Цусимские хроники: Мы пришли. Новые земли. Чужие берега
Часть 44 из 91 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
От адмирала Небогатова до сих пор не было никаких известий. Но если раньше это никого не тревожило, то теперь сведения о месте, курсе и скорости его отряда были бы очень кстати. Пять его броненосцев и шесть эсминцев могли принципиально изменить ситуацию. Но связаться с ним не было никакой возможности. Мешали японцы. Да и расстояние до второй боевой группы, по прикидкам штурманов, было еще гораздо больше радиуса действия их станций беспроволочного телеграфа.
Судя по тому, что весь, или почти весь, японский флот был здесь, Небогатова оставили в покое, и он, скорее всего, сумел сохранить свои корабли. В случае объединения с ним появлялись шансы отбиться, хотя и не большие. Теперь нужно было думать, как прорваться на соединение с его отрядом с наименьшими потерями. В том, что их уже не избежать, понимали теперь все.
В самый разгар совещания на мостик поднялся лейтенант Гирс, чтобы доложить, что повреждение кормовой башни исправлено. Сообщив об этом командиру, он уже развернулся, чтобы вернуться на свой пост, но Рожественский остановил его, спросив: «Какой вариант действий в данной ситуации вы бы выбрали?»
Лейтенант, уже знавший о приближении японских отрядов со всех мыслимых румбов, сразу ответил, не задумываясь:
– Конечно, атаковать!
Это вызвало поначалу горькую усмешку у многих, кто был на мостике, но то, что было сказано в обоснование этого предложения, заставило задуматься.
Изложенный Гирсом план был прост и потому выполним. Он предлагал развернуть броненосцы и, быстро сблизившись, расстрелять японские батареи скорострельной артиллерией с минимальной дистанции. Одновременно он предлагал бросить крейсера, а следом за ними и транспорты, кстати, теперь неплохо вооруженные, в сам пролив, для его «зачистки» от японских миноносцев и любых других судов, могущих представлять опасность.
Искать их не придется. Сами на нас бросятся. Но в этом случае мы будем иметь атаку десятка миноносцев с одного направления, которую легче отбить сосредоточенным огнем. А уже покончив с японцами в Цусима-зунде, можно спрятать там конвой. Даже если кто-то из пароходов или крейсеров и нарвется на торпеду, то в таком случае его можно будет успеть дотащить до берега.
Зато потом броненосцы и оставшиеся боеспособными крейсера, не связанные по рукам и ногам заботой об обозе, вполне смогут постоять за себя. Не впервой! Если же мы примем бой в широком Корейском проливе, то на нас навалятся со всех сторон и непременно транспорты вырежут, не сразу, так с темнотой.
Выслушав лейтенанта, Зиновий Петрович кивнул, подумал немного, а потом сказал, обращаясь уже к своему штабу: «Как видите, господа, все просто. Конечно, рискованно, но, черт возьми! Как красиво!» После чего поблагодарил Гирса за службу и затребовал с шара последние данные о противнике.
Далее приказы следовали один за другим. Броненосцы развернулись все вдруг, начав набирать ход. Крейсера и транспорты, не терявшие скорость в развороте, обгоняли их, держась правее и перестраиваясь в клин. При этом резвые «Камушки» вышли в голову короткой колонны главных сил, приготовившись открыть огонь по фортам. Русские опомнились, и теперь пришел их черед удивлять.
В 10:30 с тридцати пяти кабельтовых снова открыла огонь батарея с мыса Камасусаки. Дав первый залп по броненосцам, она затем перенесла огонь на вырвавшиеся вперед, наши малые бронепалубники. Однако те шли слишком быстро, и она вновь перенесла огонь, на этот раз уже на «Донского». Вследствие этого метания между целями в этот раз все снаряды прошли мимо. Вторая батарея сразу начала обстрел приближавшихся броненосцев, но успеха также не добилась.
Наши корабли, даже транспорты, активно отвечали. Но, в отличие от медлительных японских пушек, к тому же часто переносивших огонь, стреляли вполне результативно. Огонь их скорострелок, сосредоточенный по сравнительно небольшим площадям японских укреплений, быстро достиг максимально возможной плотности и был просто подавляющим.
В результате малокалиберные батареи противника, несколько замешкавшиеся, начали стрелять, уже почти не видя своих целей за клубами пыли и дыма от разрывов русских фугасов на своих позициях и рядом с ними. К тому же оба форта почти сразу накрыл дождь шрапнели, от которого не спасали бетонные и каменные брустверы вокруг орудийных двориков. Но ответный огонь с берега не прекращался. На Камасусаки оказались явно скорострельные пушки, очень опасные при столь стремительном сокращении дистанции.
Русские быстро приближались. К моменту максимального усиления ответной стрельбы батарей «Камушки» уже на полторы мили обогнали шедшие уступом к берегу броненосцы, а также «Донского» и «Мономаха», державшихся на их правом траверзе. За «Князьями», невзирая на близкие падения дававших случайные перелеты японских залпов, усердно дымили коммерческие крейсера и транспорты. А над всем этим высоко в небе висел кривой колбасой змейковый аэростат.
Благодаря ему, стало известно, что японцы готовятся к встрече. С шара сообщили, что во внутренней акватории усилилось движение. Малые японские суда, опознанные как миноносцы, числом около десятка, строятся во фронт в глубине пролива под северным входным мысом и явно готовятся атаковать.
Получив это известие, Рожественский приказал «Жемчугу» и «Изумруду» взять на два румба вправо, чтобы, обойдя северное оборонительное заграждение с запада, выйти на траверз прохода между мысами и северным и южным оборонительными минными полями. Это позволяло простреливать почти весь внутренний пролив и контратаковать обнаруженные миноносцы, войдя в Цусима-зунд средним фарватером. Остальные корабли, кроме броненосцев и «Уссури», обеспечивавших их стрельбу, должны были следовать за крейсерами второго ранга максимально возможным ходом, чтобы как можно быстрее убраться из секторов обстрела с батарей.
«Орел» и «Бородино» продолжали движение вдоль берега, огибая минные поля с запада и стреляя по носовым секторам из всех башен по обоим фортам. Огонь японских пушек теперь был уже совершенно неуправляемым и не опасным. Их снаряды ложились с большим разбросом и вразнобой. Тем не менее, иногда они рвались и в плотном строю русского конвоя. Один такой шальной снаряд угодил в грот-мачту «Кубани», срезав ее чуть выше надстройки. Оборвав рангоут, а вместе с ним и антенны радиотелеграфа, она рухнула на левый борт.
В 10:43 «Камушки» начали ворочать влево, ложась на курс в Цусима-зунд. Они быстро пересекли курс броненосцев, проскочив у них под носом, приближаясь к проходу. К этому времени с наших крейсеров уже видели в проливе семь японских миноносцев и четырех-трубный истребитель, разворачивающихся в лобовую атаку. Дав еще несколько прощальных залпов по батареям, «Жемчуг» и «Изумруд» приготовились к яростной рубке на встречных курсах. Вехи японского среднего фарватера были теперь хорошо видны, так что навигационных трудностей не возникало. Курс крейсеров откорректировали строго вдоль промежутка между северным и южным минными полями.
«Жемчуг» вышел вперед, а «Изумруд» правил в проход строго за ним. В 10:45 в его левый борт угодил снаряд среднего калибра с северной батареи. Пробив обшивку в одном футе над ватерлинией в корме, он срикошетил от корпусных конструкций вниз и разорвался под жилой палубой. Офицерские жилые помещения сразу заволокло удушливым шимозным дымом, но пожара не было. Хотя защитная палуба и не была пробита, от удара в броню корму изрядно тряхнуло, от чего нарушилась работа рулевого привода, и крейсер резко бросило вправо. Но почти сразу он снова встал на прежний юго-восточный курс, оказавшись лишь немного правее собрата и удержавшись на безопасном фарватере. Хода не сбавляли, и скоро от устья пролива русские крейсера отделяло уже менее мили.
Тем временем закончившие боевое развертывание японцы накатывались на русский авангард лавой с носовых углов левого борта. В 10:51 до них по дальномеру было 32 кабельтова, и «Жемчуг» начал пристрелку. Его почти сразу поддержал справившийся с повреждением «Изумруд». Ход наши по-прежнему не сбавляли, японцы тоже не жалели ни угля, ни машин, так что дистанция сокращалась очень быстро.
Вскоре орудия крейсеров второго ранга перешли на беглый огонь, стремясь выбить ближайшие к ним миноносцы. Остальных пытались отсечь заградительным огнем шедшие следом на пределе возможности машин «Донской» с «Мономахом», также уже повернувшие к проходу, срезавшие угол и прошедшие уже за кормой «Орла» и «Бородино», двигавшихся на юг и часто бивших по берегу.
Суда обоза тянулись за «Князьями», растянувшись в неровную колонну. «Днепр», «Терек», «Кубань» и «Урал» вели довольно точный огонь по мысу Камасусаки, благо до него было совсем недалеко. Начавшая было часто отвечать нам батарея на этом мысу, закидываемая снарядами почти с прямой наводки, явно сбавила темп, и мазала. Японцам сейчас крепко доставалось. С палуб транспортов все имевшиеся пушки тоже часто палили, но они уже стреляли куда придется. Об управлении их огнем никто не задумывался, да и возможности такой не было.
Все держали максимально возможный ход. При этом имевшие гораздо более мощные машины вспомогательные крейсера быстро сокращали расстояние до своего непосредственного прикрытия, в то время как пароходы не поспевали за ними, постепенно оттягиваясь им за корму. Перегруженный и взрывоопасный «Анадырь» вообще шел в самом хвосте, из-за своей огромной массы медленнее всех набирая скорость.
Спустя всего четыре минуты после начала решительного броска от наших головных крейсеров до противника было уже меньше мили. Пяти и трехдюймовки били с максимальной частотой, но целей было слишком много, и приближались они слишком быстро, полностью игнорируя кинжальный огонь. Многочисленные попадания, как многим казалось, бесследно поглощались серыми корпусами накатывавшейся миноносной волны, постоянно стряхивавшей с покатых палуб водопады от близких всплесков.
Только головной двухтрубный миноносец нехотя начал травить пар после нескольких попаданий 75-миллиметровых снарядов, да корма истребителя после удачного накрытия главным калибром «Изумруда» горела, разбрасывая вверх и в стороны взрывающиеся патроны из кранцев первых выстрелов ютового орудия. Остановить, да и то уже в последний момент, удалось только одного миноносца, четвертого в японском строю, полностью скрывшегося в облаке пара от взрыва собственного котла, за несколько секунд до того как остальные вышли на дальность торпедного залпа.
Мешкать со стрельбой японцы, естественно, не стали. В 10:56 два ближайших к «Камушкам» миноносца выпустили одну за одной по две торпеды в наши крейсера. Дальность в момент залпа не превышала двух кабельтовых, углы атаки были оптимальными, так что вероятность поражения целей была достаточно высокой. Но японцам этого показалось мало, и спустя две минуты еще двое также отстрелялись своими минами с еще меньшей дистанции, правда, уже наспех.
Торпедные залпы были хорошо видны, так что после первого же из них шедший головным «Жемчуг» положил лево руля, бросившись на полном ходу в середину японского строя, вынудив противника шарахнуться в разные стороны. А державшийся позади него и чуть правее «Изумруд», наоборот, отвернул вправо, от противника, пытаясь уйти с пути направленных в него мин.
Благодаря этим резким маневрам, крейсера уклонились от первой порции торпед, но теперь они разделились. «Жемчуг», прорезав японский строй, постоянно меняя курс и стреляя на оба борта, смог подстрелить еще один большой двухтрубный миноносец, вогнав ему снаряд из левого шканечного орудия в машину. При этом крейсер благополучно избежал еще нескольких торпед, начав разворачиваться на обратный курс, уже за спиной у японцев, и не прекращая стрелять им вдогонку.
А «Изумруду» не повезло. Едва увернувшись от двух торпед, прошедших вдоль левого борта, на короткое время он снова потерял управление и больше минуты несся прямо на скалы мыса Эбошизаки. Поврежденный недавним попаданием снаряда с береговой батареи привод руля снова отказал и не позволил вовремя отвернуть от оказавшегося после маневра уклонения впереди по курсу берега. Пытались сманеврировать машинами, но не успели, а когда восстановили работу привода и положили наконец руль лево на борт, было уже поздно. Крейсер на большом ходу выскочил на мель северо-восточнее мыса Эбошизаки.
Под днищем заскрежетали камни, а затем последовал резкий удар. Все попадали с ног. Из первой трубы выбросило пар, как позже выяснилось, лопнули трубки в двух котлах, а сами котлы сместились с фундаментов, разорвав паропровод. Нос поднялся из воды больше чем на фут, появился небольшой крен вправо. Едва люди успели встать на ноги, а орудия вновь открыли огонь по проскакивавшим мимо японским миноносцам, крейсер потряс мощнейший сдвоенный взрыв.
В 11:06 в борт сидевшего на камнях крейсера ударила торпеда. Попадание пришлось в район кормового артиллерийского погреба и вызвало детонацию боезапаса. Силой взрыва напрочь оторвало корму, которая тут же затонула. Кормовое машинное отделение было разрушено, машину разбило. Упали две мачты и задняя труба, а бронепалубу завернуло вверх как жестянку. Начался сильный пожар позади второй трубы и в жилой палубе.
Через пробоины от камней быстро заливало носовые погреба и первую кочегарку, а с кормы через поврежденную взрывом переборку вода поступала в третье котельное отделение. Во второй кочегарке и первом машинном отделении тоже имелись серьезные течи. Электричества и пара не было, так как кроме повреждения паропроводов еще и выбило предохранительные клапаны всех уцелевших после аварии и взрыва котлов.
Стодвадцатки, не разбитые взрывной волной и осколками, заклинило от мощнейшего сотрясения, вызванного взрывом, и они не могли действовать. Их пытались ввести в строй, но ремонт был невозможен из-за быстро разраставшегося пожара и начавшейся из-за него детонации беседок с боеприпасами, приготовленных к бою и теперь разбросанных по палубе. Все, кто уцелел, боролись с огнем, пытаясь остановить его продвижение.
Откачивать воду было нечем, пожары тушить тоже. Уже начали рваться снаряды на замершем носовом элеваторе подачи боезапаса, разбрасывая горящий порох из гильз, сыпавшийся и в погреб, который также пришлось затопить. В 11:12, очнувшийся после ранения и контузии, полученных при взрыве, командир крейсера капитан второго ранга Ферзен приказал экипажу покинуть корабль и спасаться по способности.
Вскоре огонь охватил весь остов «Изумруда», сотрясаемый постоянными взрывами. Остатки его экипажа, плававшие в воде на пробковых матрасах и жилетах, были спасены в самый разгар боя шлюпками с «Камчатки» и «Анадыря», маневрировавших рядом и бивших почти в упор по мелькавшим со всех сторон японским миноносцам, рвущимся к другим транспортам. Из 350 членов экипажа крейсера в живых осталось 208 человек. Из них 43 были ранены, в том числе командир, старший офицер капитан второго ранга Паттон-Фантон-де-Веррайон и стармех штабс-капитан Семенюк.
* * *
«Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах», возглавлявшие входящий теперь в Цусима-зунд вслед за головной парой крейсеров конвой, перенесли огонь всех способных бить в нос орудий на приближавшиеся миноносцы лишь немногим позже, чем крейсера второго ранга. Частая стрельба их скорострелок была довольно точной, серьезно осложняя японцам атаку. Идя в полутора милях за «Камушками», «Князья» прекрасно видели, как шестерым японцам удалось проскочить сквозь наш авангард.
Хотя один из этих шести заметно парил, а единственный в японском строю истребитель еще дымился в корме, после прямого попадания и последовавшего пожара, сохранившие ход японцы были все еще очень опасны и не думали отворачивать в сторону.
Наши старые крейсера и тянувшиеся им в кильватер на максимальной скорости транспорты с пароходами-крейсерами в голове колонны схлестнулись с противником в самом устье пролива, уже миновав оборонительные заграждения, что позволило судам с десантом начать маневр уклонения в сторону гавани Озаки, выиграв пару кабельтовых дистанции. Со всех кораблей яростно стучали выстрелы скорострелок, посылая почти в упор снаряд за снарядом в низкие и верткие миноносцы.
В азарте попадали и по своим. К счастью, большинство таких попаданий было снарядами калибра 37–47 мм, почти безвредными для крупных кораблей. А 120-миллиметровая граната с «Калхаса», разорвавшись в помещение гальюна кондукторов на «Мономахе», разворотила только канализацию. Чуть позже еще два трехдюймовых снаряда, прилетевших в «Донского» явно тоже с кого-то из конвоя, угодили в броню пояса, так что обошлось без жертв и заметных повреждений.
Огонь «Жемчуга» и «Изумруда» несколько проредил правый фланг японской цепи, чем воспользовались транспорты, начав склоняться к югу в образовавшуюся прореху. Вскоре им удалось выбить еще одного миноносца, потерявшего ход, но почти сразу голова обоза сошлась с противником в упор. Именно в этот напряженнейший момент взорвался выскочивший на мель «Изумруд», а японцы выпустили еще несколько торпед.
Сколько их было, никто сказать не мог. Две из них видели, когда они проскочили между крейсерами, безвредно уйдя к берегу, а одна угодила в нос «Владимира Мономаха» почти сразу за форштевнем. Взрывом сорвало якорь с полки и выбросило его в воду, оборвав цепь, а таранный шпирон свернуло вправо, отчего шедший на полном ходу крейсер резко бросило в правую циркуляцию. В пробоину хлынула вода.
Кроме торпеды в «Мономаха» попало еще несколько мелких снарядов с миноносцев. Нанести серьезного урона они не могли, из-за незначительного калибра, но близким разрывом одного из них был сильно контужен в голову командир крейсера капитан первого ранга Попов, находившийся не в рубке, а прямо на мостике, чтобы лучше видеть, что творится вокруг. Фуражку сбило с его головы и буквально разодрало в клочья. Осколком сильно рассекло лоб, и кровь заливала ему глаза, но он, прижав к ране быстро промокший носовой платок, оставался в сознании и еще какое-то время продолжал командовать кораблем.
Считая свой крейсер уже потопленным, он приказал сбавить обороты, чтобы уменьшить напор воды, и править к берегу, надеясь приткнуться к отмели. «Мономах» плохо слушался руля и быстро садился носом, но продолжал часто стрелять по миноносцам. Несмотря на быстро прибывавшую воду, все же удалось добраться до мыса Эбошизаки и выброситься на его отмели меньше чем в полумиле западнее сильно горящего «Изумруда».
Здесь Попов приказал прекратить огонь и покинуть корабль. Этот приказ вызвал недоумение у старшего артиллериста лейтенанта Нозикова и вахтенного начальника лейтенанта Мордвинова 2-го, бывших в этот момент на мостике. Они считали, что нужно продолжать бой, ведь артиллерия еще действует. К ним сразу присоединился старший штурман лейтенант князь Максутов, заявивший, что крейсер надежно сидит на камнях и скорая гибель ему не грозит, если, конечно, не подорвут миной, как «Изумруд».
Вскоре стало ясно, что командир «не в себе» из-за ранения и контузии. Он едва стоял на ногах и начал явно заговариваться, теряя связь с реальностью. Его отправили в рубку и там основательно перевязали рану на голове, а из низов, где он выяснял серьезность повреждений, вызвали старшего офицера капитана второго ранга Ермакова. Поднявшись на мостик, он принял командование, а командира под присмотром младшего судового врача Лободы и священника отца Аполинария свели вниз.
Трюмные, под руководством поручика Эльтсберга отчаянно боролись с распространением воды. Старые переборки совсем потеряли прочность и просто рушились под напором моря, но после того, как приткнулись к отмели и встали без хода, затопления удалось остановить. Носовая переборка переднего погреба опасно прогибалась, обильно сочась по швам, но вовремя выставленные подпоры не дали ее смять. Воду из погреба успевали откачивать, и дальше она не пошла. В первом котельном отделении от удара о дно приподняло настил вместе с фундаментом первого котла. Хотя паропровод выдержал, котел срочно вывели из действия, перекрыв клапаны и стравив пар. Междудонное пространство под кочегаркой затопило, но течи в настиле оказались незначительными, и их заделывали подручными средствами. Через пробоины от камней в правом борту залило нижнюю угольную яму второй кочегарки, но задраиванием угольных горловин затопление котельного отделения удалось предотвратить. Сама вторая кочегарка и машина вообще не пострадали. Крен и дифферент не увеличивались. Пар был, электричество не пропало. Снарядные элеваторы исправно поднимали наверх беседки со снарядами, немедленно выпускавшиеся по японцам. Бой продолжался, и для «Мономаха» тоже.
Разминувшись на большом ходу с нашими старыми броненосными крейсерами и ворвавшись в строй транспортов, японцы выпустили всего две торпеды, прошедшие перед носом «Терека», в которого они были нацелены. После чего лишь стреляли во все стороны из своих, еще уцелевших мелких пушек, почти не нанося ущерба, но поплатившись за это потерей еще одного корабля, получившего менее чем за минуту четыре попадания среднекалиберных снарядов и начавшего быстро садиться кормой и ходить кругами. Его сразу же закрыло сплошной стеной всплесков, так как артиллеристы почти со всех пароходов начали бить именно по нему.
Кроме этого японца комендоры с транспортов в начавшейся свалке вкатили два 120-миллиметровых снаряда в «Камчатку», пробив вспомогательный котел и один трехдюймовый в «Жемчуг», без последствий для людей и техники. А также более двух десятков трехдюймовых и более мелких в пароходы-крейсера и остальные корабли обоза, убив восьмерых и переранив около тридцати пехотинцев и моряков, чем многократно перекрыли результативность японского обстрела. Заставить их прекратить пальбу даже уже после того, как противник исчез из вида, удалось не сразу.
* * *
Когда конвой вошел в Цусима-зунд, вспомогательный крейсер «Урал» сразу вырвался вперед, двинувшись полным ходом к югу и начав вскоре вилять на курсе, как будто вышло из строя рулевое управление. Он не реагировал на сигналы с флагмана транспортной группы «Камчатки», приказывавшие вернуться и занять позицию западнее мыса Имозаки, под которым была назначена стоянка «Тереку» и «Калхасу», где «Урал» их должен был охранять. Только через десять минут беглец внезапно остановился, почти сразу после этого начав разворачиваться. Но до назначенного ему места до конца боя он добраться так и не успел.
Причина такого поведения выяснилась быстро. У командира крейсера капитана второго ранга Истомина просто сдали нервы. На протяжении всего перехода эскадры с Балтики он был сторонником сдачи корабля японцам без боя. Из-за чего даже возникла серьезная ссора с артиллерийским офицером лейтенантом Колокольцевым, с трудом сглаженная переводом вспыльчивого молодого лейтенанта на «Ослябю».
После этого случая и последовавшей за ним беседы с Рожественским Истомин более не высказывался в подобном духе и даже сумел наладить обучение команды борьбе за живучесть и ведению прицельного артиллерийского огня по быстроходным маневрирующим целям, а также ставшие обязательными на эскадре шлюпочные тренировки с высадкой на берег или на борт другого судна. Но, как выяснилось еще во время рейда к западному побережью Японии, в бою он сразу терялся. Вот и сегодня оказался, мягко говоря, не на высоте.
Решение о его списании на берег «по болезни» уже было принято, но до выхода в море заменить его не успели. И вот теперь, как только японские миноносцы схлестнулись с нашими крейсерами, он впал в истерику и приказал идти полным ходом к берегу прямо по минным полям, чтобы, выбросившись на отмель, спасти людей и сдаться в плен. Возражений офицеров командир «Урала» совершенно не слушал и даже выхватил револьвер, которым угрожал всем, кто пытался приблизиться.
Поскольку в машину он успел приказать дать самый полный вперед и теперь не подпускал никого ни к машинному телеграфу, ни к переговорным трубам, снизить ход не удавалось. Только когда до низов добежал посыльный с приказом старшего офицера, крейсер встал. Но к этому времени на мостике уже навели порядок.
Рулевой квартирмейстер Астахов, видя помешательство своего командира, не стал сразу править к берегу, благополучно введя огромный пароход во внутреннюю акваторию и лишь тогда положив право руля. Обнаружив это, Истомин начал угрожать револьвером и ему, обвиняя в измене и угрожая трибуналом, и, в конце концов, вытолкнул матроса из-за штурвала и даже выстрелил ему в ногу, после чего сам попытался встать к рулю. Но ему не дали.
Воспользовавшись возникшей потасовкой, находившиеся в тот момент на мостике лейтенанты Ширинский-Шихматов и Чеглаков, вместе с мичманом бароном Шиллингом скрутили командира, связав его чем попало. При этом Истомин кричал, бился в истерике и даже кусался. Крейсером управлял в это время штурманский офицер подпоручик Василенко-Иваницкий.
Взяв под контроль свой корабль, офицеры начали выводить его на предписанную позицию, оставив связанного капитана второго ранга лежать на правом крыле мостика, где тот продолжал биться в истерике. Вдруг он неожиданно вскочил на ноги и, как был связанный, прыгнул за борт, моментально скрывшись под водой. Остановить его никто не успел.
* * *
Тем временем, видимо расстреляв все свои торпеды, японские миноносцы не пытались повторить атаку и спешили быстрее выйти из боя, начав огибать мыс Камасусаки, преследуемые «Жемчугом» и огнем с конвоя с юга. Одновременно с запада по ним открыли огонь трехдюймовые орудия броненосцев, только что развернувшихся на обратный курс после первого галса и стрелявших по сильно горящим и почти не отвечавшим батареям на обоих мысах фугасами только на добивание. С берега к этому моменту уже не отвечали.
В итоге «Жемчуг» прикончил еще одного, броненосцы добили уже давно парившего головного, а «Дмитрий Донской» достал шестидюймовым снарядом последнего миноносца, начавшего сбавлять ход после накрытия с «Орла». А пароходы-крейсера с минимальной дистанции добили тех, что стояли без хода в самом проливе. Только оставшийся в одиночестве сильно побитый, лишившийся второй трубы и густо парящий истребитель упрямо тянул на север.
От его дальнейшего преследования отказались, так как нужно было готовиться к встрече с уже показавшимся на горизонте японским флотом. С мостиков кораблей были видны торчавшие над горизонтом мачты и трубы трех больших еще не опознанных кораблей на юге. А с севера быстро приближались «Касаги», «Цусима», «Акаси» и авизо «Яейяма» с несколькими миноносцами. Когда смолкли пушки у Цусима-зунда, они оказались всего в 8 милях от русских эскадренных броненосцев на встречном курсе, и наверняка их уже опознали.
Везунчик «Марусаме», опять оказавшись на острие самоубийственной атаки, получил около трех десятков попаданий. Из них минимум шесть снарядами калибра 120–152 мм. Из экипажа 60 человек в живых осталось только 27, в том числе единственный офицер – командир истребителя капитан-лейтенант Кобаяси. Была сбита вторая труба. Четвертая труба, вся искромсанная снарядами и осколками, не выдержав качки, упала уже на подходе к Фузану. Прямым попаданием разворочен кормовой минный аппарат, уже пустой, после ночной стычки с русскими крейсерами. Перезарядить его просто не успели, устраняя повреждения в механизме наведения. Носовой, с приготовленной к выстрелу торпедой, заклинило осколками намертво. Из артиллерии уцелела лишь одна 57-мм пушка. Руль поврежден, левая машина разбита, правая едва дышит, но ушел! Снова всех вокруг выбили, а он ушел!
К 11:20 стрельба прекратилась. Наши транспорты входили в Озаки, не встречая сопротивления. Ни с трех стоящих там пароходов, ни с берега не стреляли. Угольный склад и несколько строений на берегу в Озаки были подожжены, и этот пожар быстро разгорался. Мелкие портовые плавсредства в большой спешке пытались уничтожить экипажи больших пароходов, оказавшиеся на берегу в момент атаки.
Но успели они не много. Двинувшийся на катерах и шлюпках к берегу десант быстро пресек это безобразие. На все три судна поднялись наши матросы, перекрывшие клапаны затопления и задраившие двери переборок. Капитанов и штурманов трех захваченных больших угольщиков связали и заперли по каютам. Правда, найти какие-либо документы на мостиках и в каютах не удалось. Только кучки еще теплого пепла.
Судя по тому, что весь, или почти весь, японский флот был здесь, Небогатова оставили в покое, и он, скорее всего, сумел сохранить свои корабли. В случае объединения с ним появлялись шансы отбиться, хотя и не большие. Теперь нужно было думать, как прорваться на соединение с его отрядом с наименьшими потерями. В том, что их уже не избежать, понимали теперь все.
В самый разгар совещания на мостик поднялся лейтенант Гирс, чтобы доложить, что повреждение кормовой башни исправлено. Сообщив об этом командиру, он уже развернулся, чтобы вернуться на свой пост, но Рожественский остановил его, спросив: «Какой вариант действий в данной ситуации вы бы выбрали?»
Лейтенант, уже знавший о приближении японских отрядов со всех мыслимых румбов, сразу ответил, не задумываясь:
– Конечно, атаковать!
Это вызвало поначалу горькую усмешку у многих, кто был на мостике, но то, что было сказано в обоснование этого предложения, заставило задуматься.
Изложенный Гирсом план был прост и потому выполним. Он предлагал развернуть броненосцы и, быстро сблизившись, расстрелять японские батареи скорострельной артиллерией с минимальной дистанции. Одновременно он предлагал бросить крейсера, а следом за ними и транспорты, кстати, теперь неплохо вооруженные, в сам пролив, для его «зачистки» от японских миноносцев и любых других судов, могущих представлять опасность.
Искать их не придется. Сами на нас бросятся. Но в этом случае мы будем иметь атаку десятка миноносцев с одного направления, которую легче отбить сосредоточенным огнем. А уже покончив с японцами в Цусима-зунде, можно спрятать там конвой. Даже если кто-то из пароходов или крейсеров и нарвется на торпеду, то в таком случае его можно будет успеть дотащить до берега.
Зато потом броненосцы и оставшиеся боеспособными крейсера, не связанные по рукам и ногам заботой об обозе, вполне смогут постоять за себя. Не впервой! Если же мы примем бой в широком Корейском проливе, то на нас навалятся со всех сторон и непременно транспорты вырежут, не сразу, так с темнотой.
Выслушав лейтенанта, Зиновий Петрович кивнул, подумал немного, а потом сказал, обращаясь уже к своему штабу: «Как видите, господа, все просто. Конечно, рискованно, но, черт возьми! Как красиво!» После чего поблагодарил Гирса за службу и затребовал с шара последние данные о противнике.
Далее приказы следовали один за другим. Броненосцы развернулись все вдруг, начав набирать ход. Крейсера и транспорты, не терявшие скорость в развороте, обгоняли их, держась правее и перестраиваясь в клин. При этом резвые «Камушки» вышли в голову короткой колонны главных сил, приготовившись открыть огонь по фортам. Русские опомнились, и теперь пришел их черед удивлять.
В 10:30 с тридцати пяти кабельтовых снова открыла огонь батарея с мыса Камасусаки. Дав первый залп по броненосцам, она затем перенесла огонь на вырвавшиеся вперед, наши малые бронепалубники. Однако те шли слишком быстро, и она вновь перенесла огонь, на этот раз уже на «Донского». Вследствие этого метания между целями в этот раз все снаряды прошли мимо. Вторая батарея сразу начала обстрел приближавшихся броненосцев, но успеха также не добилась.
Наши корабли, даже транспорты, активно отвечали. Но, в отличие от медлительных японских пушек, к тому же часто переносивших огонь, стреляли вполне результативно. Огонь их скорострелок, сосредоточенный по сравнительно небольшим площадям японских укреплений, быстро достиг максимально возможной плотности и был просто подавляющим.
В результате малокалиберные батареи противника, несколько замешкавшиеся, начали стрелять, уже почти не видя своих целей за клубами пыли и дыма от разрывов русских фугасов на своих позициях и рядом с ними. К тому же оба форта почти сразу накрыл дождь шрапнели, от которого не спасали бетонные и каменные брустверы вокруг орудийных двориков. Но ответный огонь с берега не прекращался. На Камасусаки оказались явно скорострельные пушки, очень опасные при столь стремительном сокращении дистанции.
Русские быстро приближались. К моменту максимального усиления ответной стрельбы батарей «Камушки» уже на полторы мили обогнали шедшие уступом к берегу броненосцы, а также «Донского» и «Мономаха», державшихся на их правом траверзе. За «Князьями», невзирая на близкие падения дававших случайные перелеты японских залпов, усердно дымили коммерческие крейсера и транспорты. А над всем этим высоко в небе висел кривой колбасой змейковый аэростат.
Благодаря ему, стало известно, что японцы готовятся к встрече. С шара сообщили, что во внутренней акватории усилилось движение. Малые японские суда, опознанные как миноносцы, числом около десятка, строятся во фронт в глубине пролива под северным входным мысом и явно готовятся атаковать.
Получив это известие, Рожественский приказал «Жемчугу» и «Изумруду» взять на два румба вправо, чтобы, обойдя северное оборонительное заграждение с запада, выйти на траверз прохода между мысами и северным и южным оборонительными минными полями. Это позволяло простреливать почти весь внутренний пролив и контратаковать обнаруженные миноносцы, войдя в Цусима-зунд средним фарватером. Остальные корабли, кроме броненосцев и «Уссури», обеспечивавших их стрельбу, должны были следовать за крейсерами второго ранга максимально возможным ходом, чтобы как можно быстрее убраться из секторов обстрела с батарей.
«Орел» и «Бородино» продолжали движение вдоль берега, огибая минные поля с запада и стреляя по носовым секторам из всех башен по обоим фортам. Огонь японских пушек теперь был уже совершенно неуправляемым и не опасным. Их снаряды ложились с большим разбросом и вразнобой. Тем не менее, иногда они рвались и в плотном строю русского конвоя. Один такой шальной снаряд угодил в грот-мачту «Кубани», срезав ее чуть выше надстройки. Оборвав рангоут, а вместе с ним и антенны радиотелеграфа, она рухнула на левый борт.
В 10:43 «Камушки» начали ворочать влево, ложась на курс в Цусима-зунд. Они быстро пересекли курс броненосцев, проскочив у них под носом, приближаясь к проходу. К этому времени с наших крейсеров уже видели в проливе семь японских миноносцев и четырех-трубный истребитель, разворачивающихся в лобовую атаку. Дав еще несколько прощальных залпов по батареям, «Жемчуг» и «Изумруд» приготовились к яростной рубке на встречных курсах. Вехи японского среднего фарватера были теперь хорошо видны, так что навигационных трудностей не возникало. Курс крейсеров откорректировали строго вдоль промежутка между северным и южным минными полями.
«Жемчуг» вышел вперед, а «Изумруд» правил в проход строго за ним. В 10:45 в его левый борт угодил снаряд среднего калибра с северной батареи. Пробив обшивку в одном футе над ватерлинией в корме, он срикошетил от корпусных конструкций вниз и разорвался под жилой палубой. Офицерские жилые помещения сразу заволокло удушливым шимозным дымом, но пожара не было. Хотя защитная палуба и не была пробита, от удара в броню корму изрядно тряхнуло, от чего нарушилась работа рулевого привода, и крейсер резко бросило вправо. Но почти сразу он снова встал на прежний юго-восточный курс, оказавшись лишь немного правее собрата и удержавшись на безопасном фарватере. Хода не сбавляли, и скоро от устья пролива русские крейсера отделяло уже менее мили.
Тем временем закончившие боевое развертывание японцы накатывались на русский авангард лавой с носовых углов левого борта. В 10:51 до них по дальномеру было 32 кабельтова, и «Жемчуг» начал пристрелку. Его почти сразу поддержал справившийся с повреждением «Изумруд». Ход наши по-прежнему не сбавляли, японцы тоже не жалели ни угля, ни машин, так что дистанция сокращалась очень быстро.
Вскоре орудия крейсеров второго ранга перешли на беглый огонь, стремясь выбить ближайшие к ним миноносцы. Остальных пытались отсечь заградительным огнем шедшие следом на пределе возможности машин «Донской» с «Мономахом», также уже повернувшие к проходу, срезавшие угол и прошедшие уже за кормой «Орла» и «Бородино», двигавшихся на юг и часто бивших по берегу.
Суда обоза тянулись за «Князьями», растянувшись в неровную колонну. «Днепр», «Терек», «Кубань» и «Урал» вели довольно точный огонь по мысу Камасусаки, благо до него было совсем недалеко. Начавшая было часто отвечать нам батарея на этом мысу, закидываемая снарядами почти с прямой наводки, явно сбавила темп, и мазала. Японцам сейчас крепко доставалось. С палуб транспортов все имевшиеся пушки тоже часто палили, но они уже стреляли куда придется. Об управлении их огнем никто не задумывался, да и возможности такой не было.
Все держали максимально возможный ход. При этом имевшие гораздо более мощные машины вспомогательные крейсера быстро сокращали расстояние до своего непосредственного прикрытия, в то время как пароходы не поспевали за ними, постепенно оттягиваясь им за корму. Перегруженный и взрывоопасный «Анадырь» вообще шел в самом хвосте, из-за своей огромной массы медленнее всех набирая скорость.
Спустя всего четыре минуты после начала решительного броска от наших головных крейсеров до противника было уже меньше мили. Пяти и трехдюймовки били с максимальной частотой, но целей было слишком много, и приближались они слишком быстро, полностью игнорируя кинжальный огонь. Многочисленные попадания, как многим казалось, бесследно поглощались серыми корпусами накатывавшейся миноносной волны, постоянно стряхивавшей с покатых палуб водопады от близких всплесков.
Только головной двухтрубный миноносец нехотя начал травить пар после нескольких попаданий 75-миллиметровых снарядов, да корма истребителя после удачного накрытия главным калибром «Изумруда» горела, разбрасывая вверх и в стороны взрывающиеся патроны из кранцев первых выстрелов ютового орудия. Остановить, да и то уже в последний момент, удалось только одного миноносца, четвертого в японском строю, полностью скрывшегося в облаке пара от взрыва собственного котла, за несколько секунд до того как остальные вышли на дальность торпедного залпа.
Мешкать со стрельбой японцы, естественно, не стали. В 10:56 два ближайших к «Камушкам» миноносца выпустили одну за одной по две торпеды в наши крейсера. Дальность в момент залпа не превышала двух кабельтовых, углы атаки были оптимальными, так что вероятность поражения целей была достаточно высокой. Но японцам этого показалось мало, и спустя две минуты еще двое также отстрелялись своими минами с еще меньшей дистанции, правда, уже наспех.
Торпедные залпы были хорошо видны, так что после первого же из них шедший головным «Жемчуг» положил лево руля, бросившись на полном ходу в середину японского строя, вынудив противника шарахнуться в разные стороны. А державшийся позади него и чуть правее «Изумруд», наоборот, отвернул вправо, от противника, пытаясь уйти с пути направленных в него мин.
Благодаря этим резким маневрам, крейсера уклонились от первой порции торпед, но теперь они разделились. «Жемчуг», прорезав японский строй, постоянно меняя курс и стреляя на оба борта, смог подстрелить еще один большой двухтрубный миноносец, вогнав ему снаряд из левого шканечного орудия в машину. При этом крейсер благополучно избежал еще нескольких торпед, начав разворачиваться на обратный курс, уже за спиной у японцев, и не прекращая стрелять им вдогонку.
А «Изумруду» не повезло. Едва увернувшись от двух торпед, прошедших вдоль левого борта, на короткое время он снова потерял управление и больше минуты несся прямо на скалы мыса Эбошизаки. Поврежденный недавним попаданием снаряда с береговой батареи привод руля снова отказал и не позволил вовремя отвернуть от оказавшегося после маневра уклонения впереди по курсу берега. Пытались сманеврировать машинами, но не успели, а когда восстановили работу привода и положили наконец руль лево на борт, было уже поздно. Крейсер на большом ходу выскочил на мель северо-восточнее мыса Эбошизаки.
Под днищем заскрежетали камни, а затем последовал резкий удар. Все попадали с ног. Из первой трубы выбросило пар, как позже выяснилось, лопнули трубки в двух котлах, а сами котлы сместились с фундаментов, разорвав паропровод. Нос поднялся из воды больше чем на фут, появился небольшой крен вправо. Едва люди успели встать на ноги, а орудия вновь открыли огонь по проскакивавшим мимо японским миноносцам, крейсер потряс мощнейший сдвоенный взрыв.
В 11:06 в борт сидевшего на камнях крейсера ударила торпеда. Попадание пришлось в район кормового артиллерийского погреба и вызвало детонацию боезапаса. Силой взрыва напрочь оторвало корму, которая тут же затонула. Кормовое машинное отделение было разрушено, машину разбило. Упали две мачты и задняя труба, а бронепалубу завернуло вверх как жестянку. Начался сильный пожар позади второй трубы и в жилой палубе.
Через пробоины от камней быстро заливало носовые погреба и первую кочегарку, а с кормы через поврежденную взрывом переборку вода поступала в третье котельное отделение. Во второй кочегарке и первом машинном отделении тоже имелись серьезные течи. Электричества и пара не было, так как кроме повреждения паропроводов еще и выбило предохранительные клапаны всех уцелевших после аварии и взрыва котлов.
Стодвадцатки, не разбитые взрывной волной и осколками, заклинило от мощнейшего сотрясения, вызванного взрывом, и они не могли действовать. Их пытались ввести в строй, но ремонт был невозможен из-за быстро разраставшегося пожара и начавшейся из-за него детонации беседок с боеприпасами, приготовленных к бою и теперь разбросанных по палубе. Все, кто уцелел, боролись с огнем, пытаясь остановить его продвижение.
Откачивать воду было нечем, пожары тушить тоже. Уже начали рваться снаряды на замершем носовом элеваторе подачи боезапаса, разбрасывая горящий порох из гильз, сыпавшийся и в погреб, который также пришлось затопить. В 11:12, очнувшийся после ранения и контузии, полученных при взрыве, командир крейсера капитан второго ранга Ферзен приказал экипажу покинуть корабль и спасаться по способности.
Вскоре огонь охватил весь остов «Изумруда», сотрясаемый постоянными взрывами. Остатки его экипажа, плававшие в воде на пробковых матрасах и жилетах, были спасены в самый разгар боя шлюпками с «Камчатки» и «Анадыря», маневрировавших рядом и бивших почти в упор по мелькавшим со всех сторон японским миноносцам, рвущимся к другим транспортам. Из 350 членов экипажа крейсера в живых осталось 208 человек. Из них 43 были ранены, в том числе командир, старший офицер капитан второго ранга Паттон-Фантон-де-Веррайон и стармех штабс-капитан Семенюк.
* * *
«Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах», возглавлявшие входящий теперь в Цусима-зунд вслед за головной парой крейсеров конвой, перенесли огонь всех способных бить в нос орудий на приближавшиеся миноносцы лишь немногим позже, чем крейсера второго ранга. Частая стрельба их скорострелок была довольно точной, серьезно осложняя японцам атаку. Идя в полутора милях за «Камушками», «Князья» прекрасно видели, как шестерым японцам удалось проскочить сквозь наш авангард.
Хотя один из этих шести заметно парил, а единственный в японском строю истребитель еще дымился в корме, после прямого попадания и последовавшего пожара, сохранившие ход японцы были все еще очень опасны и не думали отворачивать в сторону.
Наши старые крейсера и тянувшиеся им в кильватер на максимальной скорости транспорты с пароходами-крейсерами в голове колонны схлестнулись с противником в самом устье пролива, уже миновав оборонительные заграждения, что позволило судам с десантом начать маневр уклонения в сторону гавани Озаки, выиграв пару кабельтовых дистанции. Со всех кораблей яростно стучали выстрелы скорострелок, посылая почти в упор снаряд за снарядом в низкие и верткие миноносцы.
В азарте попадали и по своим. К счастью, большинство таких попаданий было снарядами калибра 37–47 мм, почти безвредными для крупных кораблей. А 120-миллиметровая граната с «Калхаса», разорвавшись в помещение гальюна кондукторов на «Мономахе», разворотила только канализацию. Чуть позже еще два трехдюймовых снаряда, прилетевших в «Донского» явно тоже с кого-то из конвоя, угодили в броню пояса, так что обошлось без жертв и заметных повреждений.
Огонь «Жемчуга» и «Изумруда» несколько проредил правый фланг японской цепи, чем воспользовались транспорты, начав склоняться к югу в образовавшуюся прореху. Вскоре им удалось выбить еще одного миноносца, потерявшего ход, но почти сразу голова обоза сошлась с противником в упор. Именно в этот напряженнейший момент взорвался выскочивший на мель «Изумруд», а японцы выпустили еще несколько торпед.
Сколько их было, никто сказать не мог. Две из них видели, когда они проскочили между крейсерами, безвредно уйдя к берегу, а одна угодила в нос «Владимира Мономаха» почти сразу за форштевнем. Взрывом сорвало якорь с полки и выбросило его в воду, оборвав цепь, а таранный шпирон свернуло вправо, отчего шедший на полном ходу крейсер резко бросило в правую циркуляцию. В пробоину хлынула вода.
Кроме торпеды в «Мономаха» попало еще несколько мелких снарядов с миноносцев. Нанести серьезного урона они не могли, из-за незначительного калибра, но близким разрывом одного из них был сильно контужен в голову командир крейсера капитан первого ранга Попов, находившийся не в рубке, а прямо на мостике, чтобы лучше видеть, что творится вокруг. Фуражку сбило с его головы и буквально разодрало в клочья. Осколком сильно рассекло лоб, и кровь заливала ему глаза, но он, прижав к ране быстро промокший носовой платок, оставался в сознании и еще какое-то время продолжал командовать кораблем.
Считая свой крейсер уже потопленным, он приказал сбавить обороты, чтобы уменьшить напор воды, и править к берегу, надеясь приткнуться к отмели. «Мономах» плохо слушался руля и быстро садился носом, но продолжал часто стрелять по миноносцам. Несмотря на быстро прибывавшую воду, все же удалось добраться до мыса Эбошизаки и выброситься на его отмели меньше чем в полумиле западнее сильно горящего «Изумруда».
Здесь Попов приказал прекратить огонь и покинуть корабль. Этот приказ вызвал недоумение у старшего артиллериста лейтенанта Нозикова и вахтенного начальника лейтенанта Мордвинова 2-го, бывших в этот момент на мостике. Они считали, что нужно продолжать бой, ведь артиллерия еще действует. К ним сразу присоединился старший штурман лейтенант князь Максутов, заявивший, что крейсер надежно сидит на камнях и скорая гибель ему не грозит, если, конечно, не подорвут миной, как «Изумруд».
Вскоре стало ясно, что командир «не в себе» из-за ранения и контузии. Он едва стоял на ногах и начал явно заговариваться, теряя связь с реальностью. Его отправили в рубку и там основательно перевязали рану на голове, а из низов, где он выяснял серьезность повреждений, вызвали старшего офицера капитана второго ранга Ермакова. Поднявшись на мостик, он принял командование, а командира под присмотром младшего судового врача Лободы и священника отца Аполинария свели вниз.
Трюмные, под руководством поручика Эльтсберга отчаянно боролись с распространением воды. Старые переборки совсем потеряли прочность и просто рушились под напором моря, но после того, как приткнулись к отмели и встали без хода, затопления удалось остановить. Носовая переборка переднего погреба опасно прогибалась, обильно сочась по швам, но вовремя выставленные подпоры не дали ее смять. Воду из погреба успевали откачивать, и дальше она не пошла. В первом котельном отделении от удара о дно приподняло настил вместе с фундаментом первого котла. Хотя паропровод выдержал, котел срочно вывели из действия, перекрыв клапаны и стравив пар. Междудонное пространство под кочегаркой затопило, но течи в настиле оказались незначительными, и их заделывали подручными средствами. Через пробоины от камней в правом борту залило нижнюю угольную яму второй кочегарки, но задраиванием угольных горловин затопление котельного отделения удалось предотвратить. Сама вторая кочегарка и машина вообще не пострадали. Крен и дифферент не увеличивались. Пар был, электричество не пропало. Снарядные элеваторы исправно поднимали наверх беседки со снарядами, немедленно выпускавшиеся по японцам. Бой продолжался, и для «Мономаха» тоже.
Разминувшись на большом ходу с нашими старыми броненосными крейсерами и ворвавшись в строй транспортов, японцы выпустили всего две торпеды, прошедшие перед носом «Терека», в которого они были нацелены. После чего лишь стреляли во все стороны из своих, еще уцелевших мелких пушек, почти не нанося ущерба, но поплатившись за это потерей еще одного корабля, получившего менее чем за минуту четыре попадания среднекалиберных снарядов и начавшего быстро садиться кормой и ходить кругами. Его сразу же закрыло сплошной стеной всплесков, так как артиллеристы почти со всех пароходов начали бить именно по нему.
Кроме этого японца комендоры с транспортов в начавшейся свалке вкатили два 120-миллиметровых снаряда в «Камчатку», пробив вспомогательный котел и один трехдюймовый в «Жемчуг», без последствий для людей и техники. А также более двух десятков трехдюймовых и более мелких в пароходы-крейсера и остальные корабли обоза, убив восьмерых и переранив около тридцати пехотинцев и моряков, чем многократно перекрыли результативность японского обстрела. Заставить их прекратить пальбу даже уже после того, как противник исчез из вида, удалось не сразу.
* * *
Когда конвой вошел в Цусима-зунд, вспомогательный крейсер «Урал» сразу вырвался вперед, двинувшись полным ходом к югу и начав вскоре вилять на курсе, как будто вышло из строя рулевое управление. Он не реагировал на сигналы с флагмана транспортной группы «Камчатки», приказывавшие вернуться и занять позицию западнее мыса Имозаки, под которым была назначена стоянка «Тереку» и «Калхасу», где «Урал» их должен был охранять. Только через десять минут беглец внезапно остановился, почти сразу после этого начав разворачиваться. Но до назначенного ему места до конца боя он добраться так и не успел.
Причина такого поведения выяснилась быстро. У командира крейсера капитана второго ранга Истомина просто сдали нервы. На протяжении всего перехода эскадры с Балтики он был сторонником сдачи корабля японцам без боя. Из-за чего даже возникла серьезная ссора с артиллерийским офицером лейтенантом Колокольцевым, с трудом сглаженная переводом вспыльчивого молодого лейтенанта на «Ослябю».
После этого случая и последовавшей за ним беседы с Рожественским Истомин более не высказывался в подобном духе и даже сумел наладить обучение команды борьбе за живучесть и ведению прицельного артиллерийского огня по быстроходным маневрирующим целям, а также ставшие обязательными на эскадре шлюпочные тренировки с высадкой на берег или на борт другого судна. Но, как выяснилось еще во время рейда к западному побережью Японии, в бою он сразу терялся. Вот и сегодня оказался, мягко говоря, не на высоте.
Решение о его списании на берег «по болезни» уже было принято, но до выхода в море заменить его не успели. И вот теперь, как только японские миноносцы схлестнулись с нашими крейсерами, он впал в истерику и приказал идти полным ходом к берегу прямо по минным полям, чтобы, выбросившись на отмель, спасти людей и сдаться в плен. Возражений офицеров командир «Урала» совершенно не слушал и даже выхватил револьвер, которым угрожал всем, кто пытался приблизиться.
Поскольку в машину он успел приказать дать самый полный вперед и теперь не подпускал никого ни к машинному телеграфу, ни к переговорным трубам, снизить ход не удавалось. Только когда до низов добежал посыльный с приказом старшего офицера, крейсер встал. Но к этому времени на мостике уже навели порядок.
Рулевой квартирмейстер Астахов, видя помешательство своего командира, не стал сразу править к берегу, благополучно введя огромный пароход во внутреннюю акваторию и лишь тогда положив право руля. Обнаружив это, Истомин начал угрожать револьвером и ему, обвиняя в измене и угрожая трибуналом, и, в конце концов, вытолкнул матроса из-за штурвала и даже выстрелил ему в ногу, после чего сам попытался встать к рулю. Но ему не дали.
Воспользовавшись возникшей потасовкой, находившиеся в тот момент на мостике лейтенанты Ширинский-Шихматов и Чеглаков, вместе с мичманом бароном Шиллингом скрутили командира, связав его чем попало. При этом Истомин кричал, бился в истерике и даже кусался. Крейсером управлял в это время штурманский офицер подпоручик Василенко-Иваницкий.
Взяв под контроль свой корабль, офицеры начали выводить его на предписанную позицию, оставив связанного капитана второго ранга лежать на правом крыле мостика, где тот продолжал биться в истерике. Вдруг он неожиданно вскочил на ноги и, как был связанный, прыгнул за борт, моментально скрывшись под водой. Остановить его никто не успел.
* * *
Тем временем, видимо расстреляв все свои торпеды, японские миноносцы не пытались повторить атаку и спешили быстрее выйти из боя, начав огибать мыс Камасусаки, преследуемые «Жемчугом» и огнем с конвоя с юга. Одновременно с запада по ним открыли огонь трехдюймовые орудия броненосцев, только что развернувшихся на обратный курс после первого галса и стрелявших по сильно горящим и почти не отвечавшим батареям на обоих мысах фугасами только на добивание. С берега к этому моменту уже не отвечали.
В итоге «Жемчуг» прикончил еще одного, броненосцы добили уже давно парившего головного, а «Дмитрий Донской» достал шестидюймовым снарядом последнего миноносца, начавшего сбавлять ход после накрытия с «Орла». А пароходы-крейсера с минимальной дистанции добили тех, что стояли без хода в самом проливе. Только оставшийся в одиночестве сильно побитый, лишившийся второй трубы и густо парящий истребитель упрямо тянул на север.
От его дальнейшего преследования отказались, так как нужно было готовиться к встрече с уже показавшимся на горизонте японским флотом. С мостиков кораблей были видны торчавшие над горизонтом мачты и трубы трех больших еще не опознанных кораблей на юге. А с севера быстро приближались «Касаги», «Цусима», «Акаси» и авизо «Яейяма» с несколькими миноносцами. Когда смолкли пушки у Цусима-зунда, они оказались всего в 8 милях от русских эскадренных броненосцев на встречном курсе, и наверняка их уже опознали.
Везунчик «Марусаме», опять оказавшись на острие самоубийственной атаки, получил около трех десятков попаданий. Из них минимум шесть снарядами калибра 120–152 мм. Из экипажа 60 человек в живых осталось только 27, в том числе единственный офицер – командир истребителя капитан-лейтенант Кобаяси. Была сбита вторая труба. Четвертая труба, вся искромсанная снарядами и осколками, не выдержав качки, упала уже на подходе к Фузану. Прямым попаданием разворочен кормовой минный аппарат, уже пустой, после ночной стычки с русскими крейсерами. Перезарядить его просто не успели, устраняя повреждения в механизме наведения. Носовой, с приготовленной к выстрелу торпедой, заклинило осколками намертво. Из артиллерии уцелела лишь одна 57-мм пушка. Руль поврежден, левая машина разбита, правая едва дышит, но ушел! Снова всех вокруг выбили, а он ушел!
К 11:20 стрельба прекратилась. Наши транспорты входили в Озаки, не встречая сопротивления. Ни с трех стоящих там пароходов, ни с берега не стреляли. Угольный склад и несколько строений на берегу в Озаки были подожжены, и этот пожар быстро разгорался. Мелкие портовые плавсредства в большой спешке пытались уничтожить экипажи больших пароходов, оказавшиеся на берегу в момент атаки.
Но успели они не много. Двинувшийся на катерах и шлюпках к берегу десант быстро пресек это безобразие. На все три судна поднялись наши матросы, перекрывшие клапаны затопления и задраившие двери переборок. Капитанов и штурманов трех захваченных больших угольщиков связали и заперли по каютам. Правда, найти какие-либо документы на мостиках и в каютах не удалось. Только кучки еще теплого пепла.