Дальгрен
Часть 96 из 208 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А где мы? – спросил Шкет, когда они взошли на другой тротуар. – Ну то есть, Тэк… что с городом такое? Что случилось? Почему все так?
– Хороший вопрос, – ответил Тэк, стуча каблуками сапог. – Отличный просто. Я одно время думал, что иностранные шпионы виноваты – может, типа, весь город – эксперимент, пробный камень такой, чтоб потом уничтожить всю страну. Или весь мир.
– Думаешь, поэтому?
– Нет. Но приятно думать, будто здесь организовано хоть что-то. А если посмотреть иначе, может, просто очередная экологическая катастрофа. Может, кто-то ненароком болото нам закопал.
– Какое болото?
– Вблизи каждого крупного города всегда есть какое-нибудь болото, обычно примерно такой же площади. Вбирает смог, поставляет львиную долю кислорода плюс решает еще полдюжины совершенно насущных задач. У Нью-Йорка – равнины в Джерси, у Сан-Франциско – все заболоченное побережье возле Окленда. Осушаешь болото – сгущается смог, проблемы с канализацией, город не пригоден для жилья. И не отвертишься. По-моему, справедливо утверждать, что большинство людей сочтет эту обстановку для жилья не пригодной.
Шкет принюхался:
– Смога хватает, это да. – (Орхидея пощекотала волоски на исподе предплечья.) – А где у нас болото?
– Очевидно, за озеро Холстайн ты никогда не ездил.
Шкет в своих оковах пожал плечами:
– Это правда. – Оплетшая его цепь сползла и теперь через шаг натягивалась сзади на левом бедре. Он сунул руку под жилет и поправил ее большим пальцем. – Думаешь, в Беллоне поэтому так?
Однажды я умру, ни к селу ни к городу кувырнулось в мозгу: смерть и артишоки. В ребрах набухла тяжесть; он потер грудь, нащупал систолу-диастолу – утешительно. Я не взаправду считаю, что оно остановится, подумал он затем; я только знаю, что оно пока еще не остановилось. Порой (подумал он) лучше бы мне его не чувствовать. (Настанет день – и остановится.)
– Вообще-то, – говорил между тем Тэк, – я подозреваю, что вся история – научная фантастика.
– Чего? То есть что – искажение пространства-времени, параллельная вселенная?
– Нет, просто… ну, фантастика. Только не понарошку. Все каноны соблюдены.
– Космические корабли, лучевые пистолеты, полеты на сверхсветовых? Я раньше читал фантастику, но здесь ничего такого что-то не заметил.
– Ты, небось, не читаешь свежего, а оно лучше. Вот гляди: Три Канонические Условности фантастики… – Тэк кожаным рукавом отер лоб. (Мозг полирует, глупо подумал Шкет.) – Первое: один-единственный человек способен переменить курс движения целого мира. Посмотри на Калкинза, посмотри на Джорджа – на себя посмотри! Второе: единственная мера интеллекта или гения – его линейное практическое применение. Кого еще мы пускаем хотя бы погостить в таком ландшафте? Третье: Вселенная – по сути гостеприимная среда, в ней полным-полно похожих на Землю планет, где можно зайти на аварийную посадку и потом еще выживать некоторое время – на приключение хватит. У нас в Беллоне…
– Вот, наверно, почему я все это больше не читаю, – сказал Шкет. Критического анализа ему и с Новиком достало выше крыши; этот шум больше не унимал тревоги. – Вроде в этом квартале прежде горел фонарь, нет?
Тэк вывалил фразу до конца:
– …в Беллоне можно раздобыть что угодно, если сможешь утащить на себе или свалить на друзей.
– Занятно – у многих особо никакого добра нет.
– Это иллюстрация скудости нашей фантазии, а вовсе не здешних чудес – их-то бери не хочу. Нет – это иллюстрация пределов того склада ума, который пестует Беллона. Кто захочет одиночества, которое принесут обильные приобретения? Многие тут почти всю жизнь провели не здесь. Делай выводы.
– У тебя вещей больше, чем почти у всех моих знакомых, – заметил Шкет.
– Значит, у тебя мало знакомых.
– Не считая мистера Калкинза. – Шкет подумал про Ричардсов. – А с ним я незнаком. – Но Тэк недавно видел мистера Новика. Значит, Тэк в курсе, что книжку Шкета уже набрали.
– Полно народу в промежутке, – сказал Тэк. – Ты ограничил свои знакомства теми, кто особо ничего не хочет. По сути – религиозный, пожалуй, выбор. И в конечном итоге, я бы сказал, мудрый. Людей в городе и впрямь наберется с тысячу – может быть.
– Я знаю одну семью – они…
– Есть куча других. И большинство, как не устает напоминать нам Пол Фенстер, черные.
– Джордж Харрисон только что позвал меня к себе в гости на Джексон.
Тэк рубанул темноту плакатом:
– Вот! В том и дело. Пол тебе расскажет, зато Джордж – покажет, если дашь ему хоть крохотный шанс. – Тут он вздохнул. – Боюсь, сам-то я принадлежу к устной традиции. Я лучше послушаю.
– И на плакаты посмотришь.
– И книжки почитаю. В идеале – фантастику. Но я же говорю, Беллона ужасно гостеприимная. Вот тебе твоя фантазия – и рыбку… ну, не только съесть, а еще и не терзаться так остро, что отнимаешь ее у других. Вот мы и дома.
Шкет огляделся – тьма толстыми пальцами давила на глаза.
– Да? Тэк, ведь правда в конце квартала раньше горел фонарь?
– Несколько дней назад перегорел. Сюда. Осторожно, ступеньки. Тут много мусора валяется.
И кое-какой прокатился под гибкой кожаной подошвой сапога. Мягкая тьма затвердела. Эхо дыхания и шагов сменило тембр.
Они миновали подъезд, спустились, поднялись.
– Когда ты приходил в первый раз, – засмеялся Тэк, – я тебе велел припарковать оружие у двери. Господи, не понимаю, как меня порой терпят.
Из-за двери на крышу возник далекий свет телесного оттенка.
Улицы были беспросветно черны – а крышу сбрызнул свет ночи.
Двумя гигантскими иероглифами, поверх прочего шрифта и не в том регистре, несущие тросы моста вздымались к своим точкам перелома и ныряли в дым. Всего один ряд домов – а за ним ночная вода вбирала мерцание уличных фонарей и дрожащую красноту пожаров.
– Ой, совсем близко…
Над городом из воды вырастали силуэты. Дальнего берега не видно. Будто в море смотришь – вот только мост… Осколки неба в вышине вроде бы прояснялись, но звезды их ясности не подтверждали.
– Почему так близко? – Он отвернулся от парапета, и тут в хижине включился свет.
Тэк уже зашел внутрь.
Шкет поглядел на пакгаузы, на воду в прорехах между ними. Радость, внезапная и настойчивая, скривила мускулы рта, выдавливая смех. Но он удержал звук крохотными вздохами. Внутри набухло что-то из света. Лопнуло – он заморгал, и испод век ослепил его, – оставив по себе высоченную волну доверия, омывшую нутро. Не то чтобы я хоть на миг доверился этому доверию, подумал он, ухмыляясь. Но это доверие, и оно приятно. Он вошел в хижину.
– Там так… так ясно сегодня.
В бархатных складках приятного чувства блеснул малюсенький алмаз печали.
– В последний раз я здесь был с Ланьей.
Тэк лишь крякнул и отвернулся от стола:
– Выпей бренди. – Но улыбнулся.
Шкет взял стакан и сел на жесткую койку. Тэк развернул плакат.
Джордж Харрисон в образе луны.
– Теперь у тебя есть все три. – Шкет отхлебнул, сутулясь.
Над дверью по-прежнему висел Джордж в мотоциклетной куртке.
Тевтонского юношу сменил Джордж в лесу.
Тэк подкатил к стене кресло и взобрался на зеленую подушку. Уголок за уголком откнопил «Латиноса на валуне».
– Дай степлер?
Первый плакат спорхнул на пол.
Чик-клак, чик-клак, чик-клак, чик-клак – его сменило новолуние.
Шкет снова сел и поверх стакана оглядел три ипостаси Джорджа, а Тэк слез с кресла.
– Я… – Голос у Шкета вышел глухой, от него защекотало в глубине уха, и он улыбнулся. – Знаешь, я потерял пять дней. – Он скользил пальцами вбок по стакану, пока не сомкнулись кончики.
– И где же, – Тэк отложил степлер, взял бутылку и привалился к столу, сомкнув руки на зеленом горлышке; дно бутылки сморщило ему живот, – или ты бы не сказал, если б знал, – ты их потерял?
– Не знаю.
– Ты вроде доволен таким поворотом.
Шкет заворчал:
– День. Длится примерно как час прежде, когда мне было лет тринадцать-четырнадцать.
– А год длится с месяц. О да, знакомое явление.
– Я потратил чуть ли не всю жизнь, валяясь и собираясь уснуть.
– О таком мне рассказывали, но сам я не замечаю.
– Может, я в последние дни ухитрился прохлопать сон. Тут свет почти не меняется с утра до вечера.
– То есть ты не помнишь последние пять дней?
– Да – а чем я занимался? Ланья… сказала, что об этом все болтают.
– Не все. Но пожалуй, немало народу.