как сирена, которую не получается выключить.
Возможно, потому что последние несколько дней Алехандро выглядел таким же измученным, как когда они жили в Чикаго и он каждый день сталкивался со смертью.
Она не желала их трогать.
Эти пакеты – не ее ответственность. На Софию нахлынуло возмущение. С какой стати эта девчонка Ди Муччи вообще отдала ей эту мерзость? Женщина разглядела, что неподалеку стоит офицер Хендрикс и разговаривает с матерью Лорен. Могла бы и дойти до дома и отдать пакеты прямо в руки полицейскому.
Но Лорен объяснила, почему она так не поступила: чтобы мама не расстраивалась от того, чем ее дочь занималась в лесу.
Ее можно было понять. София замечала, что девочка всегда выглядела такой зажатой, такой тревожной, даже когда, казалось бы, ей положено веселиться. Улыбка никогда не касалась ее глаз. Необязательно быть психологом, чтобы понять, что смерть отца сильно выбила из колеи и ее саму, и Карен.
Но София все равно не желала, чтобы эти штуки – вещи двух девочек, порубленных на кусочки – лежали на ее обеденном столе.
Так что она набрала номер Алехандро и прямым текстом заявила, что он обязан сейчас же приехать домой и забрать их.
9
Райли прихлебывал слабо заваренный чай, который миссис Шнайдер подала ему в жутко вычурной фарфоровой чашечке. Но и это не помогло журналисту избавиться от неприятного привкуса дурных предчувствий во рту.
Женщина держалась крайне настороженно, когда он позвонил ей и попросил об интервью.
– Это вам еще зачем? Не хочу, чтобы мое имя мелькало в какой-то чикагской газетенке. Местная меня вполне устраивает.
– Дело в том, что Пол Новак – мой товарищ со школьной скамьи, – спокойно ответил Райли. – Он мне позвонил, потому что беспокоится за родителей этих девочек. Понимаете, у полиции проблемы с опознанием, ведь жертвы из другого города.
– А я тут при чем?
– Я планирую подготовить подробную статью для своего издания, а вы выступаете ключевым свидетелем. Мне очень хотелось бы узнать ваше мнение о том, кто это сделал и зачем.
На минуту повисло молчание, после чего миссис Шнайдер сказала:
– Приходите ко мне домой в два часа. Этот Тохи ничего не предпримет для решения проблемы, пока на него не надавишь. Теперь мне это понятно.
Она продиктовала адрес так быстро, что журналист едва занес карандаш над блокнотом, а женщина уже повесила трубку.
В тот момент Райли было отрадно узнать, что миссис Шнайдер хочет надавить на Тохи. Стоило ему узнать о произошедшем от Новака, как у журналиста сразу создалось впечатление, что мэр не справляется с ситуацией. Кто-то в городе убивает детей, а впечатление от общения как с главредом, так и с Тохи, создавалось такое, будто всю историю стараются замять. А важно, чтобы люди знали, что происходит.
Естественно, во имя общественной безопасности. А не потому, что это потенциальная сенсация, которую именно ты первым поведаешь всему миру.
Но буквально с первой секунды, когда Райли устроился в сплошь усыпанной кружевными салфеточками гостиной, на журналиста вылился бесконечный поток желчи на тему семьи латиноамериканцев из дома напротив.
– А один из них даже служит в полиции, вы можете себе представить? Как удобно. Сперва они приносят девочек в жертву для каких-то своих языческих ритуалов, а потом полицейский ловко подчищает улики и отводит всеобщее внимание в другую сторону.
Миссис Шнайдер остановилась, чтобы набрать воздуха, и Райли воспользовался шансом вставить хоть одно слово:
– Давайте вынесем за скобки вопрос, виновна ли эта семья, но почему, как вы думаете, тела подбросили именно вам во двор?
– Потому что они меня ненавидят, – отрезала миссис Шнайдер и надменно вздернула подбородок. – Они хотят, чтобы я начала бояться собственного дома. Мне неспокойно на душе с самого дня их переезда, и они знают, что во всем районе я одна вижу их насквозь. Но не одна в городе. Я и еще несколько человек уже составляем петицию с требованием, чтобы этих людей арестовали.
Райли поразило, что женщина оказалась готова зайти столь далеко. И хоть он не ожидал, что эта история принесет какие-либо плоды – петиции безумных старух обычно не оборачиваются арестами за особо тяжкие преступления, – но тем не менее. Миссис Шнайдер была полна решимости и кипящей ненависти.
– Вот они и подкинули тела в мой сад в надежде, что я уеду. Они понимают, что никому, кроме меня, не хватит смелости заявить, что я знаю, кто они. А другие тела всегда находили в лесу, это же явная тактика запугивания!
Райли резко выпрямился в кресле и поставил чашку на стол:
– Какие другие тела?
Глаза миссис Шнайдер заволокло дымкой, а губы искривились в непонимании:
– Другие тела?
– Вы сказали, что были и другие тела. В лесу.
– Я сказала? – руки старухи замельтешили на коленях, словно выискивая что-то, чего там не было.
– Да, – на секунду Райли показалось, что он наткнулся на грандиозную сенсацию – даже масштабнее убийства двух девочек. Но миссис Шнайдер уставилась в пустое пространство – получается, это просто очередная порция ее выдумок.
Ну-ну, в лесу целый склад трупов, и всех их прикончили Зловещие Мексиканцы.
Интересно, согласится ли Алехандро Лопез с ним побеседовать. Офицеры обычно не общаются с журналистами, не получив разрешения от участка, да и в Чикаго Райли чаще сталкивался с представителями пресс-службы полиции, чем с настоящими тертыми копами. А он сомневался, что в этом захолустном участке вообще есть пресс-офис. Черт, он даже к мэру в кабинет сумел завалиться без предварительной записи.
– Да, – сказала миссис Шнайдер. Голос звучал задумчиво, будто издалека. – Тела. Эти девочки. Одна в год – как часы. Когда я была юной, думала, что окажусь в их числе. Но, видимо, мой номер ни разу не выпал в этой лотерее. Хотя, конечно, это не та лотерея, в которой хочется победить. Я была рада проиграть, и мои родители, наверняка, тоже – если они вообще об этом задумывались. Знаете, так удивительно: люди тут обычно об этом совсем не думают. Все обо всем знают, но не знают о самом факте, что знают. Даже если девочку забирают у них. Но, понимаете, сейчас не время. Меня это очень беспокоит. Сейчас неправильное время.
«Одна в год?» – это она где-то вычитала или увидела по телевизору? Даже Ричард Тохи не сумел бы скрыть, что в его городе ежегодно гибнет по одной девочке. Что еще эта старуха нафантазировала?
Может, она впала в маразм. Не знаю, зачем я вообще сюда приехал.
Райли аккуратно поставил чашку на блюдце. Миссис Шнайдер даже не обратила внимания. Ее разум блуждал где-то далеко.
– Одна девочка в год. Да. Моя Джейни была среди них, в 1959. Мне сказали, что ее машина сбила – якобы парнишка гонял по городу с ребятами, – но я знаю, что это не так. Ее нашли в лесу, как и всех остальных. Все, что от нее осталось, легко уместилось бы в полулитровую баночку. Кроме головы. Он всегда оставляет голову. Мистер Шнайдер с тех пор уже не был прежним. Джейни умерла. И из него словно высосали всю радость.
Я поздно ее родила, так поздно, что мы уже оставили было все надежды. Мне исполнилось почти тридцать пять, когда Джейни появилась на свет. Столько энергии, столько огня. И рыжие кудряшки. Прекрасные густые рыжие кудри, которые светились на солнце.
Райли не произносил ни слова, боясь разрушить чары, под которыми находилась старуха.
– Мистер Шнайдер так ее обожал. О, она была его солнышком, его луной, его звездочкой. Не существовало ничего, чего наша маленькая Джейни не была бы достойна. Джейн Кэтрин Шнайдер – вот ее полное имя, но мы всегда называли ее Джейни. Никогда не видела, чтобы девочка умела так быстро считать. Называешь ей любые два числа – моргнуть не успеешь, а она уже все посчитала. Моя Джейни.
Знаете, это было очень странно. Нам всегда казалось очень странным, что Джейни пропала, ведь вечером мы видели, как она пошла спать. Помню, что было очень холодно: она была одета во фланелевую ночную рубашку вместо хлопчатой и попросила дополнительное одеяло.
Мистер Шнайдер как следует запер дом: он всегда это делал, потому что переживал о местных хулиганах с их сальными волосами и… как их там? Выкидными ножиками? – рукой старуха изобразила жест, будто раскрывает лезвие. – А Джейни была в полной безопасности в своей спальне, на чердаке. Там было крошечное окошко, но вылезти через него нельзя и даже спуститься не по чему – разве что веревку скинуть. Но ни веревки, ни связанных простыней не оказалось. Окно вообще было плотно закрыто, ведь на улице стоял холод.
И когда с утра Джейни не оказалось в спальне, мистер Шнайдер будто свихнулся. Он вызвал полицию и обзвонил всех соседей по району. У нас тогда было не так много соседей, не было ни одиноких матерей, ни мексиканцев, ни черных. Он носился туда-сюда по улице и выкрикивал ее имя. Вызвал шефа полиции – тогда еще отца Вана Кристи, Ноэла Кристи – и попросил организовать поиски, но тот не пожелал. Ответил, что у города недостаточно людей. Но это же абсурд! Как будто жители Смитс Холлоу не согласились бы выйти на поиски нашей девочки. Все наши знакомые до единого спрашивали, как они могут помочь. Они все бы подключились к розыскной группе, но Кристи сказал «нет». Он всегда говорил «нет».
Никто не знал, как Джейни удалось покинуть дом и как она оказалась в лесу, но через три дня ее нашли в том же виде, что и остальных – расчлененной. Как и девочек в моем саду.
По припорошенным толстым слоем пудры щекам старухи побежали ручейки слез. Райли не знал, как поступить и что сказать, такого раньше с ним не приключалось. Как вообще можно что-то спрашивать после такой истории?
– Я очень сочувствую вашей утрате, – пробормотал он, запинаясь.
В тот же миг Райли осознал, что совершил ошибку. Взгляд миссис Шнайдер прояснился.
– Какой утрате? – резко ответила она.
– Утрате вашей дочери? – он не сумел скрыть раздражения в своем голосе. Резкая перемена настроения сбила журналиста с толку и заставила перейти в режим обороны.
– У меня нет дочери, – брови миссис Шнайдер сошлись в узел. – И никогда не было.
– Но вы сказали…
– Не понимаю, в какие игры вы со мной играете, мистер Райли, но это просто оскорбительно. Мой супруг и я всегда мечтали о детях, но нам не было суждено их завести. Не пытайтесь доказать, что у меня была дочь, когда я отлично знаю, что это не так.
Райли решил, что с него хватит. Эта женщина либо конченый псих, либо просто маразматичка. Журналист встал.
– Миссис Шнайдер, спасибо за уделенное время.
Она моргнула – теперь уже ее тон Райли застал врасплох. Но уже через мгновение к старухе вернулась ее обычная надменность.
– Надеюсь, вы включите в статью все, о чем я вам сказала, мистер Райли. Эти мексиканцы – угроза для общества, и люди должны быть в курсе.
Журналист кивнул, хотя у него не было ни малейшего намерения публиковать расистские старушечьи излияния, и поспешил прочь, пока та не начала опять скандалить или не впала в очередной загадочный транс.
Райли вышел на крыльцо и сделал глубокий вдох. И несмотря на то, что в гостиной миссис Шнайдер работал кондиционер, а снаружи стояла адская жара, дышалось на улице все равно легче.
За спиной миссис Шнайдер методично по очереди запирала все четыре замка на передней двери. Случись в доме пожар, она наверняка угорит от дыма, прежде чем сумеет открыть дверь.
Журналист медленно двинулся к своей припаркованной машине, размышляя обо всем, что наговорила старуха. По спине сбежала струйка пота. Жара стояла смертельная – слишком сильная для середины июня, да и дождя толком не было. На всех газонах в округе трава уже начала жухнуть по краям, а по центру образовались проплешины. Лужайки в духе конца августа, а ведь лето только начиналось.
Как только Райли подошел к своей «Фиеро», у дома напротив остановилась патрульная машина Смитс Холлоу. Вылезший из нее Алехандро Лопез краем глаза поглядел на журналиста, этот типично полицейский взгляд как бы говорил: «Я знаю, что ты тут, и я слежу».
Райли принял спонтанное решение перейти улицу. Лопез остановился: руки на ремне, смотрит выжидающе и бесстрастно. В полицейском было сантиметров 172–175 роста, как и в Райли, так что, оказавшись напротив, мужчины могли смотреть глаза в глаза. На Лопезе не было головного убора, который прилагался к его темно-синей униформе. Журналист заметил, что фуражка валяется на пассажирском сиденье машины.
Волосы у полицейского были черные, на макушке подлиннее, по бокам короткие, зачесаны назад. Глаза очень темные – такие, что не видно зрачков. Такие глаза ничего не выдают.
– Офицер Лопез? – тот кивнул. – Джордж Райли, – журналист протянул руку, и Лопез ее пожал. В его рукопожатии не было никакого напускного мачизма – полицейский явно не считал нужным что-то доказывать незнакомцу.
– Послушайте, – доверительным тоном проговорил Райли. – Я только что закончил брать интервью у миссис Шнайдер из дома напротив…
– Для какого издания?
– А, я репортер из Чикаго, – пояснил Райли и поспешил закончить, пока Лопез не развернулся и не ушел. – Не беспокойтесь, я не предлагаю взять интервью у вас. Хотя был бы не против получить официальное заявление.
Он улыбнулся своей обычной самоуничижительной улыбкой, которая заставляла собеседника невольно расслабиться, но у офицера не дрогнул ни единый мускул. Пожалуй, он лишь сильнее насторожился.
Возможно, потому что последние несколько дней Алехандро выглядел таким же измученным, как когда они жили в Чикаго и он каждый день сталкивался со смертью.
Она не желала их трогать.
Эти пакеты – не ее ответственность. На Софию нахлынуло возмущение. С какой стати эта девчонка Ди Муччи вообще отдала ей эту мерзость? Женщина разглядела, что неподалеку стоит офицер Хендрикс и разговаривает с матерью Лорен. Могла бы и дойти до дома и отдать пакеты прямо в руки полицейскому.
Но Лорен объяснила, почему она так не поступила: чтобы мама не расстраивалась от того, чем ее дочь занималась в лесу.
Ее можно было понять. София замечала, что девочка всегда выглядела такой зажатой, такой тревожной, даже когда, казалось бы, ей положено веселиться. Улыбка никогда не касалась ее глаз. Необязательно быть психологом, чтобы понять, что смерть отца сильно выбила из колеи и ее саму, и Карен.
Но София все равно не желала, чтобы эти штуки – вещи двух девочек, порубленных на кусочки – лежали на ее обеденном столе.
Так что она набрала номер Алехандро и прямым текстом заявила, что он обязан сейчас же приехать домой и забрать их.
9
Райли прихлебывал слабо заваренный чай, который миссис Шнайдер подала ему в жутко вычурной фарфоровой чашечке. Но и это не помогло журналисту избавиться от неприятного привкуса дурных предчувствий во рту.
Женщина держалась крайне настороженно, когда он позвонил ей и попросил об интервью.
– Это вам еще зачем? Не хочу, чтобы мое имя мелькало в какой-то чикагской газетенке. Местная меня вполне устраивает.
– Дело в том, что Пол Новак – мой товарищ со школьной скамьи, – спокойно ответил Райли. – Он мне позвонил, потому что беспокоится за родителей этих девочек. Понимаете, у полиции проблемы с опознанием, ведь жертвы из другого города.
– А я тут при чем?
– Я планирую подготовить подробную статью для своего издания, а вы выступаете ключевым свидетелем. Мне очень хотелось бы узнать ваше мнение о том, кто это сделал и зачем.
На минуту повисло молчание, после чего миссис Шнайдер сказала:
– Приходите ко мне домой в два часа. Этот Тохи ничего не предпримет для решения проблемы, пока на него не надавишь. Теперь мне это понятно.
Она продиктовала адрес так быстро, что журналист едва занес карандаш над блокнотом, а женщина уже повесила трубку.
В тот момент Райли было отрадно узнать, что миссис Шнайдер хочет надавить на Тохи. Стоило ему узнать о произошедшем от Новака, как у журналиста сразу создалось впечатление, что мэр не справляется с ситуацией. Кто-то в городе убивает детей, а впечатление от общения как с главредом, так и с Тохи, создавалось такое, будто всю историю стараются замять. А важно, чтобы люди знали, что происходит.
Естественно, во имя общественной безопасности. А не потому, что это потенциальная сенсация, которую именно ты первым поведаешь всему миру.
Но буквально с первой секунды, когда Райли устроился в сплошь усыпанной кружевными салфеточками гостиной, на журналиста вылился бесконечный поток желчи на тему семьи латиноамериканцев из дома напротив.
– А один из них даже служит в полиции, вы можете себе представить? Как удобно. Сперва они приносят девочек в жертву для каких-то своих языческих ритуалов, а потом полицейский ловко подчищает улики и отводит всеобщее внимание в другую сторону.
Миссис Шнайдер остановилась, чтобы набрать воздуха, и Райли воспользовался шансом вставить хоть одно слово:
– Давайте вынесем за скобки вопрос, виновна ли эта семья, но почему, как вы думаете, тела подбросили именно вам во двор?
– Потому что они меня ненавидят, – отрезала миссис Шнайдер и надменно вздернула подбородок. – Они хотят, чтобы я начала бояться собственного дома. Мне неспокойно на душе с самого дня их переезда, и они знают, что во всем районе я одна вижу их насквозь. Но не одна в городе. Я и еще несколько человек уже составляем петицию с требованием, чтобы этих людей арестовали.
Райли поразило, что женщина оказалась готова зайти столь далеко. И хоть он не ожидал, что эта история принесет какие-либо плоды – петиции безумных старух обычно не оборачиваются арестами за особо тяжкие преступления, – но тем не менее. Миссис Шнайдер была полна решимости и кипящей ненависти.
– Вот они и подкинули тела в мой сад в надежде, что я уеду. Они понимают, что никому, кроме меня, не хватит смелости заявить, что я знаю, кто они. А другие тела всегда находили в лесу, это же явная тактика запугивания!
Райли резко выпрямился в кресле и поставил чашку на стол:
– Какие другие тела?
Глаза миссис Шнайдер заволокло дымкой, а губы искривились в непонимании:
– Другие тела?
– Вы сказали, что были и другие тела. В лесу.
– Я сказала? – руки старухи замельтешили на коленях, словно выискивая что-то, чего там не было.
– Да, – на секунду Райли показалось, что он наткнулся на грандиозную сенсацию – даже масштабнее убийства двух девочек. Но миссис Шнайдер уставилась в пустое пространство – получается, это просто очередная порция ее выдумок.
Ну-ну, в лесу целый склад трупов, и всех их прикончили Зловещие Мексиканцы.
Интересно, согласится ли Алехандро Лопез с ним побеседовать. Офицеры обычно не общаются с журналистами, не получив разрешения от участка, да и в Чикаго Райли чаще сталкивался с представителями пресс-службы полиции, чем с настоящими тертыми копами. А он сомневался, что в этом захолустном участке вообще есть пресс-офис. Черт, он даже к мэру в кабинет сумел завалиться без предварительной записи.
– Да, – сказала миссис Шнайдер. Голос звучал задумчиво, будто издалека. – Тела. Эти девочки. Одна в год – как часы. Когда я была юной, думала, что окажусь в их числе. Но, видимо, мой номер ни разу не выпал в этой лотерее. Хотя, конечно, это не та лотерея, в которой хочется победить. Я была рада проиграть, и мои родители, наверняка, тоже – если они вообще об этом задумывались. Знаете, так удивительно: люди тут обычно об этом совсем не думают. Все обо всем знают, но не знают о самом факте, что знают. Даже если девочку забирают у них. Но, понимаете, сейчас не время. Меня это очень беспокоит. Сейчас неправильное время.
«Одна в год?» – это она где-то вычитала или увидела по телевизору? Даже Ричард Тохи не сумел бы скрыть, что в его городе ежегодно гибнет по одной девочке. Что еще эта старуха нафантазировала?
Может, она впала в маразм. Не знаю, зачем я вообще сюда приехал.
Райли аккуратно поставил чашку на блюдце. Миссис Шнайдер даже не обратила внимания. Ее разум блуждал где-то далеко.
– Одна девочка в год. Да. Моя Джейни была среди них, в 1959. Мне сказали, что ее машина сбила – якобы парнишка гонял по городу с ребятами, – но я знаю, что это не так. Ее нашли в лесу, как и всех остальных. Все, что от нее осталось, легко уместилось бы в полулитровую баночку. Кроме головы. Он всегда оставляет голову. Мистер Шнайдер с тех пор уже не был прежним. Джейни умерла. И из него словно высосали всю радость.
Я поздно ее родила, так поздно, что мы уже оставили было все надежды. Мне исполнилось почти тридцать пять, когда Джейни появилась на свет. Столько энергии, столько огня. И рыжие кудряшки. Прекрасные густые рыжие кудри, которые светились на солнце.
Райли не произносил ни слова, боясь разрушить чары, под которыми находилась старуха.
– Мистер Шнайдер так ее обожал. О, она была его солнышком, его луной, его звездочкой. Не существовало ничего, чего наша маленькая Джейни не была бы достойна. Джейн Кэтрин Шнайдер – вот ее полное имя, но мы всегда называли ее Джейни. Никогда не видела, чтобы девочка умела так быстро считать. Называешь ей любые два числа – моргнуть не успеешь, а она уже все посчитала. Моя Джейни.
Знаете, это было очень странно. Нам всегда казалось очень странным, что Джейни пропала, ведь вечером мы видели, как она пошла спать. Помню, что было очень холодно: она была одета во фланелевую ночную рубашку вместо хлопчатой и попросила дополнительное одеяло.
Мистер Шнайдер как следует запер дом: он всегда это делал, потому что переживал о местных хулиганах с их сальными волосами и… как их там? Выкидными ножиками? – рукой старуха изобразила жест, будто раскрывает лезвие. – А Джейни была в полной безопасности в своей спальне, на чердаке. Там было крошечное окошко, но вылезти через него нельзя и даже спуститься не по чему – разве что веревку скинуть. Но ни веревки, ни связанных простыней не оказалось. Окно вообще было плотно закрыто, ведь на улице стоял холод.
И когда с утра Джейни не оказалось в спальне, мистер Шнайдер будто свихнулся. Он вызвал полицию и обзвонил всех соседей по району. У нас тогда было не так много соседей, не было ни одиноких матерей, ни мексиканцев, ни черных. Он носился туда-сюда по улице и выкрикивал ее имя. Вызвал шефа полиции – тогда еще отца Вана Кристи, Ноэла Кристи – и попросил организовать поиски, но тот не пожелал. Ответил, что у города недостаточно людей. Но это же абсурд! Как будто жители Смитс Холлоу не согласились бы выйти на поиски нашей девочки. Все наши знакомые до единого спрашивали, как они могут помочь. Они все бы подключились к розыскной группе, но Кристи сказал «нет». Он всегда говорил «нет».
Никто не знал, как Джейни удалось покинуть дом и как она оказалась в лесу, но через три дня ее нашли в том же виде, что и остальных – расчлененной. Как и девочек в моем саду.
По припорошенным толстым слоем пудры щекам старухи побежали ручейки слез. Райли не знал, как поступить и что сказать, такого раньше с ним не приключалось. Как вообще можно что-то спрашивать после такой истории?
– Я очень сочувствую вашей утрате, – пробормотал он, запинаясь.
В тот же миг Райли осознал, что совершил ошибку. Взгляд миссис Шнайдер прояснился.
– Какой утрате? – резко ответила она.
– Утрате вашей дочери? – он не сумел скрыть раздражения в своем голосе. Резкая перемена настроения сбила журналиста с толку и заставила перейти в режим обороны.
– У меня нет дочери, – брови миссис Шнайдер сошлись в узел. – И никогда не было.
– Но вы сказали…
– Не понимаю, в какие игры вы со мной играете, мистер Райли, но это просто оскорбительно. Мой супруг и я всегда мечтали о детях, но нам не было суждено их завести. Не пытайтесь доказать, что у меня была дочь, когда я отлично знаю, что это не так.
Райли решил, что с него хватит. Эта женщина либо конченый псих, либо просто маразматичка. Журналист встал.
– Миссис Шнайдер, спасибо за уделенное время.
Она моргнула – теперь уже ее тон Райли застал врасплох. Но уже через мгновение к старухе вернулась ее обычная надменность.
– Надеюсь, вы включите в статью все, о чем я вам сказала, мистер Райли. Эти мексиканцы – угроза для общества, и люди должны быть в курсе.
Журналист кивнул, хотя у него не было ни малейшего намерения публиковать расистские старушечьи излияния, и поспешил прочь, пока та не начала опять скандалить или не впала в очередной загадочный транс.
Райли вышел на крыльцо и сделал глубокий вдох. И несмотря на то, что в гостиной миссис Шнайдер работал кондиционер, а снаружи стояла адская жара, дышалось на улице все равно легче.
За спиной миссис Шнайдер методично по очереди запирала все четыре замка на передней двери. Случись в доме пожар, она наверняка угорит от дыма, прежде чем сумеет открыть дверь.
Журналист медленно двинулся к своей припаркованной машине, размышляя обо всем, что наговорила старуха. По спине сбежала струйка пота. Жара стояла смертельная – слишком сильная для середины июня, да и дождя толком не было. На всех газонах в округе трава уже начала жухнуть по краям, а по центру образовались проплешины. Лужайки в духе конца августа, а ведь лето только начиналось.
Как только Райли подошел к своей «Фиеро», у дома напротив остановилась патрульная машина Смитс Холлоу. Вылезший из нее Алехандро Лопез краем глаза поглядел на журналиста, этот типично полицейский взгляд как бы говорил: «Я знаю, что ты тут, и я слежу».
Райли принял спонтанное решение перейти улицу. Лопез остановился: руки на ремне, смотрит выжидающе и бесстрастно. В полицейском было сантиметров 172–175 роста, как и в Райли, так что, оказавшись напротив, мужчины могли смотреть глаза в глаза. На Лопезе не было головного убора, который прилагался к его темно-синей униформе. Журналист заметил, что фуражка валяется на пассажирском сиденье машины.
Волосы у полицейского были черные, на макушке подлиннее, по бокам короткие, зачесаны назад. Глаза очень темные – такие, что не видно зрачков. Такие глаза ничего не выдают.
– Офицер Лопез? – тот кивнул. – Джордж Райли, – журналист протянул руку, и Лопез ее пожал. В его рукопожатии не было никакого напускного мачизма – полицейский явно не считал нужным что-то доказывать незнакомцу.
– Послушайте, – доверительным тоном проговорил Райли. – Я только что закончил брать интервью у миссис Шнайдер из дома напротив…
– Для какого издания?
– А, я репортер из Чикаго, – пояснил Райли и поспешил закончить, пока Лопез не развернулся и не ушел. – Не беспокойтесь, я не предлагаю взять интервью у вас. Хотя был бы не против получить официальное заявление.
Он улыбнулся своей обычной самоуничижительной улыбкой, которая заставляла собеседника невольно расслабиться, но у офицера не дрогнул ни единый мускул. Пожалуй, он лишь сильнее насторожился.