Дальгрен

МЕДНЫЕ



ОРХИДЕИ



АВТОР:




Он было заулыбался; мускулы рта не выпустили улыбку наружу.

Мистер Новик, уходивший в кухню, вернулся с новой дымящейся чашкой.

– Наверно, – и тут улыбка прорвалась, – «Автора» с титула надо убрать.

– А. – Мистер Новик задрал подбородок. – Тут мы переходим к странному вопросу. Я поговорил с вашим другом мистером Люфером. И он мне рассказал про…

– Да это ничего, – сказал Шкет. – По-моему, хорошая мысль – выпустить без подписи. Анонимно.

– Мистер Люфер сказал, что вас – весьма колоритно – многие друзья зовут «Шкет»?

– Так получится глупо, – сказал Шкет. – «Стихи Шкета». По-моему, лучше вообще ничего. – Где-то в глубинах, под причиной улыбки, зарождалось смущение. Он вздохнул, но улыбки не выключил.

Мистер Новик серьезно ответил:

– Если вы правда так считаете, я передам Роджеру. Досмотрели?

– Ага.

– Быстро вы. И как?

– Э… нормально. Не так уж много ошибок.

– Это хорошо.

– Возьмите.

– Вы уверены, что не хотите сохранить тетрадь?

Тетрадь снова раскрылась на середине. Шкет положил бумаги на колени. Спасаясь от растерянности, взглядом вобрал первые строки на странице:

Поэзия, беллетристика, драма – искусство случайного интересует меня лишь постольку, поскольку беллетристика соприкасается с жизнью; ой, нет, не в вульгарном автобиографическом смысле – скорее на уровне наипрозрачнейшего соответствия. Вдумайтесь: если автор, проходя мимо зеркала, в один прекрасный день увидит не себя, а персонажа собственного сочинения, он, может, удивится, может, даже усомнится в здравости своего рассудка, но некую точку соприкосновения все-таки найдет. А допустим, проходя мимо зеркала с той стороны, персонаж оглянется и увидит, как на него смотрит не он, но автор, абсолютный незнакомец, с которым у него нет никаких точек соприкосновения, – что бедняге тогда



Новик тем временем говорил:

– Сейчас вы так уверены, что больше не хотите писать. Но не сомневайтесь, вдохновение возвратится – прилетит, как ангелы Рильке, и будет до того огорошено небесным своим странствием, что совершенно запамятует, какую весть ему доверили сообщить, однако сообщит ее одним своим дивным присутствием…

– Возьмите! – Шкет сунул ему гранки и тетрадь. – Пожалуйста, заберите! Пожалуйста, заберите всё. Может быть… Ну, вдруг вы захотите еще что-нибудь проверить. – Он смотрел, как протянутые руки раскачиваются в такт грохочущему сердцу.

– Хорошо, – сказал Новик. – Нет, тетрадь оставьте себе. Вам она еще может пригодиться. – Он взял гранки и подтянул портфель на бедро. – А это я сегодня отнесу Роджеру. – Бумаги зашуршали в портфель. – Мы с вами, вероятно, больше не увидимся. Я понятия не имею, сколько времени займет печать. Жалко, что не смогу проследить до конца. – Он защелкнул последнюю защелку. – Когда будет готово, Роджер наверняка пришлет мне экземпляр – уж не знаю, как у вас тут работает почта. До свидания. – Он протянул руку. – Наше знакомство, наши разговоры доставили мне много радости. Попрощайтесь за меня со своей подружкой?..

Шкет его руку пожал:

– Да, сэр. Э… спасибо вам большое.

Тетрадь валялась на полу, уголком заползла на его босую ногу.

Новик пошел к лестнице.

– До свидания, – повторил Шкет в тишину.

Новик кивнул, улыбнулся, вышел.

Шкет подождал, когда снова мигнет неприятное воспоминание. Сердце утихло. Шкет схватил кофейные чашки и направился в кухню.

Взялся их мыть и вскоре заметил, как силен напор воды. Пальцем провел по кромке керамики. Вода на эмали шипела.

Кто-то взял диссонансный аккорд на пианино.


Заинтересовавшись, Шкет выключил воду. Чашки брякнули о шкафчик. Шкет зашагал, и под ногой скрипнула половица; а он хотел гробовой тишины.

В затемненном углу зала перед медной механикой стоял некто в рабочей одежде. Оранжевые сапоги и комбез мимолетно напомнили женщину, которая, стоя на стремянке, меняла уличную вывеску.

Фигура повернулась и пошла к дивану.

– Ий… – густой стертый голос, легкий кивок и улыбка еще легче: Джордж Харрисон взял старый номер «Вестей» и опустился на диван, скрестил ноги и открыл газету.

– Привет. – Шкет слабо расслышал органную музыку.

– Те тут’ п’лож’но б’ть-то? – Харрисон выглянул из-за газеты.

Естественный ритм английской речи; нет, подумал Шкет, никак невозможно.

– Ты уверен, что тебе тут положено быть? – повторил Джордж.

– Меня привела пастор Тейлор. – (Глупо, решил он, даже пытаться.)

– Потому как, если тебе не положено, она взъерепенится. – Харрисон улыбнулся – в неровном пигменте губ прорезался крапчатый костяной полумесяц. – Видал тебя в баре.

– Точно, – улыбнулся Шкет. – А я тебя – на плакатах по всему городу.

– Видал плакаты? – Харрисон отложил газету. – Ребята, которые их делают, – они чутка… – он потряс рукой, – сам понимаешь.

Шкет кивнул.

– Но хорошие. Хорошие ребята. – Он покачал головой и ткнул в потолок. – Она не любит, когда тут скорпионы. Ты уверен, что тебе тут положено быть? Мне-то до фонаря, раз она сказала, что все путем.

– Я есть хотел, – сказал Шкет. – Она сказала, мне можно поесть.

– А. – Харрисон развернулся на диване. Зеленый комбинезон открыт до талии, под ним синтетическая поло с обтрепанным воротником. – На службу пришел?

– Нет.

– Скорпионы на службу, сука, и не ходят. Вы на хера надеваете это говно? – Харрисон засмеялся, но погрозил пальцем. – Да ничё, ничё.

Шкет поглядел на крупные морщинистые костяшки – как будто трещины в черной земле.

– А что там за служба?

– Да я хожу, потому как она говорит, чтоб я, пожалуйста, приходил, ну и я, знаешь, прихожу иногда. – Харрисон покачал головой. – С Джексона, это где… – тут Шкет не въехал, – понял?

Шкет не понял, но кивнул. Потом ему стало любопытно, и он переспросил:

– Что ты сказал?

– На Джексоне. Знаешь Джексон?

– Да, само собой.

Но Харрисон опять смеялся.

Он, подумал Шкет, становится богом, – хотел посмотреть, что родится из такого тона мысли. Перед внутренним взором роились видения Джун.

Но Джордж встал, уронив газету. Белые листы распустились и опали – один на диван, прочие на пол.

– Это тебя, что ли, Шкетом зовут? Да?

Шкета объял ужас – что за идиотизм, подумал он, потому что не понял, чему ужаснулся.

– Болтают про тебя. Я слыхал. Слыхал, чего болтают. – Опять погрозил палец. – Ты не в курсах, кто ты есть. Я слыхал.

– Тут все только и делают, что болтают, других занятий нет, – ответил Шкет. – Сам-то в курсах? Врубаешься, нет?

Черная рука поползла сверху вниз по ткани комбинезона. Зелень пошла морщинами.

– Не нравится тебе тут, что ль?

– Да нет, – сказал Шкет. – Мне нравится… а тебе нет?

Харрисон кивнул, оттянув щеку языком.

– На Джексон заглядывал когда? – Язык обмахнул губы.