Демонтаж патриархата, или Женщины берут верх. Книга для мужчин
Часть 97 из 155 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
поле боя или попали в плен.
«Бывали дни, когда я еле заставляла себя встретиться с родителями попавших в плен солдат.
Мне нечего было им сказать. Египтяне и сирийцы отказывались дать Красному кресту списки
пленных израильтян через много месяцев после прекращения огня.
Много есть такого, чего я лично никогда не прощу египтянам и сирийцам, но прежде всего
вот этого: так долго, из чистой злобы, они придерживали информацию, играя на горе
родителей».
Голда Меир расплатилась своей карьерой за трагедию октябрьской войны 1973 года. Как и
министр обороны знаменитый Моше Даян, которым прежде восхищались. Им не простили
потерь в войне:
«Я видела, как Даяна трясло, когда он приходил с похорон, где матери толкали к нему своих
детей, крича: «Ты убил их отца!», где люди, шедшие за гробом, грозили ему кулаком и обзывали
его убийцей».
Поразительным образом именно октябрьская война подтолкнула главных противников –
Египет и Израиль – к заключению мира. Но переговоры с Египтом начались только после того, как Голда Меир ушла в отставку. Она не могла преодолеть себя. Умом она давно поняла, что
Израилю придется уступить часть территорий арабским государствам, готовым подписать
мирный договор. Но сама она не могла пойти на это.
Когда государственный секретарь Соединенных Штатов Генри Киссинджер заговорил о том, что формула «мир в обмен на территории» вполне разумна, Голда Меир мрачно ответила ему:
– Как я пойду к людям и объясню им все это? Неужели я должна им сказать: была война, затем другая война, мы потеряли много людей раненными и убитыми, но это ничего не значит, и
теперь мы должны отдать территории, потому что арабы говорят, что это их земли?.. Я никогда
не соглашусь, что между теми, кто нападает, и теми, на кого нападают, нет никакой разницы…
Если мы на это пойдем, если наши соседи увидят, что можно воевать, не боясь ничего потерять, мы только поощрим их на агрессию.
«Ее словно высеченное из камня лицо, – писал Генри Киссинджер, – свидетельствовало о
судьбе народа, которому довелось слишком хорошо познать потенциальные возможности
бесчеловечности. Ее настороженный взгляд ясно говорил о том, что она не допускает и мысли, что те, кем она руководит, без борьбы согласятся на ту же судьбу.
Саркастическое временами выражение ее лица никогда не скрывало печали, ибо она
воспринимала гибель каждого израильского солдата как потерю члена собственной семьи».
Голда Меир, уйдя из политики, написала воспоминания:
142
«Никто из моих многочисленных родственников не остался в живых после Второй мировой
войны, но они живы в моей памяти. Я вижу, как они все сидят вокруг кухонного стола, пьют чай
из стаканов, и, если суббота или праздник, – поют, целыми часами поют, и нежные голоса моих
родителей выделяются на общем фоне».
Отца повесили. Дочь взорвали. Беназир Бхутто
Женщина, которая рискует всерьез заняться большой политикой, производит сильное
впечатление. Особенно на Востоке. Особенно, когда речь о красивой женщине и многодетной
матери, которая была лицом демократических надежд своей страны – с той минуты, как
повесили ее отца, и до самой ее собственной смерти 27 декабря 2007 года.
Друзья предостерегали Беназир Бхутто от возвращения на родину, в Пакистан, где исламский
терроризм на подъеме. 18 октября 2007 года, когда толпы восторженно приветствовали ее
возвращение в родной город Карачи, взорвались две бомбы. Тогда она уцелела, но погибли сто
сорок человек. Она жаловалась, что почему-то не сработали установленные полицией
устройства, подавляющие радиосигналы, которыми подрывают взрывной заряд.
И в тот роковой день, 27 декабря, ее тоже охраняла полиция, но убийца-смертник сумел очень
близко подобраться к ней. Он сначала дважды ранил ее, а потом подорвал себя вместе с
окружающими. Погибли двадцать пять человек. Ее отвезли в больницу. Она скончалась от ран на
операционном столе.
Она восемь лет провела в изгнании, потому что дома ее обещали засадить в тюрьму на
многие годы. Зачем же она все-таки вернулась?
Как будто бы самая влиятельная в мире женщина – государственный секретарь Соединенных
Штатов Кондолиза Райс попросила Беназир Бхутто во имя спасения страны как-то поладить с
президентом генералом Первезом Мушаррафом, а самого Мушаррафа просила не трогать Бхутто.
С возвращением Беназир Бхутто связывались надежды на восстановление в Пакистане
нормальной жизни. План, по-видимому, был такой: генерал Мушарраф остается президентом, потому что для Соединенных Штатов он – символ стабильности Пакистана, а Бхутто становится
премьер-министром.
Когда-то журналисты спрашивали Беназир Бхутто, хотела бы она, чтобы ее сын занимался
политикой.
– Никогда! – резко ответила она. – Никогда. Политика в Пакистане – слишком опасное дело.
Ее лишали должности, сажали под арест, отправляли в ссылку. Но всякий раз можно было
сказать точно: Беназир Бхутто вернется в политику. Ее обвиняли в оппортунизме, приспособленчестве и беспринципности, но она считала, что исполняет миссию, которая ей
досталась по наследству. Миссия состояла в том, чтобы отомстить за отца, заняв его место
хозяина страны.
Она твердо верила в свою миссию, и это было источником ее внутренней силы. Ее мужество
и решительность сомнений не вызывали. Ее не остановили суд и унижения. Проигрыш на
выборах тем более бы не остановил. Ее смог остановить только убийца.
У нее была яркая жизнь – политические триумфы и семейные трагедии, обвинения в
коррупции и деспотизме. Долгие годы она была единственным действительно популярным
лидером страны. Дважды становилась премьер-министром. И дважды лишалась должности, обвиненная в коррупции и некомпетентности. После многих лет вынужденной эмиграции она
намеревалась вернуться в политику, что, возможно, в третий раз сделало бы ее
премьер-министром. Ее по-прежнему встречали восторженные толпы, хотя пакистанские толпы
производят обманчивое впечатление. Многие приходили посмотреть на знаменитую женщину
просто из любопытства.
Она даже в интервью на личные темы не впускала журналистов в свой внутренний мир. Она
не рассказывала, а произносила политические декларации. Она не хотела говорить о размерах
своего состояния, об убийстве брата, о муже, которого посадили в тюрьму. Она была очень зла
«Бывали дни, когда я еле заставляла себя встретиться с родителями попавших в плен солдат.
Мне нечего было им сказать. Египтяне и сирийцы отказывались дать Красному кресту списки
пленных израильтян через много месяцев после прекращения огня.
Много есть такого, чего я лично никогда не прощу египтянам и сирийцам, но прежде всего
вот этого: так долго, из чистой злобы, они придерживали информацию, играя на горе
родителей».
Голда Меир расплатилась своей карьерой за трагедию октябрьской войны 1973 года. Как и
министр обороны знаменитый Моше Даян, которым прежде восхищались. Им не простили
потерь в войне:
«Я видела, как Даяна трясло, когда он приходил с похорон, где матери толкали к нему своих
детей, крича: «Ты убил их отца!», где люди, шедшие за гробом, грозили ему кулаком и обзывали
его убийцей».
Поразительным образом именно октябрьская война подтолкнула главных противников –
Египет и Израиль – к заключению мира. Но переговоры с Египтом начались только после того, как Голда Меир ушла в отставку. Она не могла преодолеть себя. Умом она давно поняла, что
Израилю придется уступить часть территорий арабским государствам, готовым подписать
мирный договор. Но сама она не могла пойти на это.
Когда государственный секретарь Соединенных Штатов Генри Киссинджер заговорил о том, что формула «мир в обмен на территории» вполне разумна, Голда Меир мрачно ответила ему:
– Как я пойду к людям и объясню им все это? Неужели я должна им сказать: была война, затем другая война, мы потеряли много людей раненными и убитыми, но это ничего не значит, и
теперь мы должны отдать территории, потому что арабы говорят, что это их земли?.. Я никогда
не соглашусь, что между теми, кто нападает, и теми, на кого нападают, нет никакой разницы…
Если мы на это пойдем, если наши соседи увидят, что можно воевать, не боясь ничего потерять, мы только поощрим их на агрессию.
«Ее словно высеченное из камня лицо, – писал Генри Киссинджер, – свидетельствовало о
судьбе народа, которому довелось слишком хорошо познать потенциальные возможности
бесчеловечности. Ее настороженный взгляд ясно говорил о том, что она не допускает и мысли, что те, кем она руководит, без борьбы согласятся на ту же судьбу.
Саркастическое временами выражение ее лица никогда не скрывало печали, ибо она
воспринимала гибель каждого израильского солдата как потерю члена собственной семьи».
Голда Меир, уйдя из политики, написала воспоминания:
142
«Никто из моих многочисленных родственников не остался в живых после Второй мировой
войны, но они живы в моей памяти. Я вижу, как они все сидят вокруг кухонного стола, пьют чай
из стаканов, и, если суббота или праздник, – поют, целыми часами поют, и нежные голоса моих
родителей выделяются на общем фоне».
Отца повесили. Дочь взорвали. Беназир Бхутто
Женщина, которая рискует всерьез заняться большой политикой, производит сильное
впечатление. Особенно на Востоке. Особенно, когда речь о красивой женщине и многодетной
матери, которая была лицом демократических надежд своей страны – с той минуты, как
повесили ее отца, и до самой ее собственной смерти 27 декабря 2007 года.
Друзья предостерегали Беназир Бхутто от возвращения на родину, в Пакистан, где исламский
терроризм на подъеме. 18 октября 2007 года, когда толпы восторженно приветствовали ее
возвращение в родной город Карачи, взорвались две бомбы. Тогда она уцелела, но погибли сто
сорок человек. Она жаловалась, что почему-то не сработали установленные полицией
устройства, подавляющие радиосигналы, которыми подрывают взрывной заряд.
И в тот роковой день, 27 декабря, ее тоже охраняла полиция, но убийца-смертник сумел очень
близко подобраться к ней. Он сначала дважды ранил ее, а потом подорвал себя вместе с
окружающими. Погибли двадцать пять человек. Ее отвезли в больницу. Она скончалась от ран на
операционном столе.
Она восемь лет провела в изгнании, потому что дома ее обещали засадить в тюрьму на
многие годы. Зачем же она все-таки вернулась?
Как будто бы самая влиятельная в мире женщина – государственный секретарь Соединенных
Штатов Кондолиза Райс попросила Беназир Бхутто во имя спасения страны как-то поладить с
президентом генералом Первезом Мушаррафом, а самого Мушаррафа просила не трогать Бхутто.
С возвращением Беназир Бхутто связывались надежды на восстановление в Пакистане
нормальной жизни. План, по-видимому, был такой: генерал Мушарраф остается президентом, потому что для Соединенных Штатов он – символ стабильности Пакистана, а Бхутто становится
премьер-министром.
Когда-то журналисты спрашивали Беназир Бхутто, хотела бы она, чтобы ее сын занимался
политикой.
– Никогда! – резко ответила она. – Никогда. Политика в Пакистане – слишком опасное дело.
Ее лишали должности, сажали под арест, отправляли в ссылку. Но всякий раз можно было
сказать точно: Беназир Бхутто вернется в политику. Ее обвиняли в оппортунизме, приспособленчестве и беспринципности, но она считала, что исполняет миссию, которая ей
досталась по наследству. Миссия состояла в том, чтобы отомстить за отца, заняв его место
хозяина страны.
Она твердо верила в свою миссию, и это было источником ее внутренней силы. Ее мужество
и решительность сомнений не вызывали. Ее не остановили суд и унижения. Проигрыш на
выборах тем более бы не остановил. Ее смог остановить только убийца.
У нее была яркая жизнь – политические триумфы и семейные трагедии, обвинения в
коррупции и деспотизме. Долгие годы она была единственным действительно популярным
лидером страны. Дважды становилась премьер-министром. И дважды лишалась должности, обвиненная в коррупции и некомпетентности. После многих лет вынужденной эмиграции она
намеревалась вернуться в политику, что, возможно, в третий раз сделало бы ее
премьер-министром. Ее по-прежнему встречали восторженные толпы, хотя пакистанские толпы
производят обманчивое впечатление. Многие приходили посмотреть на знаменитую женщину
просто из любопытства.
Она даже в интервью на личные темы не впускала журналистов в свой внутренний мир. Она
не рассказывала, а произносила политические декларации. Она не хотела говорить о размерах
своего состояния, об убийстве брата, о муже, которого посадили в тюрьму. Она была очень зла