Дамба

– Ничего, ничего, – бормотала она успокаивающую мантру, – ничего, все будет хорошо… все будет хорошо…

Нащупала сухожилие. Попробовала перерезать, не получилось. Никогда не думала, что тонкий, намного тоньше карандаша, тяж настолько прочен. Выругалась и начала пилить. Старалась не нажимать – как только увеличивала усилие, нож тут же соскальзывал. Наконец нож провалился и выпал из рук. Чудом поймала и неожиданно для себя грязно выругалась. Всю жизнь старалась не произносить нецензурных слов.

Лабан дергался в конвульсиях, язык вывалился изо рта. Лена заставила себя отвернуться и запела колыбельную – смешную колыбельную, которую мама-троллиха якобы поет одиннадцати троллятам, они только что появились на свет. Не по очереди, а разом, все одиннадцать.

– Хо-ай-ай-ай-буфф… Хо-ай-ай-ай-буфф… нет… что-то еще мешает… Что-то еще… терпи… надо еще что-то отрезать…

С трудом удерживая рвоту, ощупала мягкие, потерявшие жизненную силу лохмотья мышц. О дьявол… еще одно сухожилие. Или мясо. Лена чувствовала, что она и сама в полубессознательном состоянии, вот-вот отключится. Но что делать… резать, резать и резать. Избавиться от наглухо защемленной и уже невосстановимо раздробленной голени.

– Хо-ай-ай-ай-буфф…

Все. Нож прошел насквозь. Она еще раз провела рукой под культей – теперь, кажется, ничего не мешает.

Дерево продолжало дрейфовать от берега. Течение тащило его на середину вновь образовавшейся реки. Почти незаметно, но, несомненно, все быстрее и быстрее. Теперь это вопрос жизни. Лабан опять сполз под воду, но его там ничто уже не удерживало. Лена зажала нож в зубах и ощутила вкус крови. Обхватила Лабана рукой за шею и неуклюже потащила за собой. Насколько могла, отводила свободной рукой колючие сосновые ветви – гигантскую метлу, готовую в любой момент смести ее в реку.

Дна под ногами не было. Она легла на спину и начала по-лягушачьи отталкиваться ногами. Намокшая одежда сделалась невыносимо тяжелой, тянула вниз.

Течение неумолимо оттаскивало ее вместе с деревом в обратную сторону. На глубину.

Наконец ей удалось окончательно выпутаться из переплетения ветвей, и она поплыла к берегу. Почему он не помогает? Без помощи ей не доплыть, ни за что не доплыть. Суставы заледенели, мышцы одну за другой сводила судорога, но она не прекращала эти дурацкие лягушачьи толчки, заставляя себя удерживать голову Лабана над водой. Он, конечно, не мог ей помочь – потерял сознание, пустые глаза уставились в серое небо. Может, уже умер. Нет… наверное, нет. Еще не умер – мертвые выглядят по-другому. Бросить нельзя.

Она уже даже не понимала, плывет ли она к берегу или, наоборот, от берега.

Пятка ударилась обо что-то твердое. Камень? Она неуверенно пошарила ногой – дно.

Все же удалось добраться до суши.





Глава 28




С годами Софии Пеллебру становилось все труднее общаться с идиотами. Идиотов в мире более чем достаточно, это она поняла еще в детстве. Но есть и плюс – не так уж трудно их избегать. Самое мудрое – избегать. Переходить на другую сторону, покупать продукты в других магазинах. Ходить в другие рестораны, выбрать другой фитнес-зал – короче, избавиться от идиотов способы есть. Встречаешься с ними разве что в автомобильных пробках около Будена[16]. Настоящего идиота невозможно чему-либо научить или перевоспитать, она оставила подобные попытки еще в молодости, когда ее угораздило напороться на идиотку в собственной постели. Это были ее первые серьезные отношения. И надо же, как повезло… оказалась идиоткой. Нет, конечно, София пыталась, упорно не хотела верить очевидному факту, но чем упорнее пыталась, тем факт становился очевиднее. Начиная с имени. Анна-Стина, так ее звали, – уже одно имя должно было заставить Софию насторожиться. Типичное идиотское имя. Анна-Стина, Эва-Лена, Инга-Бритта или Бу-Андерс. Мало того, Анна-Стина настаивала, чтобы София называла ее не как-нибудь, а вот как: Ассиав-София. Не просто настаивала, а поставила условие: если хочешь, чтобы мы были вместе, называй меня именно так – Ассиав-София. Асси – вроде как аббревиатура ее настоящего имени, Анна-Стина, ав же – старинный предлог принадлежности. Софиина Анна-Стина. Ни больше ни меньше. И она тогда пошла на эту дурость! По молодости и наивности. А может, и не по наивности, просто хотела выторговать фору в будущих спорах. Еда, к примеру. Вечный предмет несогласий. София с самого начала настаивала: ни один разумный человек не ужинает в пять вечера. Абсолютное безумие, разве что за единственным исключением – если ты работаешь в ночную смену. Тогда да, тогда само собой. А для нормального человека ужин в такую рань означает только одно: до сна успеешь сто раз проголодаться и будешь пихать в себя разную дрянь. Именно этим и занималась Асси. Перед телевизором, потеснив пульты, поселилось большое блюдо с солеными палочками, чипсами и жареными орешками. От соленого, разумеется, хочется пить, и на следующий день рядом с блюдом появилась трехлитровая коробка красного вина. София стойко держалась две недели. Но когда обнаружилось, что она поправилась больше чем на килограмм, а по ночам просыпается от изжоги, решительно воспротивилась. Кончаем с этой глупостью. Континентальный ужин – не раньше восьми вечера. И точка, больше на эту тему не говорим. И чего добилась? Асси рыскала по дому, как сучка в период течки, – критически низкий сахар в крови. И закатывала глаза: я на пороге гипогликемической комы. То и дело лазила в буфет и в холодильник, а кончалось, само собой, тем, что за ужином почти ничего не ела, только ковырялась в тарелке. София держалась. Стойко держалась целый год – это был худший год в ее жизни. Но, как говорится, нет худа без добра. На ошибках учатся. Испытания, если не убивают, укрепляют тело и дух.

А сейчас София Пеллебру стояла перед грузовым терминалом в Люлео-центре с дымящейся сигаретой в руке. Самое забавное вот что: она никогда не курила. Терпеть не могла курильщиков и курение – самый дорогой и самый вонючий способ самоубийства. Она только делала вид, что курит, – подносила ко рту ядовитую дрянь и держала пару секунд в полусантиметре от губ. После чего стряхивала якобы накопившийся пепел в металлическую коробочку из-под японских конфет. Пока этот номер выручает, благодаря этим “курительным паузам” у нее есть возможность хоть немного побыть одной. Иначе ее взорвало бы изнутри.

София достала мобильник и позвонила домой. По привычке сосчитала: прошло восемь сигналов, никто не взял трубку. Может, это хороший знак? Может, Эвелина все-таки надумала пойти в школу? Посомневалась и набрала номер мобильника. После трех сигналов включился автоответчик: абонент недоступен, перезвоните позже. Если на уроке, ничего удивительного – отключила звук. А может, что-то с покрытием. Вечная история здесь, на севере.

Осталось смутное беспокойство. Она вовсе не безумная мать, не клуша, клушой ее никак не назовешь. Не безумная, но мать, а мать есть мать.

Одним пальцем, не выпуская сигарету, отстукала эсэмэску:

Надеюсь, ты в школе, дорогая. М.



“М” – значит мама. Или? Уверенности уже не было, но надеяться-то можно. Эвелина – все, что у нее осталось.

Дождь усилился. София зябко повела плечами, положила сигарету в банку и пошла к складу. Почему так темно? Это уж вовсе неожиданность. Повернула выключатель – никакого эффекта. Бывает. Подождала, пока глаза привыкнут к темноте, и пошла дальше, обходя штабеля картонных коробок со скульптурками из сандалового дерева, стеклянными подносами с прозрачными зелеными листьями по краям, каменными подсвечниками, плетеными занавесками, травяными чаями из Восточного Тимора, лавовыми лампами, массажными рукавицами из конопли и тому подобными предметами первой необходимости, готовыми к упаковке в подарочную мраморную бумагу из Польши. Впрочем, бумагу предстояло нарезать и снабдить собственным логотипом. Ерунда, конечно, но, оказывается, есть такой подвид покупателей, для которых ценность подарка определяется упаковкой.

Она миновала кухоньку. Здесь, по дикой прихоти дизайнера, все было мятно-зеленым. Даже кофейные фильтры. Усмехнулась, иронически мотнула головой, поджала губы и прошла в торговый зал.

Марину осаждал чудовищный толстяк с грозной физиономией. Он выставил на прилавок машину для приготовления суши и требовал вернуть деньги. Он не понимал, что это умело оксидированное, загадочного и волнующего вида высокотехнологичное изделие предназначено исключительно для украшения особой полочки (которая, кстати, прилагалась в качестве подарка при покупке экзотической машинки).

– Надо обязательно увлажнить нори, – робко попыталась Марина.

– Верните деньги, – коротко и мрачно произнес необъятный клиент.

– Мы не можем вернуть вам деньги без квитанции. У вас должна быть квитанция на покупку. Мы даже не знаем, у нас ли вы ее купили.

Внезапно София поняла, что в торговом зале тоже темно. Потолочные светильники, которые великолепно освещали стразовые ожерелья в застекленном выставочном стенде, погасли. Стразы выглядели как осколки разбитой бутылки.

– Обесточка, – заметив ее недоумение, пояснила Марина.

– Как это не у вас? – Покупатель ткнул пальцем чуть не в самое сердце Софии. – Вот у нее и купил. Она и продала.

– Сначала надо обрызгать листья нори из пульверизатора, тогда они не трескаются… у нас не было ни одной жалобы… – продолжала Марина приводить очевидно неубедительные аргументы.

– Вы же меня помните! – прервал ее толстяк и повернулся к Софии: – Вы сами тогда сказали – если что не так, есть гарантия. И право на возврат тоже…


– Вы получите от нас чек, – мгновенно решила София.

– Но… – Марина глянула на нее с неодобрением.

– Чек действителен только в нашем магазине. Можете выбрать товары на ту же сумму прямо сейчас. А если хотите, позже… – Она скептически провела рукой по машине и понюхала пальцы.

Плохо отмыта, воняет рыбой. Естественно, ни один дурак ее теперь не купит. Ну что ж, если продаешь идиотам бесполезное барахло, такие удары судьбы неизбежны.

Клиент начал возражать – наличные, и никак иначе. София незаметно ущипнула Марину за попу – поторопись. Чек и красивая печать с логотипом. Не может не подействовать.

Марина достала подарочный чек, вписала сумму, поставила печать, вложила в красивый, тоже с печатью, конверт и протянула толстяку.

– Действителен полгода, – ласково улыбнулась София. – Желаю хорошего дня!

Марина, глядя на нее, тоже расцвела приветливой улыбкой. Покупатель, по-видимому, решил, что победа все-таки на его стороне, взял прислоненные к прилавку палки для скандинавской ходьбы и с довольной миной ушел.

Марина перестала улыбаться.

– Не-е-е… Она же дорогая как сволочь. Карлос лопнет от злости.

– Через полгода мы все равно банкроты.

– Ты что?

– Думай головой. У нас лучшее место, пешеходная улица, в самом центре – а продаем мы шиш да маленько, едва хватает на аренду.

София раздраженно пощелкала выключателем, выглянула в окно. Понурые жители Люлео спешили куда-то под дождем – кто с зонтом, кто без. Сидели бы в кафе в такую погоду, пили кофе. Или дома, с чашкой горячего чая. Оказывается, не только у них – весь квартал без света.

– Не-е-е… – опять проблеяла Марина.

Умом девица не блещет. Но добрая. Глупая и добрая. Мелкий бесполезный винтик в этой неизвестно откуда взявшейся экономике временной занятости. В этом подозрительном механизме любую шестеренку легко заменить на другую такую же. Или похожую – неважно. К тому же влюблена в Карлоса. А может, пока не влюблена, но определенно намеревается влюбиться. Сидеть под звуки сальсы с развевающимися от ветра волосами в его кабриолете того типа, который на жаргоне искательниц счастья называется “удлинителем члена”. Закрыть глаза и наслаждаться приятным головокружением от открывающихся возможностей. Вступи она в профсоюз, получала бы самое малое на тысячу крон в месяц больше, но Марина не любит профсоюзы. Старомодная затея. И профсоюзное бабье – глянуть не на что. Даже смешно представить профсоюзную тетку на шпильках.

– Пытаюсь дозвониться дочери… должно быть, что-то с покрытием, – поделилась беспокойством София. А вдруг у Марины есть какое-то простое объяснение.

– С покрытием? А что с покрытием?

– Можешь проверить? Как с твоим мобильником – работает?

Марина вытащила телефон в красивом темно-фиолетовом чехольчике, сосредоточенно нажала несколько кнопок и нахмурилась.

– Перезвоните позже? – кивнула София. – Понятно… из конторы, что ли, попробовать…

– Подожди! Ты же знаешь, Карлос неохотно…

София, не слушая, вернулась в комнатку отдыха. Там в уголке помещалась и так называемая контора Карлоса – забитый одинаковыми картонными папками шкаф и письменный стол с телефоном. Набрала домашний номер – длинные сигналы. Никто не берет трубку, но телефон, по крайней мере, работает. А мобильник Эвелины по-прежнему недоступен.

Поморщилась и вернулась к прилавку.

– Что-то с сетью. Может, проклятая обесточка и на них влияет? Все звонят друг другу как подорванные… перегрузка или что-то в этом роде.

– А ты серьезно? Я имею в виду, ты сказала что-то… насчет банкротства?

– Мы же очень мало продаем.

– Странно… мне кажется, покупателей полно.

– Сама видишь.

– Но это же только сегодня! Все сидят без света… Тебе кто сказал, что мы мало продаем? Карлос? Жаловался?

– А у тебя своей головы нет?

– Мы не должны были принимать назад эту дрянь, – Марина мотнула головой в сторону суши-машины, – она вся липкая.

Скоро можно будет выйти во двор и побыть одной. Очень благородное законодательство: курить, конечно, вредно, но раз уж ты такой куряка, то имеешь право на перекур.

Тревога за Эвелину не отступала. Легкая, хорошо знакомая тошнота – никакая это не тошнота. Тревога. Постоянная, изматывающая тревога. Девчачье тельце под одеялом, тонкие ручки, икры… холодные и влажные. Час за часом, день за днем – ни слова, ни звука, ни малейшего движения. Легла и раздумала жить. Даже дыхание не уловить – застывшая, как у восковой куклы, грудная клетка. Неужели опять? Опять выпила что-то? Девочка моя, крошка, идиотка, будь ты проклята, Эвелина… не делай этого… умоляю, пожалуйста, не надо…

Дверь со стуком открылась. Ввалилась рослая тетка в ярко-желтом дождевике. Сразу видно – ничего она покупать не собирается. Походит между полками, все перещупает своими мокрыми пальцами, оставит безобразные влажные следы, согреется и двинет дальше, под этот никогда не кончающийся дождь.

– Нужна помощь? – как могла приветливо улыбнулась Марина.

– Нет, спасибо. Посмотрю, что у вас интересного.

С дождевика капало на пол. София с отвращением отвернулась.