Да здравствует Король!

– Ридзер, я хочу увековечить свое имя. Как мне назвать эту дрянь?

– «Вилка Тома»? – Капитан поднял с земли означенный инструмент.

– Гениально! Серебряная Вилка Тома!!!

Вилка, конечно, не серебряная, а мельхиоровая, но не суть.

Все, жизнь удалась – свое имя я обессмертил. Осталось брата воспитать…





Часть вторая

Все дороги ведут в…




Молниеносным бывает только поражение.





Глава 1




Призрачные огни отполыхали над горами и в Кунг-Харн вернулся покой. Ну как покой – люди затаились. Те, кто еще недавно рассуждал о вреде условностей, красили веки сажей, доставали из сундуков халаты традиционных цветов и с некоторым усилием вспоминали количество положенных поклонов. Город заполонило серое и коричневое, цвета, унаследованные Кунг-Харном от каторжан. Пастыри и светлорожденные, печатные и свободные вцепились в предписанные Уложением ритуалы с таким рвением, будто карающие стояли у каждого из них за плечом, казалось, появись прямо сейчас в небе ледяной дракон – скажут «такова жизнь» и пожмут плечами. Но подняться до таких высот благочестия дано было не всем.

Крупнейшая к северу от Миронге община талле пребывала в состоянии непрекращающейся истерики – не укрощенный служением Храму дар практически лишил своих несчастных обладателей соображения. Тщетно Номори Каши пытался подать пример рассудительности – общинники не слышали никого, кроме себя. До обмороков и припадков пока не дошло, но сейчас хватило бы и меньшего – людям, заботам о благополучии которых старейшина посвятил пятнадцать лет жизни, предстояло стать первыми жертвами грядущей катастрофы.

И Номори сдался бы, удалился от дел, искать душевного спокойствия перед лицом уничтожения, если бы не дети – треть общины составляла молодежь до четырнадцати лет, будущее целого народа, надежда на возрождение. Чуть больше полусотни юных талле, выросших без оглядки на традиции, свободных от идеи служения и подспудного ожидания визита вербовщиков. Из-за них Номори не мог позволить себе остановиться.

После краткого момента колебаний старейшина отправился за помощью к Тай’Келли. Ибо если не пастырь, то – кто?

Храмовый комплекс Кунг-Харна строился на северной окраине с прицелом на будущий рост города. Присланные из самой столицы архитекторы благоразумно оставили место под новую ратушу, Часовую башню и прочие городские нужды. И надо признать, за двадцать лет город вырос, но только на юг, в сторону рудников. Кварталы печатных лепились по неудобьям, а вот благочестивых граждан, желающих заложить дом поближе к Храму, все не было и не было. Расползались по камням недорезанные строителями лозы, зарастала бурьяном несостоявшаяся площадь, появилась вокруг владений жрецов ограда (скорее – от ползучих гадов и насекомых, чем от людей), требованиям Уложения это никак не соответствовало, но даже покойный Главный смотритель не решился нарушить замысел и отдать печатным место, предназначенное для свободных людей. В итоге Номори шел к Храму по петлястой тропинке, не защищенной от палящего солнца тенью домов или сенью листвы, словно в скит.

– Не положено.

Тай’Келли сидел в пыльной, замусоренной гостиной казенного дома (казалось, последние полгода ее вообще не убирали), перед ним стояли треснувшая чашка и засаленный чайник, пить из которого Номори не согласился бы даже под страхом смерти.

– Что – «не положено»? – настаивал старейшина.

– Ничего. Ничего без приказа не положено. Семиглавье!

Оно, конечно, так: эти семь глав Уложения писались для того, чтобы обеспечить единоначалие в час испытаний, сосредоточить силу в руках пусть неблагочестивых, зато практичных гражданских властей. Но Номори-то нужна была помощь не стражников, а авторитета!

Тщетно. Пастыри, все сплошь – приезжие, оставались глухи к мольбам. Служить закону, а не людям – их особое послушание, и что при этом случится с остальным миром, никого не волнует. Когда-то Номори полагал это силой, но вот случился не бунт печатных, а реальная, не зависящая от воли человека беда, и – где их сила?!! Тьфу!!!

Добро же! Они хотят приказа? Будет он!

С невиданной доселе решительностью Номори зашагал обратно в Кунг-Харн. Вознеся молитву и укрепив дух, старейшина собрался переступить через головы десятков чиновников и слуг, попрать все традиции и приличия, стать мишенью для общественного порицания и дурной молвы… Отправился прямиком к градоправителю, проще говоря.

В дом светлорожденного его пустили неожиданно легко и в дальние, личные покои проводили без возражений. Лишь ступив на мягкие ковры и раздвинув шелковые занавески, Номори осознал причину смятения слуг – Ана’Тулле пьянствовал. И не один, а в компании с хранителем порядка и благочестия, держателем ключей от ворот и второй круглой печати… в общем, с начальником городской стражи. Оргия уверенно приближалась к завершающей стадии – бесчувственным телам в лужах мочи и рвоты. Сладковатый запах, витающий в воздухе, подсказывал, что почтенные мужи радовали себя не только выпивкой, а значит, пытаться протрезвить их магией либо зельями – не только бесполезно, но и опасно. С неприятным холодком в душе Номори понял, что дееспособной власти в городе попросту не существует.

Но он не отступил, нет, он попытался воззвать если не к разуму светлорожденных, то хотя бы к чувству самосохранения:

– Досточтимый владыка, опора праведных и надежда…

– Ме-е.

Проще надо, буквально двумя словами:

– Город на грани бунта. В горах – странная магия. Нужно что-то делать!

– Пды ссс… – Градоправитель поманил его рукой, порылся в устилающих ложе подушках, цапнул Номори за руку омерзительно влажной ладонью и вложил в кулак что-то холодное и угловатое.

Старейшина глянул и обомлел: ему только что вручили золотую пайсу, в период семиглавья – символ высших властных полномочий. То есть теперь он мог самого Ана’Тулле на виселицу отправить, если бы это хоть что-то меняло.


«Они что, сидели с этим и ждали первого, кто войдет?»

Или, что хуже, именно его? То-то слуги так быстро отворили. Какая поразительная прозорливость…

– Впрд! – напутствовал его градоправитель. Хранитель порядка и благочестия самым гадким образом подмигнул.

Старейшина выкатился из покоев, пока эти алкаши еще чего-нибудь не придумали.

Отбежав на безопасное расстояние (в приемную чиновника), Номори бережно пристроил на груди символ власти и украдкой посмотрелся в большое ростовое зеркало. Ну что сказать? Самой заметной частью отражения оказалась пайса, у самого же старейшины солидности не прибавилось ни на гран. Внешность крупяной моли. Неодаренные в его возрасте по крайней мере обзаводятся морщинами мудрости и седой бородой, Номори же и этого не имел – то, что отрастало у него на подбородке, людям лучше было не показывать, приходилось брить. Вот и получался из старейшины эдакий великовозрастный щенок, по недоразумению облачившийся в чужие регалии. Срамота.

Дальше-то что? Мало ему было своих, теперь весь город на шее!

Внезапное осознание чудовищной ответственности едва не закончилось для Номори апоплексическим ударом. Кое-как отдышавшись, он устроился в ближайшей чайной с кружкой мятного отвара в руках и попытался здравым смыслом заменить годы обучения, положенные чиновнику высокого ранга. Как он ни старался, с какой стороны на дело ни смотрел, по всему выходило – волнений не избежать. Дело даже не в еде. Осветительное масло, отвращающие знаки – магическая защита города давно уже держалась на честном слове. Допустим, пайки он урежет, с сегодняшнего дня, но стоит печатным обнаружить, что кто-то из соседей съеден, рабочие кварталы вспыхнут, как трут. И в таком ключе идея встретить озверевшую толпу в блаженном наркотическом забытьи уже не казалась Номори глупой.

Похоже, Ана’Тулле спихнул на него самую тяжкую часть семиглавья – решение о том, какую часть горожан спасать. Основная масса горняков, как это ни печально, отпадала, мысль о чиновниках вызывала неодолимое отвращение (не справились – милости не заслужили), оставалась собственная община и семьи мастеров. Вот только как выдернуть их из города незаметно и что они будут делать посреди дикого поля? Неделю назад старейшина отбросил бы эту идею как безумную, но теперь перед его глазами была племянница Шу’Тимара, сумевшая пересечь Тималао с ребенком на руках. Не может же Номори оказаться глупее! Забрать детей, уцелевших изгоняющих, пустить оставшийся ячмень на семена… План, конечно, плохенький, но хоть что-то.

К вечеру пастыри были вздрючены, беспокойные общинники – опоены зельями из запасов Храма, новые указания – доведены до стражи и всех ответственных лиц. Дальнейшие планы требовали уточнения, и старейшина отправился в гости к иноземцу.

Мальчик с недетскими глазами ждал его на открытой веранде, и вся новообретенная решимость вылетела из Номори с одним вздохом. Вот как объяснить непривычному к са-ориотским порядкам человеку все и не выглядеть при этом мерзавцем? Наверное, в этом заключено особое чиновничье послушание – каждый день губить душу (а он-то считал, что они просто по натуре сволочи). Прокашлявшись, старейшина завел разговор издалека, длинными, путаными рассуждениями обосновывая каждое свое решение.

Обсуждать нравы И’Са-Орио-Та иноземец не стал.

– Мы покажем, что надо делать и как, – серьезно кивнул он. – Только сначала надо разведать, что там за перевалом. Я ведь брата жду.

– Нет времени…

– Есть. У меня – точно есть.

Сказал – как камень положил, куда там пастырям. Номори как-то сразу понял, что проще будет подчиниться, чем что-то доказать. Быстро, бодро, туда-обратно… Легко сказать! Если они пойдут через горы пешком, то вернутся уже на пепелище. Полновластный правитель Кунг-Харна прикинул, который час, и рысью рванул в сторону дешевой чайной, облюбованной квартальными старшинами, – ему нужен был машинист моторного вагончика, поднимающего на перевал важных гостей. Транспорт, припасы, минимум сопровождающих (не любил он без компании), и все это следовало добыть прежде, чем чиновники разбегутся по домам. Так много надо сделать и так мало времени!

Утром, когда смотровой отряд собрался перед подъемником, Номори испытал оправданную гордость. У всех (включая прибившуюся к мужчинам племянницу Шу’Тимара) имелись пайки, фляги и теплые вещи, совершенно необходимые в горах. Организовать такое за один день не сумел бы даже Ана’Тулле! Разумеется, без сюрпризов не обошлось: в уже тронувшийся с места вагончик влетел Калич – молодой изгоняющий, числящийся в Кунг-Харне самым главным колдуном.

Выметаться наружу он отказался на отрез:

– Куда это вы без меня?!! Там же Серая Смерть!

Пользы от недоучки Номори в упор не видел, но спорить было поздно – эстакада шла в трех метрах над землей. Старейшина сунул тронутому порчей под нос пайсу и пригрозил:

– Будешь спорить – отправлю в Храм, каяться.

Сопляка аж передернуло.

Взятые в команду горняки похмыкали и принялись устраиваться среди непривычной роскоши – обитых бархатом стен, мягких кожаных сидений. Дети прилипли к застекленным окнам. Номори погрузился в свое кресло и словно выпал из реальности – то ли заснул, то ли забылся. В себя его привели толчки и лязг – вагончик встал на упоры в конечной точке своего путешествия. Старейшина сосредоточенно потер уши и переносицу – не время сейчас падать в обморок. Демонстративная и ничем не оправданная уверенность в себе – вот единственная причина, заставляющая людей ему подчиняться!

С прошлого визита Номори прежними на перевале остались только горы. Сторожевая крепость расползлась вширь, приросла таможенными постами и воротами, исчез архаичного вида караван-сарай, от кривых сосен, цеплявшихся за склоны, не осталось даже пней. Перрон встречал гостей полощущимися на ветру флажками и гирляндами выцветших бумажных цветов. Номори даже опешил. Неужели они так и висят здесь с того проклятого праздника? И никто не распорядился их снять, не решился первым тронуть нечто, так явно связанное с проклятием, ведь нового Главного смотрителя так и не назначили. Чур меня, чур!

Пассажиров терпеливо дожидались двое чиновников с зелеными повязками и гвардейский офицер в полевом мундире. Что характерно: с собой он привел почетный караул, и солдат в нем было на одного больше, чем мест в вагончике. Номори запоздало вспомнил, что объявленное в Кунг-Харне семиглавье на военных не распространяется. И как в таком случае быть? Старейшина притворился тупым и невнимательным (вот почему светлорожденные порой выглядят так странно!), поправил пайсу и призвал на помощь все запасы солидности.

Чиновники склонились в церемониальном поклоне. Номори ответил тщательно выверенным кивком и приготовился к напряженному разговору.

Са-ориотский этикет кажется бессмысленным только тому, кто (по меткому выражению отца Номори) языком как помелом метет, износу не имея. Множество неписаных правил, устоявшихся выражений и культурных подтекстов позволяют говорящему задать совершенно четкий вопрос и получить не менее четкий ответ, не налагая тем не менее на собеседников решительно никаких обязательств. Чиновники осторожно выражали недоумение властными полномочиями Номори, тот признавал, что они достались ему неожиданно, но по праву, и, в свою очередь, просил разъяснить статус присутствующего военного. Ему немедленно был представлен достославный Фар’Керени, по мнению служащих таможни, изрядный зануда, но человек надежный (и в этикете абсолютный дуб). Неприятностей от него ожидать не стоило.

Минут через пятнадцать все принципиальные вопросы были решены, и Номори демонстративно перешел на низкий стиль, подчеркивая, что семиглавье – время действия, а не разговоров.

– Какова обстановка на перевале?

Слово взял старший из чиновников, Ан’Сеплай.

– Кладовые полны, хвала императору, люди здоровы, нужды ни в чем не имеем…

Вот почему они не торопились напоминать о себе.

– …но новости из города до нас почти не доходят. Происходит столько странного! Можем ли мы быть чем-то полезны? Не стоит ли нам отослать семьи в Кунг-Харн?

Пожалуй, с эгоизмом он поторопился. Низкий стиль подразумевал отталкивающую прямоту, и Номори не стал от нее уклоняться:

– Потеряна еще одна шахта, защита остальных работает на пределе, в остальном – изменений нет. Я сильно не советую вам переезжать в город: если начнутся волнения, наверху будет гораздо безопасней.

Чиновник скорбно покивал, а скепсиса у офицера (внезапно) убавилось.

– Что касается странных явлений… Мы здесь для того, чтобы разобраться в их природе. Расскажите обо всем, что вы видели!

И Номори повели показывать, кто где стоял и что оттуда видел.

Через пять минут почтенные мужи уже галдели наперебой, отчаянно жестикулируя. Пережитый ужас они никогда не забудут! Младший из чиновников, А’Гдайне, дежурил на нижней заставе и лично видел волну разрушения, накатывающую на склон Хребта Мира. Серая Смерть цеплялась за пыль, нанесенную ногами путников, и люди, лишенные поддержки изгоняющих, два дня гадали, сумеет ли чудовище забраться на перевал.