Чужие
Часть 46 из 97 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Отлично, — сказала искренне обрадованная Пеппер; ее всегда интересовали только собственные проблемы и собственное «я», а потому она даже не обратила внимания на семейную драму, которую только что описала Д’жоржа. — Знаете, тут живет много людей, принадлежащих к высшему обществу. Когда они узнают, что мой бойфренд покончил с собой, то долго будут смотреть на меня свысока. Люди такого рода не любят кровавых сцен. А если они к тому же узнают, чем я зарабатываю… мне здесь не жить. Понимаете? Придется съехать, а я точно этого не хочу. Ни в коем разе, детка. Мне здесь очень нравится.
Д’жоржа посмотрела на руку Пеппер, демонстративно и избыточно украшенную драгоценностями, на ее полуобнаженную грудь, заглянула в ее алчные глаза и сказала:
— Как считаете, что они думают о вас? Что вы — богатая наследница?
Пеппер, не почувствовав сарказма, удивленно ответила:
— Да. Откуда вы знаете? Я заплатила за кондо стодолларовыми купюрами, проверка кредитной истории не понадобилась. Пусть думают, что я из богатой семьи.
Д’жоржа не стала объяснять, что богатая наследница не платит за кондоминиум кучей стодолларовых купюр, и спросила:
— Мы можем поговорить об Алане? Что случилось? Что с ним произошло? Я никогда не думала, что Алан способен убить себя.
Кинув взгляд на швейцара и убедившись, что он не покинул свой пост и не может их слышать, Пеппер сказала:
— Я тоже не думала. Никогда не считала, что он из таких. Он был таким… мачо. Поэтому я хотела, чтобы он переехал сюда, защищал меня, был моим менеджером. Он был сильным, крутым. Конечно, в последние несколько месяцев он был слегка неадекватным, а под конец стал вообще ненормальным. Неадекватный, ненормальный — я стала подумывать, не взять ли мне кого-нибудь другого для защиты. Но я никак не предполагала, что он так мне подгадит — прикончит себя. Господи боже, такого никогда нельзя предвидеть, правда?
— У некоторых людей нет уважения, — сказала Д’жоржа. Затем увидела, что Пеппер прищурилась, и, прежде чем та успела сказать что-либо, спросила: — Я правильно понимаю, что Алан был при вас сутенером?
Пеппер набычилась:
— Слушайте, я не нуждаюсь в сутенере. Сутенеры нужны шлюхам. Я не шлюха. Шлюхи делают минет за пятьдесят долларов, для заработка трахаются с восемью или десятью клиентами в день, полжизни живут с венерической заразой и становятся полными развалинами. Это не про меня, сестренка. Я предоставляю эскорт-услуги джентльменам со средствами. Я в списке эскортных услуг лучших отелей, а в прошлом году заработала двести тысяч долларов. Что скажешь об этом? Алан не был сутенером. Он был моим менеджером. И еще менеджером двух моих подружек. Я его с ними познакомила, потому что вначале, пока он не стал дурить, он был лучшим.
Удивленная самообманом этой женщины, Д’жоржа спросила:
— И Алан брал плату за управление твоей и их карьерами?
Взгляд женщины стал не таким хмурым, — видно, ее несколько успокоила готовность Д’жоржи использовать эвфемизмы. Пеппер сказала:
— Это была одна из лучших вещей в нашей договоренности с ним.
Он, понимаете, был крупье по блек-джеку — делал деньги на этом. У него имелись все контакты, чтобы быть нашим менеджером, но за работу он не просил ничего, кроме бесплатных секс-услуг. Я не знала ни одного человека, которому киска была нужна так часто. Никогда не насыщался. Что говорить, последние два-три месяца он, казалось, был одержим сексом. А с вами он как?
Испытывая отвращение перед такой неожиданной доверительностью, Д’жоржа попыталась остановить эту женщину, но Пеппер не замолкала:
— Вообще-то говоря, в последние недели он был все время таким озабоченным, что я стала думать, уж не отказаться ли мне от него. Занимался этим без конца, пока у него уже не переставал подниматься, а потом хотел смотреть кассеты с порнофильмами.
Д’жоржа неожиданно рассердилась на Алана, который назначил ее душеприказчиком, вынудив стать свидетелем того нравственного убожества, в котором он провел последний год жизни. И еще она злилась из-за того, что ей придется как-то объяснять его смерть Марси, и без того переживавшей психологический кризис. А вот на Пеппер Каррафилд она не злилась всерьез — лишь приходила в ужас, потому что Алан заслуживал хотя бы капельку скорби и уважения от своей сожительницы, но эта акула не могла выдавить из себя ни капли. Однако упрекать акулу в том, что она акула, было бессмысленно.
Дверь одного из лифтов открылась, из кабины вышли полицейские в форме, служащие морга выкатили каталку с телом, помещенным в непрозрачный пластиковый мешок для перевозки трупов.
Д’жоржа и Пеппер поднялись с дивана.
Каталку еще выталкивали из первого лифта, когда открылись двери второго. Появились четыре копа — двое в форме, двое в штатском. Один из детективов подошел к Пеппер Каррафилд и задал последние вопросы.
К Д’жорже ни у кого вопросов не было. Она стояла неподвижно, словно окаменев, глядя на мешок с телом — с телом ее мужа.
Каталку покатили по плитке. Колесики поскрипывали.
Д’жоржа проводила мешок взглядом.
Копы придержали дверь, и каталку протолкнули в проем. Д’жоржа по-прежнему не испытывала скорби, но на нее накатила сильнейшая хандра, глубокая печаль о том, чего не случилось.
Пеппер, придерживавшая двери ближайшего лифта, сказала:
— Поднимемся ко мне.
На улице раздался хлопок закрывшейся двери фургона коронера.
И в кабинке лифта, и в коридоре четырнадцатого этажа (благоразумно перейдя на шепот), и в просторной гостиной (уже нормальным голосом) Пеппер продолжала свой рассказ о необыкновенном сексуальном голоде Алана. У него всегда были громадные сексуальные аппетиты, но он явно стал одержим сексом, когда в последние два-три месяца его жизнь покатилась под уклон.
Д’жоржа не хотела ничего знать об этом, но заставить замолчать проститутку было труднее, чем просто выносить ее болтовню.
В последние недели Алан с маниакальной страстью искал эротических наслаждений, хотя, судя по словам Пеппер, делал это с каким-то лихорадочным отчаянием, без удовольствия. Он ушел на больничный, добавил к нему очередной отпуск и проводил — часто впадая в исступление — долгие часы в кровати с Пеппер и другими девицами, чьим «менеджером» он числился, и не было таких поз или извращений, которые он не испробовал бы с избытком. Проститутка продолжала трещать: у Алана развилась страсть ко всяким веществам, усиливающим наслаждение, устройствам, приспособлениям, приборам и одеждам — фаллоимитаторам, эрекционным кольцам, туфлям на шпильке, вибраторам, кокаиновым смазкам, наручникам…
Д’жоржа, у которой и без того уже подкашивались колени и кружилась голова, после того как она увидела мешок с трупом, ощутила приступ тошноты.
— Пожалуйста, перестаньте. Какой в этом смысл? Он мертв, бога ради.
Пеппер пожала плечами:
— Я думала, вам будет интересно. Он выбросил кучу денег на эти… сексуальные штуки. Поскольку вы — его душеприказчик, я думала, вы захотите знать.
Завещание Алана Артура Райкоффа, которое он оставил на хранение Пеппер, представляло собой одностраничный бланк с заранее заготовленным текстом: такие продаются в канцелярских магазинах.
Д’жоржа села в кресло, обшитое кобальтово-синей синтетической тканью, у лакированного черного стола из магазина «Тавола» и быстро просмотрела завещание в свете модерновой лампы из вороненой стали с конусовидным абажуром. Самое удивительное состояло даже не в том, что Алан назвал Д’жоржу душеприказчиком, а в том, что он завещал свою собственность Марси, хотя раньше был готов отрицать отцовство.
Пеппер сидела в черном лакированном кресле с белой обивкой, близ окна во всю стену.
— Не думаю, что там много. Он бездумно тратил деньги. Но осталась его машина, кое-какие драгоценности.
Д’жоржа обратила внимание, что завещание Алана было заверено нотариусом всего четыре дня назад, и ее пробрала дрожь.
— Вероятно, когда он пошел к нотариусу, он знал, что покончит с собой. Иначе зачем ему это завещание?
Пеппер пожала плечами:
— Наверное.
— Но разве вы не чувствовали угрозы? Не понимали, что с ним не все в порядке?
— Я вам сказала, дорогая, крыша у него поехала уже несколько месяцев назад.
— Да, но, вероятно, в последние несколько дней перемены в нем должны были стать особенно заметными, не похожими на простое чудачество. Когда он вам сказал, что составил завещание, и попросил положить его в сейф, у вас не возникло вопросов? В его поведении, внешности, душевном состоянии не было ничего, что насторожило бы вас?
Пеппер нетерпеливо встала:
— Я не психолог, дорогая. Его вещи в спальне. Если вы хотите отдать его одежду благотворительной конторе, я им позвоню. Но остальное — драгоценности, личные вещи — вы можете взять прямо сейчас. Я покажу где.
Ужасно было думать о моральном падении Алана, но Д’жоржа чувствовала и свою вину в его смерти. Не могла ли она сделать что-нибудь, чтобы его спасти? Раз он оставил свои немногие пожитки Марси и назвал Д’жоржу своим душеприказчиком, то, значит, в свои последние дни тянулся к ним — и хотя жест этот был жалким и нелепым, он тронул Д’жоржу. Она попыталась вспомнить тон Алана во время телефонного разговора перед Рождеством, когда слышала его в последний раз. Холодность, самонадеянность, эгоизм — но, может быть, она не различила чего-то другого, трудноуловимого, скрытого под внешней жестокостью, бравадой: отчаяния, смятения, одиночества, страха?
Размышляя об этом, она последовала за Пеппер в спальню. Ее терзало предстоящее копание в вещах Алана, но теперь это входило в ее обязанности.
В середине коридора Пеппер остановилась перед одной из дверей и толкнула ее:
— О черт! Не могу поверить, что эти треклятые копы оставили все в таком виде.
Д’жоржа заглянула в комнату и поняла, что это ванная, в которой Алан покончил с собой. На бежевом плиточном полу повсюду была кровь. Брызги крови попали на стеклянную дверь душевой кабинки, на раковину, на полотенца, на корзинку для мусора, на унитаз. На стенке за унитазом засохшая кровь приняла жутковатую форму, напоминая пятно Роршаха, отражавшее психологическое состояние Алана и заключавшее в себе смысл его смерти. Знающий человек мог бы, наверное, расшифровать.
— Выстрелил в себя два раза, — сказала Пеппер, сообщая Д’жорже подробности, которые та вовсе не желала знать. — Сначала в пах. Странно, правда? Потом сунул ствол себе в рот и нажал на спусковой крючок.
Д’жоржа ощущала слабый медный запах крови.
— Чертовы копы. Они должны были убрать самое жуткое, — сказала Пеппер, словно полагала, что копов надо снабжать не только пистолетами, но и щетками и мылом. — Моя экономка придет только в понедельник. И не захочет иметь дело с этой дрянью.
Д’жоржа стряхнула с себя гипнотический транс, в который ее ввело созерцание залитой кровью ванной, и сделала вслепую несколько шагов по коридору.
— Эй, — окликнула ее Пеппер, — с вами все в порядке?
Д’жоржа подавила рвотный рефлекс, сжала зубы и, быстро пройдя по коридору, прислонилась к косяку другой двери.
— Эге, дорогая, вы все еще по нему сохли, верно?
— Нет, — тихо сказала Д’жоржа.
Пеппер подошла к ней, придвинулась ближе, положила ей на плечо руку в неуместном утешительном жесте:
— Точно, сохли. Господи Исусе, простите. — Пеппер излучала приторное сочувствие, и Д’жоржа подумала: способна ли эта женщина на искренние эмоции, не уходящие корнями в эгоистичные интересы? — Вы сказали, что ваша любовь выгорела, но я должна была заметить.
Д’жорже хотелось закричать: «Ты глупая сука! Ничего я по нему не сохну, но, бога ради, все же он был человеческим существом. Как ты можешь быть такой бесчувственной? Что с тобой такое? Неужели в тебе нет ничего человеческого?»
Но лишь проговорила в ответ:
— Я в порядке. В порядке. Где его вещи? Я хочу посмотреть их и поскорее уйти.
Пеппер открыла дверь, у которой стояла Д’жоржа, — та вела в спальню.
— Он держал свои вещи в нижнем ящике комода, потом в левой части туалетного столика. И в этой половине стенного шкафа.
Пеппер вытащила нижний ящик комода.
Комната вдруг показалась Д’жорже призрачной и нереальной, словно это было во сне. Сердце заколотилось, она обошла кровать и направилась к первому из трех предметов, которые наполняли ее страхом. Книги. С полдесятка книг на прикроватной тумбочке. На корешках двух из них стояло слово «луна». Д’жоржа перебрала их дрожащими руками и обнаружила, что все они посвящены одному предмету.
— Что-то не так? — спросила Пеппер.
Д’жоржа перешла к столику, на котором стоял глобус размером с баскетбольный мяч. От него отходил шнур. Она щелкнула выключателем на шнуре, и глобус засветился матовым сиянием от лампы внутри его. Оказалось, что это был не земной шар, а лунный: луна со всеми ее геологическими особенностями — кратерами, хребтами, долинами, снабженными четкими надписями. Д’жоржа крутанула сверкающий шар.
Д’жоржа посмотрела на руку Пеппер, демонстративно и избыточно украшенную драгоценностями, на ее полуобнаженную грудь, заглянула в ее алчные глаза и сказала:
— Как считаете, что они думают о вас? Что вы — богатая наследница?
Пеппер, не почувствовав сарказма, удивленно ответила:
— Да. Откуда вы знаете? Я заплатила за кондо стодолларовыми купюрами, проверка кредитной истории не понадобилась. Пусть думают, что я из богатой семьи.
Д’жоржа не стала объяснять, что богатая наследница не платит за кондоминиум кучей стодолларовых купюр, и спросила:
— Мы можем поговорить об Алане? Что случилось? Что с ним произошло? Я никогда не думала, что Алан способен убить себя.
Кинув взгляд на швейцара и убедившись, что он не покинул свой пост и не может их слышать, Пеппер сказала:
— Я тоже не думала. Никогда не считала, что он из таких. Он был таким… мачо. Поэтому я хотела, чтобы он переехал сюда, защищал меня, был моим менеджером. Он был сильным, крутым. Конечно, в последние несколько месяцев он был слегка неадекватным, а под конец стал вообще ненормальным. Неадекватный, ненормальный — я стала подумывать, не взять ли мне кого-нибудь другого для защиты. Но я никак не предполагала, что он так мне подгадит — прикончит себя. Господи боже, такого никогда нельзя предвидеть, правда?
— У некоторых людей нет уважения, — сказала Д’жоржа. Затем увидела, что Пеппер прищурилась, и, прежде чем та успела сказать что-либо, спросила: — Я правильно понимаю, что Алан был при вас сутенером?
Пеппер набычилась:
— Слушайте, я не нуждаюсь в сутенере. Сутенеры нужны шлюхам. Я не шлюха. Шлюхи делают минет за пятьдесят долларов, для заработка трахаются с восемью или десятью клиентами в день, полжизни живут с венерической заразой и становятся полными развалинами. Это не про меня, сестренка. Я предоставляю эскорт-услуги джентльменам со средствами. Я в списке эскортных услуг лучших отелей, а в прошлом году заработала двести тысяч долларов. Что скажешь об этом? Алан не был сутенером. Он был моим менеджером. И еще менеджером двух моих подружек. Я его с ними познакомила, потому что вначале, пока он не стал дурить, он был лучшим.
Удивленная самообманом этой женщины, Д’жоржа спросила:
— И Алан брал плату за управление твоей и их карьерами?
Взгляд женщины стал не таким хмурым, — видно, ее несколько успокоила готовность Д’жоржи использовать эвфемизмы. Пеппер сказала:
— Это была одна из лучших вещей в нашей договоренности с ним.
Он, понимаете, был крупье по блек-джеку — делал деньги на этом. У него имелись все контакты, чтобы быть нашим менеджером, но за работу он не просил ничего, кроме бесплатных секс-услуг. Я не знала ни одного человека, которому киска была нужна так часто. Никогда не насыщался. Что говорить, последние два-три месяца он, казалось, был одержим сексом. А с вами он как?
Испытывая отвращение перед такой неожиданной доверительностью, Д’жоржа попыталась остановить эту женщину, но Пеппер не замолкала:
— Вообще-то говоря, в последние недели он был все время таким озабоченным, что я стала думать, уж не отказаться ли мне от него. Занимался этим без конца, пока у него уже не переставал подниматься, а потом хотел смотреть кассеты с порнофильмами.
Д’жоржа неожиданно рассердилась на Алана, который назначил ее душеприказчиком, вынудив стать свидетелем того нравственного убожества, в котором он провел последний год жизни. И еще она злилась из-за того, что ей придется как-то объяснять его смерть Марси, и без того переживавшей психологический кризис. А вот на Пеппер Каррафилд она не злилась всерьез — лишь приходила в ужас, потому что Алан заслуживал хотя бы капельку скорби и уважения от своей сожительницы, но эта акула не могла выдавить из себя ни капли. Однако упрекать акулу в том, что она акула, было бессмысленно.
Дверь одного из лифтов открылась, из кабины вышли полицейские в форме, служащие морга выкатили каталку с телом, помещенным в непрозрачный пластиковый мешок для перевозки трупов.
Д’жоржа и Пеппер поднялись с дивана.
Каталку еще выталкивали из первого лифта, когда открылись двери второго. Появились четыре копа — двое в форме, двое в штатском. Один из детективов подошел к Пеппер Каррафилд и задал последние вопросы.
К Д’жорже ни у кого вопросов не было. Она стояла неподвижно, словно окаменев, глядя на мешок с телом — с телом ее мужа.
Каталку покатили по плитке. Колесики поскрипывали.
Д’жоржа проводила мешок взглядом.
Копы придержали дверь, и каталку протолкнули в проем. Д’жоржа по-прежнему не испытывала скорби, но на нее накатила сильнейшая хандра, глубокая печаль о том, чего не случилось.
Пеппер, придерживавшая двери ближайшего лифта, сказала:
— Поднимемся ко мне.
На улице раздался хлопок закрывшейся двери фургона коронера.
И в кабинке лифта, и в коридоре четырнадцатого этажа (благоразумно перейдя на шепот), и в просторной гостиной (уже нормальным голосом) Пеппер продолжала свой рассказ о необыкновенном сексуальном голоде Алана. У него всегда были громадные сексуальные аппетиты, но он явно стал одержим сексом, когда в последние два-три месяца его жизнь покатилась под уклон.
Д’жоржа не хотела ничего знать об этом, но заставить замолчать проститутку было труднее, чем просто выносить ее болтовню.
В последние недели Алан с маниакальной страстью искал эротических наслаждений, хотя, судя по словам Пеппер, делал это с каким-то лихорадочным отчаянием, без удовольствия. Он ушел на больничный, добавил к нему очередной отпуск и проводил — часто впадая в исступление — долгие часы в кровати с Пеппер и другими девицами, чьим «менеджером» он числился, и не было таких поз или извращений, которые он не испробовал бы с избытком. Проститутка продолжала трещать: у Алана развилась страсть ко всяким веществам, усиливающим наслаждение, устройствам, приспособлениям, приборам и одеждам — фаллоимитаторам, эрекционным кольцам, туфлям на шпильке, вибраторам, кокаиновым смазкам, наручникам…
Д’жоржа, у которой и без того уже подкашивались колени и кружилась голова, после того как она увидела мешок с трупом, ощутила приступ тошноты.
— Пожалуйста, перестаньте. Какой в этом смысл? Он мертв, бога ради.
Пеппер пожала плечами:
— Я думала, вам будет интересно. Он выбросил кучу денег на эти… сексуальные штуки. Поскольку вы — его душеприказчик, я думала, вы захотите знать.
Завещание Алана Артура Райкоффа, которое он оставил на хранение Пеппер, представляло собой одностраничный бланк с заранее заготовленным текстом: такие продаются в канцелярских магазинах.
Д’жоржа села в кресло, обшитое кобальтово-синей синтетической тканью, у лакированного черного стола из магазина «Тавола» и быстро просмотрела завещание в свете модерновой лампы из вороненой стали с конусовидным абажуром. Самое удивительное состояло даже не в том, что Алан назвал Д’жоржу душеприказчиком, а в том, что он завещал свою собственность Марси, хотя раньше был готов отрицать отцовство.
Пеппер сидела в черном лакированном кресле с белой обивкой, близ окна во всю стену.
— Не думаю, что там много. Он бездумно тратил деньги. Но осталась его машина, кое-какие драгоценности.
Д’жоржа обратила внимание, что завещание Алана было заверено нотариусом всего четыре дня назад, и ее пробрала дрожь.
— Вероятно, когда он пошел к нотариусу, он знал, что покончит с собой. Иначе зачем ему это завещание?
Пеппер пожала плечами:
— Наверное.
— Но разве вы не чувствовали угрозы? Не понимали, что с ним не все в порядке?
— Я вам сказала, дорогая, крыша у него поехала уже несколько месяцев назад.
— Да, но, вероятно, в последние несколько дней перемены в нем должны были стать особенно заметными, не похожими на простое чудачество. Когда он вам сказал, что составил завещание, и попросил положить его в сейф, у вас не возникло вопросов? В его поведении, внешности, душевном состоянии не было ничего, что насторожило бы вас?
Пеппер нетерпеливо встала:
— Я не психолог, дорогая. Его вещи в спальне. Если вы хотите отдать его одежду благотворительной конторе, я им позвоню. Но остальное — драгоценности, личные вещи — вы можете взять прямо сейчас. Я покажу где.
Ужасно было думать о моральном падении Алана, но Д’жоржа чувствовала и свою вину в его смерти. Не могла ли она сделать что-нибудь, чтобы его спасти? Раз он оставил свои немногие пожитки Марси и назвал Д’жоржу своим душеприказчиком, то, значит, в свои последние дни тянулся к ним — и хотя жест этот был жалким и нелепым, он тронул Д’жоржу. Она попыталась вспомнить тон Алана во время телефонного разговора перед Рождеством, когда слышала его в последний раз. Холодность, самонадеянность, эгоизм — но, может быть, она не различила чего-то другого, трудноуловимого, скрытого под внешней жестокостью, бравадой: отчаяния, смятения, одиночества, страха?
Размышляя об этом, она последовала за Пеппер в спальню. Ее терзало предстоящее копание в вещах Алана, но теперь это входило в ее обязанности.
В середине коридора Пеппер остановилась перед одной из дверей и толкнула ее:
— О черт! Не могу поверить, что эти треклятые копы оставили все в таком виде.
Д’жоржа заглянула в комнату и поняла, что это ванная, в которой Алан покончил с собой. На бежевом плиточном полу повсюду была кровь. Брызги крови попали на стеклянную дверь душевой кабинки, на раковину, на полотенца, на корзинку для мусора, на унитаз. На стенке за унитазом засохшая кровь приняла жутковатую форму, напоминая пятно Роршаха, отражавшее психологическое состояние Алана и заключавшее в себе смысл его смерти. Знающий человек мог бы, наверное, расшифровать.
— Выстрелил в себя два раза, — сказала Пеппер, сообщая Д’жорже подробности, которые та вовсе не желала знать. — Сначала в пах. Странно, правда? Потом сунул ствол себе в рот и нажал на спусковой крючок.
Д’жоржа ощущала слабый медный запах крови.
— Чертовы копы. Они должны были убрать самое жуткое, — сказала Пеппер, словно полагала, что копов надо снабжать не только пистолетами, но и щетками и мылом. — Моя экономка придет только в понедельник. И не захочет иметь дело с этой дрянью.
Д’жоржа стряхнула с себя гипнотический транс, в который ее ввело созерцание залитой кровью ванной, и сделала вслепую несколько шагов по коридору.
— Эй, — окликнула ее Пеппер, — с вами все в порядке?
Д’жоржа подавила рвотный рефлекс, сжала зубы и, быстро пройдя по коридору, прислонилась к косяку другой двери.
— Эге, дорогая, вы все еще по нему сохли, верно?
— Нет, — тихо сказала Д’жоржа.
Пеппер подошла к ней, придвинулась ближе, положила ей на плечо руку в неуместном утешительном жесте:
— Точно, сохли. Господи Исусе, простите. — Пеппер излучала приторное сочувствие, и Д’жоржа подумала: способна ли эта женщина на искренние эмоции, не уходящие корнями в эгоистичные интересы? — Вы сказали, что ваша любовь выгорела, но я должна была заметить.
Д’жорже хотелось закричать: «Ты глупая сука! Ничего я по нему не сохну, но, бога ради, все же он был человеческим существом. Как ты можешь быть такой бесчувственной? Что с тобой такое? Неужели в тебе нет ничего человеческого?»
Но лишь проговорила в ответ:
— Я в порядке. В порядке. Где его вещи? Я хочу посмотреть их и поскорее уйти.
Пеппер открыла дверь, у которой стояла Д’жоржа, — та вела в спальню.
— Он держал свои вещи в нижнем ящике комода, потом в левой части туалетного столика. И в этой половине стенного шкафа.
Пеппер вытащила нижний ящик комода.
Комната вдруг показалась Д’жорже призрачной и нереальной, словно это было во сне. Сердце заколотилось, она обошла кровать и направилась к первому из трех предметов, которые наполняли ее страхом. Книги. С полдесятка книг на прикроватной тумбочке. На корешках двух из них стояло слово «луна». Д’жоржа перебрала их дрожащими руками и обнаружила, что все они посвящены одному предмету.
— Что-то не так? — спросила Пеппер.
Д’жоржа перешла к столику, на котором стоял глобус размером с баскетбольный мяч. От него отходил шнур. Она щелкнула выключателем на шнуре, и глобус засветился матовым сиянием от лампы внутри его. Оказалось, что это был не земной шар, а лунный: луна со всеми ее геологическими особенностями — кратерами, хребтами, долинами, снабженными четкими надписями. Д’жоржа крутанула сверкающий шар.