Дальгрен
Часть 70 из 208 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он сдвигал руки с двух сторон, пока тупые кончики пальцев не ткнулись в клетку, а острия ножей не потянули кожу между, уже обжигая – вот-вот порежут.
– Мне еще надо к ним зайти. – Он слегка раздвинул пальцы. – Насчет денег.
– Вам не заплатили?
– Пять долларов в первый день. – Он глянул на нее. – Тогда в парке вы сказали, что они заплатят пять долларов в час.
Они кивнула и тихо что-то пробормотала. Он как будто расслышал: «…бедный шкет», – но не разобрал, предшествовало ли «бедному» «вы», следовала ли за ним запятая и заглавная.
– Как они вам сказали?
Она посмотрела вопросительно.
– Что именно они вам сказали, дословно?
Она обратила свою гримасу к бокалу.
– Что, если я найду молодого человека, который поможет им с переездом, надо ему сказать, что они платят пять долларов в час.
– Мистер Ричардс?
– Совершенно верно.
– Я, помимо прочего, потому и взялся за работу. Хотя, видит бог, деньги здесь ни к чему. Но они же, видимо, понимали, что делают?
– Надо было вам с ним поговорить. Он бы вам заплатил что… нибудь.
– Пусть он заплатит, что обещал… ёпта, я же не мог спросить в последний день.
– Да, это было бы странновато.
– Значит, придется заглянуть и поговорить с ним. – Он открыл тетрадь. – Я, наверно, еще попишу, мэм.
– Очень жалко, что так мало народу. – И она оттолкнулась от стойки.
– Да рано еще.
Но она не слушала.
Он листал страницы, пока не нашел: …как печать превосходит слова. Я хочу писать, но умею пришпилить словами лишь само это желание. Вероятно, можно слегка утешаться тем, что для немногих писателей, которых я лично знал, публикация – прямо пропорционально таланту – событие, неизменно сопряженное с катастрофой. Или, может, просто так сложилось, что все они – странное собранье…
– Па-бам, – прошептал он и перелистал до пустой страницы, – па-бам, па-бам, па-бам, па-бам.
* * *
Письмо так и лежало в почтовом ящике.
Красно-бело-синяя кромка пересекала уцелевшую решетку, одинокую среди гнутых и сломанных дверок. Он, кажется, разглядел чернильный обратный адрес. Можно прикинуться, подумал он, будто там написано Эдвард Ричардс, из гостиницы в Сиэтле, штат Вашингтон, неподалеку от Фремонт-авеню, на 43-й. В густом сумраке он умел вызывать к жизни что-нибудь такое… Он повернулся и пошел к лифту.
По крайней мере, кто-то протер пол в вестибюле.
Он нажал кнопку.
Из двери пустой шахты зашелестел ветер. Он шагнул в другую.
Вышел в кромешной черноте коридора и лишь тогда – кхынкнула дверь – сообразил, что по привычке нажал семнадцать, а не девятнадцать. Насупился во тьме и зашагал вперед. Плечом задел стену. Выставил руку и нащупал дверь. Шагал, пока не нащупал следующую.
И тогда остановился – из-за вони. Насупился сильнее.
Когда добрался до следующей двери (сколько с этой стороны квартир? три, четыре?), воняло тошнотворно и едко.
– Господи боже… – прошептал он; дыхание отдалось эхом.
Он заставил себя идти дальше.
Следующая дверь – очевидно, в прежнюю квартиру Ричардсов – под его рукой распахнулась. От вони повело, кинестетический фокус сбился. Он кинулся назад, дважды врезался в стены – один раз левым плечом, другой правым.
Долго, интересно, придется нащупывать кнопку лифта?.. Кхынк… кхынк… кхынк. Одной двери что-то мешало. Между кхынками отзвуком его дыхания прилетел ветер.
Он замер, растерявшись в гнилостной темноте. Левая дверь лифта? Правая? Тут страх легчайшим пальчиком пощекотал ему плечо. Он перегнулся почти пополам и шарахнулся к стене; которая оказалась никакой не стеной, поскольку подалась.
За дверью он уцепился за перила и заковылял вниз.
Бледный свет окрашивал серым стекло пролетом ниже. Заглатывая свежий воздух, он выступил в коридор на шестнадцатом. В дальнем конце горела одна лампочка.
Следующий жадный вдох задавил взрыв хихиканья. Шкедт тряхнул головой. Ну а что, блядь, им с ним было делать? Он зашагал по коридору, ухмыляясь и в омерзении. Но все равно: что ж я тогда морочился-то, наверх его тащил?
Он постучался; судя по дребезгу двери, открыто. Он толкнул, и какая-то девчонка ахнула.
– Эй, есть кто дома? – спросил он.
– Кто… кто там? – Судя по голосу, испугана и измучена. Окно темной синевой поливало железные койки, груды одежды, перевернутый табурет.
– Это Шкедт. – Он еще ухмылялся.
– Все ушли, – сказала она из кучи спутанных одеял. – Тут только я. Умоляю вас… все ушли.
– Да я ничего не сделаю. – И он шагнул в квартиру.
Она приподнялась на локтях, откинула волосы с лица и поморгала глазами в синяках.
– Ты… это ты болела?
– Мне лучше, – проныла она. – Честно, мне лучше. Только не трогай меня.
– А Тринадцать, а остальные? Давно они ушли?
Она со вздохом рухнула обратно.
– Они вернутся?
– Нет. Слушай, ты…
– Еда у тебя есть? И всякое такое?
– Умоляю тебя… да, у меня все нормально. Они свалили пару дней назад. Чего тебе?
Прежде он ее боялся, поэтому теперь подошел ближе.
– А огонь есть?
– Огней тебе, а? – Множественное число и интонация сбили его с толку. – Слушай, со мной все обойдется, ты только уйди. Тебе огней? Они вон там… – И она ткнула пальцем в манекен.
Он пошел посмотреть, на что она показывает.
– Фауст-то тебя проведывает? В прошлый раз, когда я тут был, он ужасно за тебя переживал. – Лысые пластмассовые груди исчерчены цепью.
– Да, он заходит. На шее там висят. – Это она продолжала инструктировать. – Какой-то парень оставил. Больше не придет. – Она закашлялась. – В них нет батарейки.
Он приподнял тяжелые звенья на сложносоставной шее. Улыбка – мазок краски, под одним глазом выщерблена.
– Огни? Светощит? – Прицепленная снизу штуковина щелкнула по пластиковому подбородку, по носу, по лбу.
– Вот и славно. А теперь иди, хорошо?
– Тут нет батарейки?
Она только вздохнула, зашуршала одеялами.
– Ладно, раз ты говоришь, что у тебя все нормально, я пошел. – Что-то внутри… затрепетало? Он слышал, люди так говорят. Страх на минимуме, физический отклик текуч и тяжек. Он рискнул глянуть в зеркало.
Ее койку наполняли тени и сбившиеся одеяла.
– Ладно, – повторил он. – До свиданья. Передай Тринадцати и Денни, если вернутся…
Она вздохнула; она завозилась.
– Не вернутся.
Так что он закрыл за собой дверь. Зловеще; но что бы он им передал? Он надел цепь на шею. Нож зацепился за звенья. Он отвел подальше оперенную руку.
Светощит?
Прицепленная снизу штуковина – сферическая, диаметром с серебряный доллар, черная и вся в линзах. Тяжелые звенья легли поверх медной цепочки и стеклянных бусин. Он большим пальцем повозил по спине, дернул плечами, сдвинул полы жилета и зашагал по коридору.
– Мне еще надо к ним зайти. – Он слегка раздвинул пальцы. – Насчет денег.
– Вам не заплатили?
– Пять долларов в первый день. – Он глянул на нее. – Тогда в парке вы сказали, что они заплатят пять долларов в час.
Они кивнула и тихо что-то пробормотала. Он как будто расслышал: «…бедный шкет», – но не разобрал, предшествовало ли «бедному» «вы», следовала ли за ним запятая и заглавная.
– Как они вам сказали?
Она посмотрела вопросительно.
– Что именно они вам сказали, дословно?
Она обратила свою гримасу к бокалу.
– Что, если я найду молодого человека, который поможет им с переездом, надо ему сказать, что они платят пять долларов в час.
– Мистер Ричардс?
– Совершенно верно.
– Я, помимо прочего, потому и взялся за работу. Хотя, видит бог, деньги здесь ни к чему. Но они же, видимо, понимали, что делают?
– Надо было вам с ним поговорить. Он бы вам заплатил что… нибудь.
– Пусть он заплатит, что обещал… ёпта, я же не мог спросить в последний день.
– Да, это было бы странновато.
– Значит, придется заглянуть и поговорить с ним. – Он открыл тетрадь. – Я, наверно, еще попишу, мэм.
– Очень жалко, что так мало народу. – И она оттолкнулась от стойки.
– Да рано еще.
Но она не слушала.
Он листал страницы, пока не нашел: …как печать превосходит слова. Я хочу писать, но умею пришпилить словами лишь само это желание. Вероятно, можно слегка утешаться тем, что для немногих писателей, которых я лично знал, публикация – прямо пропорционально таланту – событие, неизменно сопряженное с катастрофой. Или, может, просто так сложилось, что все они – странное собранье…
– Па-бам, – прошептал он и перелистал до пустой страницы, – па-бам, па-бам, па-бам, па-бам.
* * *
Письмо так и лежало в почтовом ящике.
Красно-бело-синяя кромка пересекала уцелевшую решетку, одинокую среди гнутых и сломанных дверок. Он, кажется, разглядел чернильный обратный адрес. Можно прикинуться, подумал он, будто там написано Эдвард Ричардс, из гостиницы в Сиэтле, штат Вашингтон, неподалеку от Фремонт-авеню, на 43-й. В густом сумраке он умел вызывать к жизни что-нибудь такое… Он повернулся и пошел к лифту.
По крайней мере, кто-то протер пол в вестибюле.
Он нажал кнопку.
Из двери пустой шахты зашелестел ветер. Он шагнул в другую.
Вышел в кромешной черноте коридора и лишь тогда – кхынкнула дверь – сообразил, что по привычке нажал семнадцать, а не девятнадцать. Насупился во тьме и зашагал вперед. Плечом задел стену. Выставил руку и нащупал дверь. Шагал, пока не нащупал следующую.
И тогда остановился – из-за вони. Насупился сильнее.
Когда добрался до следующей двери (сколько с этой стороны квартир? три, четыре?), воняло тошнотворно и едко.
– Господи боже… – прошептал он; дыхание отдалось эхом.
Он заставил себя идти дальше.
Следующая дверь – очевидно, в прежнюю квартиру Ричардсов – под его рукой распахнулась. От вони повело, кинестетический фокус сбился. Он кинулся назад, дважды врезался в стены – один раз левым плечом, другой правым.
Долго, интересно, придется нащупывать кнопку лифта?.. Кхынк… кхынк… кхынк. Одной двери что-то мешало. Между кхынками отзвуком его дыхания прилетел ветер.
Он замер, растерявшись в гнилостной темноте. Левая дверь лифта? Правая? Тут страх легчайшим пальчиком пощекотал ему плечо. Он перегнулся почти пополам и шарахнулся к стене; которая оказалась никакой не стеной, поскольку подалась.
За дверью он уцепился за перила и заковылял вниз.
Бледный свет окрашивал серым стекло пролетом ниже. Заглатывая свежий воздух, он выступил в коридор на шестнадцатом. В дальнем конце горела одна лампочка.
Следующий жадный вдох задавил взрыв хихиканья. Шкедт тряхнул головой. Ну а что, блядь, им с ним было делать? Он зашагал по коридору, ухмыляясь и в омерзении. Но все равно: что ж я тогда морочился-то, наверх его тащил?
Он постучался; судя по дребезгу двери, открыто. Он толкнул, и какая-то девчонка ахнула.
– Эй, есть кто дома? – спросил он.
– Кто… кто там? – Судя по голосу, испугана и измучена. Окно темной синевой поливало железные койки, груды одежды, перевернутый табурет.
– Это Шкедт. – Он еще ухмылялся.
– Все ушли, – сказала она из кучи спутанных одеял. – Тут только я. Умоляю вас… все ушли.
– Да я ничего не сделаю. – И он шагнул в квартиру.
Она приподнялась на локтях, откинула волосы с лица и поморгала глазами в синяках.
– Ты… это ты болела?
– Мне лучше, – проныла она. – Честно, мне лучше. Только не трогай меня.
– А Тринадцать, а остальные? Давно они ушли?
Она со вздохом рухнула обратно.
– Они вернутся?
– Нет. Слушай, ты…
– Еда у тебя есть? И всякое такое?
– Умоляю тебя… да, у меня все нормально. Они свалили пару дней назад. Чего тебе?
Прежде он ее боялся, поэтому теперь подошел ближе.
– А огонь есть?
– Огней тебе, а? – Множественное число и интонация сбили его с толку. – Слушай, со мной все обойдется, ты только уйди. Тебе огней? Они вон там… – И она ткнула пальцем в манекен.
Он пошел посмотреть, на что она показывает.
– Фауст-то тебя проведывает? В прошлый раз, когда я тут был, он ужасно за тебя переживал. – Лысые пластмассовые груди исчерчены цепью.
– Да, он заходит. На шее там висят. – Это она продолжала инструктировать. – Какой-то парень оставил. Больше не придет. – Она закашлялась. – В них нет батарейки.
Он приподнял тяжелые звенья на сложносоставной шее. Улыбка – мазок краски, под одним глазом выщерблена.
– Огни? Светощит? – Прицепленная снизу штуковина щелкнула по пластиковому подбородку, по носу, по лбу.
– Вот и славно. А теперь иди, хорошо?
– Тут нет батарейки?
Она только вздохнула, зашуршала одеялами.
– Ладно, раз ты говоришь, что у тебя все нормально, я пошел. – Что-то внутри… затрепетало? Он слышал, люди так говорят. Страх на минимуме, физический отклик текуч и тяжек. Он рискнул глянуть в зеркало.
Ее койку наполняли тени и сбившиеся одеяла.
– Ладно, – повторил он. – До свиданья. Передай Тринадцати и Денни, если вернутся…
Она вздохнула; она завозилась.
– Не вернутся.
Так что он закрыл за собой дверь. Зловеще; но что бы он им передал? Он надел цепь на шею. Нож зацепился за звенья. Он отвел подальше оперенную руку.
Светощит?
Прицепленная снизу штуковина – сферическая, диаметром с серебряный доллар, черная и вся в линзах. Тяжелые звенья легли поверх медной цепочки и стеклянных бусин. Он большим пальцем повозил по спине, дернул плечами, сдвинул полы жилета и зашагал по коридору.