День 21

Мех на мордочке вокруг больших темных глаз зверька оказался белым, настороженные ушки двигались туда-сюда, пока их обладатель разглядывал Беллами. На длинных усах повисли капельки воды, и животное походило скорее на малыша, измазавшего личико протеиновой пастой, чем на хищника. Беллами улыбнулся. В лесу он навидался всяких зверей, но до сих пор никто из них не казался настроенным пообщаться. Не успев хорошенько подумать, что он делает, Беллами протянул руку и сказал:

– Привет.

Зверек дернул черным носом, венчающим рыжую мордочку, и капли воды попадали с усов. Беллами подумал, что сейчас животное убежит, но, к его удивлению, оно сделало несколько неуверенных шагов вперед, двигая из стороны в сторону пушистым рыжим хвостом.

– Привет, – снова сказал Беллами. – Не бойся, не обижу. – Он был почти уверен, что видит лисицу.

Лисица снова понюхала воздух, потом сделала еще несколько шагов вперед и робко ткнулась мордой в ладонь юноши. Беллами ухмыльнулся, когда по его коже скользнули мокрые усы и влажный нос.

– Беллами?

Услышав свое имя, он резко развернулся, а лисица стремглав бросилась в лес. В нескольких метрах от Беллами стояла Кларк, на плечах у нее был рюкзак, а на лице – удивление.

– Ой, – проговорила она, глядя вслед улепетывающей лисе, – я не хотела ее напугать.

– Ты что, следила за мной? – грубо спросил Беллами, поднимаясь на ноги. Он не мог поверить, что она отыскала его тут, когда он наконец-то оказался на порядочном расстоянии от лагеря. Когда он наконец-то ушел. – Хотя по фиг. – Он тряхнул головой. – Даже знать этого не хочу.

– Я не следила, – тихо сказала она, делая шаг вперед. – Я ищу наземников.

Ошеломленный Беллами некоторое время смотрел на нее и наконец спросил:

– Зачем?

Она ответила не сразу. Было время, когда Беллами казалось, что он может читать мысли Кларк, но теперь он понял, что это впечатление было обманчивым. Просто ему так хотелось кому-то доверять на этой Земле, хотелось найти кого-то, кого он мог бы полюбить по-настоящему, так же, как любил Лилли. Тогда он совсем еще не знал, что представляет собой Кларк.

– Я… я думаю, что мои родители были в первой экспедиции. Я должна узнать, что с ними случилось.

Беллами вытаращил на нее глаза от изумления. Конечно же, он не ожидал услышать ничего подобного, но постарался обуздать свое любопытство. Больше он не позволит Кларк втянуть себя в ее безумные дела. Ни за что.

– Саша рассказала мне, как добраться туда, где она живет. Это меньше суток ходу отсюда.

– Ну тогда тебе лучше двигать, – огрызнулся Беллами и стал собирать дрова. Не говоря Кларк ни слова, он сложил растопку кучкой, достал из рюкзака спички и разжег маленький костерок. А Кларк пусть себе идет куда шла.

Когда он наконец поднял взгляд, то увидел, что Кларк по-прежнему стоит на том же самом месте. В ее глазах отражался свет костра, и от этого она выглядела моложе и невиннее. Вопреки злости, он остро почувствовал нежность – не к той девушке, что стояла перед ним, а к той, которой она притворялась. Существовала ли где-то на самом деле такая Кларк? Кларк, которая могла выглядеть такой серьезной, но уже через мгновение безудержно смеяться? Кларк, которая считала все на Земле чудесным и целовала его так, будто чудеснее его ничего на свете не бывает?

– Хреново смотришься, когда там стоишь. Или садись, или отваливай, – хрипло сказал он.

Кларк подошла поближе к костру, скинула рюкзак и медленно опустилась на землю. Меж деревьев пронесся порыв холодного ветра, и она, задрожав, подтянула колени к груди. Всего несколько дней назад Беллами обнял бы ее, но сейчас его руки бессильно висели по бокам. Он не знал, хочется ли ему, чтобы Кларк осталась, но и гнать ее он тоже не гнал.

Следующий час они провели молча, глядя, как пляшет пламя. Тишину нарушал лишь треск веток в костре да ветер, что гулял над их головами.





Глава 20

Гласс




Это было куда хуже любого кошмарного сна. Потому что даже в самые темные свои моменты она не могла вообразить, что люди, соседи, среди которых она выросла, будут отпихивать ее в попытке обеспечить себе место на челноке. Не могла, пока этого не произошло на самом деле. На пути ей попалась одна из ее старых преподавательниц, которая из последних сил волокла по людному коридору здоровенную сумку. «Бросьте это!» – крикнула ей Гласс, спеша мимо, но ее слова потонули в безумном потоке воплей, шагов и рыданий.

Впереди посреди коридора стоял Корин отец, его отчаянный взгляд метался из стороны в сторону в поисках жены и дочери. Он выкрикивал их имена, одновременно часто-часто моргая, видимо, в попытке послать им сообщения с транслятора на сетчатке глаза. Однако его усилия были напрасны: сеть не функционировала, и сообщения не уходили.

К тому времени, как они спустились по лестнице и оказались в коридоре, который вел к взлетной палубе, столпившиеся люди стояли так плотно, что двигаться стало почти невозможно. Люк старался изо всех сил, прокладывая путь вдоль стены и увлекая за собой Соню и Гласс. Девушка поморщилась, налетев на мужчину, который бережно нес что-то на руках. Он был так осторожен со своей ношей, что Гласс сперва приняла ее за ребенка, но, обогнав его, поняла, что это скрипка. Интересно, подумала она, он действительно музыкант или просто так любит музыку, что не смог оставить скрипку в защищенной камере хранилища среди других реликвий и взял ее с собой?

Многие в толпе были не с Феникса – впрочем, это уже не имело значения. Они не были больше обитателями Феникса, Уолдена или Аркадии, став просто отчаявшимися, испуганными людьми, которые делали все, что в их силах, лишь бы убраться с обреченного корабля.

До недавнего времени Гласс думала о гибели Колонии примерно столько же, сколько о взрыве Солнца: она знала, что это непременно произойдет, но уж точно не при ее жизни. Она вспомнила, как ей было семь лет, и их класс изучал внутренние механизмы корабля. Один из членов инженерного корпуса привел их вниз, в машинное отделение, и с гордостью продемонстрировал систему вентиляции и шлюзовой комплекс. Все машины и генераторы выглядели так солидно, они сияли, казались неуязвимыми и должны были проработать до скончания времен. Что же изменилось между «тогда» и «сейчас»?

Из дальнего конца коридора эхо принесло чей-то крик, и вслед за ним послышались одобрительные, радостные возгласы.

– Должно быть, кому-то удалось открыть дверь на взлетную палубу, – негромко сказал Люк.

– Как ты думаешь, это Вице-канцлер? – спросила Гласс.

Непонятно было, кто сейчас на корабле главный и чьим приказам подчиняются охранники, многие из которых, даже не сняв униформы, влились в людское море и теперь прокладывали себе путь к челнокам. В воздухе висел почти осязаемый ужас.

Толпа вдруг качнулась вперед, Соня оступилась и вскрикнула: она подвернула ногу.

– Ох, нет, – сказала она, сделала шаг и скособочилась, а ее глаза наполнились болью и паникой.


– Люк, – чтобы привлечь внимание любимого, Гласс потянула его за рукав, – кажется, мама повредила ногу.

– Со мной все в порядке, – сквозь зубы процедила Соня, – вы идите, а я вас догоню.

– Нет, – сказала Гласс, потрясенная внезапным дежавю.

Когда ей было лет девять-десять, на Фениксе проводили учения по эвакуации. По сигналу тревоги дети должны были выйти из класса, построиться парами и спуститься на взлетную палубу. Большинство ребят пребывало в радостном, возбужденном настроении, потому что учения проводились вместо школьных занятий, но Гласс была напугана происходящим. Неужели Совет на самом деле намеревается отправить детей на Землю одних, без родителей? Как можно улететь вот так, не попрощавшись? Этих мыслей оказалось достаточно, чтобы она расплакалась; к счастью, никто, кроме Уэллса, не заметил ее слез. Не обращая внимания на смешки и колкости, он взял Гласс за руку и не выпускал до самого конца учений.

Люк потянул их обеих к стенке холла и нагнулся, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами матери Гласс.

– Все будет хорошо, – успокаивающе сказал он, – а теперь покажите мне, где болит. – Она ткнула пальцем в больное место, и Люк нахмурился, а потом сказал: – Я вас понесу.

– О, боже, – пробормотала Гласс, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание. Они были в самой гуще толпы и не могли позволить себе промедления.

– Люк? – раздался вдруг новый голос. Гласс обернулась и увидела, что на них смотрит Камилла. Ее щеки пылали, словно она только что бежала, а на выбившихся из хвостика волосах поблескивали капельки пота. – Ты тут! Ты сумел это сделать! – Игнорируя Гласс, она заключила Люка в объятия, потом потянулась и взяла его за руку. – Там народ уже в челноки набивается. Надо спешить. Идем со мной!

Лицо Люк стало менее озабоченным, когда он с облегчением улыбнулся своей бывшей любовнице, своей подруге детства, которую знал столько же, сколько Кларк знала Уэллса.

– Камилла, – сказал он, – слава Богу, ты в порядке. Когда Гласс рассказала мне, что ты сделала, я… – Он замолчал. – Ладно, забудь, нет времени. Ты иди, – добавил он с кивком, – а мы скоро.

Камилла перевела взгляд с Люка на Соню, потом – на Гласс и потемнела лицом.

– Тебе нужно идти, – сказала она, снова глядя только на Люка. – Ты никуда не попадешь, если будешь с ними возиться.

– Я их не оставлю, – сказал Люк неожиданно жестко.

Камилла оторвала от него глаза и посмотрела на Гласс, но, прежде чем она успела что-либо сказать, отлетела в сторону, отброшенная здоровенным мужиком, прокладывающим себе путь по коридору. Люк поймал ее за руку и не дал упасть. Восстановив равновесие, Камилла накрыла его руку своей:

– Ты серьезно? Люк, эта девушка не стоит того, чтобы умереть за нее.

Даже за ревом толпы Гласс слышала, что ее голос полон яда.

Люк тряхнул головой, словно отгоняя эти слова от себя. Но, даже когда он разочарованно смотрел на Камиллу, Гласс чувствовала, как ее сковывает страх. Камилла хочет, чтобы Люк пошел с ней, и она не остановится, пока не добьется своего.

– Ты ее не знаешь. Не знаешь, что она сделала, – настаивала Камилла.

Гласс предостерегающе поймала ее взгляд. Камилла же не посмеет выдать ее тайну, верно? Не здесь, не сейчас, не после того, как Гласс помогла ей без вреда для себя пробраться на Феникс. Они же заключили договор! Но в глазах Камиллы не отразилось ничего. Они были жесткими и темными.

– Не знаю, что ты такое говоришь, но я люблю ее. И никуда без нее не пойду. – Прежде чем снова повернуться к Камилле, Люк взял руку Гласс и крепко ее сжал. – Слушай, мне жаль, что ты расстроена. У меня никогда и в мыслях не было сделать тебе больно, и, думаю, вряд ли это…

Камилла с горьким смешком прервала его на полуслове:

– Думаешь, дело в том, что ты бросил меня из-за нее? – Она сделала короткую паузу, и в этот миг Гласс показалось, что сердце в ее груди перестало биться. – Ты никогда не задумывался, что на самом деле случилось с Картером? В каком преступлении его так внезапно обвинили?

Люк уставился на нее:

– Что ты можешь об этом знать?

– Его арестовали за нарушение демографического закона. Очевидно, какая-то девица с Феникса объявила его отцом своего незаконного ребенка.

Женщина с малышом на руках замедлила шаг, чтобы посмотреть на Камиллу, но потом отвернулась и продолжила свой путь.

– Нет, – прошептал Люки сильнее сжал руку Гласс. Вокруг них кричали и бежали к челнокам люди, но Гласс не могла заставить себя пошевелиться.

– Они даже не позаботились провести ДНК-тест, насколько я знаю. Просто поверили этой маленькой шлюшке на слово. Полагаю, она таким образом пыталась спасти настоящего отца, но, если по совести, – что за человеком надо быть, чтобы так поступить?

Люк повернулся к Глас:

– Она говорит неправду, верно? – Это прозвучало скорее как мольба, чем как вопрос. – Гласс, это же не может быть правдой.

Гласс ничего не сказала. Слова были не нужны, он все равно поймет по ее лицу, что к чему.

– Боже мой, – прошептал Люк, отступая на шаг. Потом он закрыл глаза и содрогнулся. – Ты же не говорила… не говорила им, что отец – Картер?

Когда он открыл глаза, в них пылала ярость, куда более страшная, чем она могла даже вообразить.

– Люк… Я… – Она попыталась что-то сказать, но слова замерли на ее устах.

– Ты отправила на смерть моего лучшего друга. – Его голос звучал глухо, словно все эмоции выгорели. – Он умер из-за тебя.

– У меня не было выбора. Я сделала это, чтобы спасти тебя! – Еще не закончив говорить, Гласс поняла, что слова не те, и она зря их произносит.

– Лучше бы я умер, – тихо сказал Люк. – Лучше умереть, чем обречь на смерть невинного человека.