Чудо-пилюли
Часть 8 из 29 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Генеральная репетиция – дело важное, ответственное, непростое. Хотя в деревню мы, конечно же, приехали не только ради нее. Основной целью было хотя бы ненадолго, на время осенних каникул, оторвать Сеньку от компьютера с игрушками ради нехитрых пацанячьих радостей в офлайне.
У Сеньки их тут много: по деревьям полазить, по стогам поскакать, попрыгать с крыши сарая на парашюте из простыни, покататься на собачьей упряжке, затейливо сочетающей самокат, картонный ящик и соседскую овчарку… Овчарка, к счастью, против такого рода игр не возражает, ее хозяева тоже. Татьяна Ивановна и Василий Петрович Сизовы любят Сеньку как родного внука. Вон как расстарались, чтобы достойно организовать его прослушивание.
– Николай Степанович Гумилев, «Баллада»! – торжественно возвестил Сенька.
Теперь уже я закашлялась – не ожидала, что племянник дорос до поэзии Серебряного века. В прошлом году Сенька выиграл школьный конкурс чтецов среди первоклассников с «Мойдодыром» Чуковского[1]. А теперь у нас, стало быть, все по-взрослому…
Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
И увидел небес молодое лицо…
Сенька декламировал, а я потихоньку озиралась. Сизовы слушали внимательно и умиленно, Сашка – с важным видом мэтра на телепрограмме «Голос», Натка – отстраненно, и физиономия у нее была подозрительно несчастная, как будто золотое с рубином кольцо Люцифер у нее лично отнял, чтобы подарить его другу-поэту.
– Что случилось? – шепотом спросила я, пользуясь моментом: Сенька как раз сообщил нам, что он смеялся порывам могучих коней и игре своего золотого кольца, после чего разразился поистине демоническим смехом. Не иначе у друга Люцифера научился!
– У? – безучастно отозвалась унылая Натка.
– Ты прям скорбь мировая, в чем дело?
– Потом, – сестра отвернулась.
Сенька на импровизированной сцене ударил коней свистящим бичом, направил их бег на выси сознания, увидел там деву с печальным лицом – и нам ее тоже показал, изобразив эту унылую особу жестами и мимикой (и приобретя в процессе особое сходство с Наткой). Зрители (за исключением грустной Натки) с большим интересом отследили, как Сенька отдал деве кольцо, а Люцифер загремел замком на воротах.
И, смеясь надо мной, презирая меня,
Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
Люцифер подарил мне шестого коня —
И Отчаянье было названье ему!
Сенька схватился за голову, изображая отчаяние, замер, окаменел и в трагической позе скорбящего на могилке мраморного ангела закончил свое эффектное выступление.
– Браво! Бис! – закричал Василий Петрович, предварительно взглядом спросив супругу – это все или еще будут кони, люди, Люциферы?
Татьяна Ивановна забила в ладоши. Я тоже поаплодировала и оглянулась на Сашку. Та вняла моей молчаливой просьбе, усовестилась, перестала тихо ржать и вежливо похлопала.
– Ну как? – скорбный ангел отмер и обвел благодарную публику требовательным взглядом. – Что скажете? Только честно: мне нужно выбрать, «Балладу» читать или «Вересковый мед».
– «Мед» мы еще не доучили, – быстро сказала Татьяна Ивановна. – Вот приедете Сенечку в Москву забирать, тогда он вам «Мед» и расскажет.
– Тетя Лена? – племянник посмотрел на меня, побуждая высказаться.
– Ты проявил хороший вкус, это прекрасное стихотворение, молодец, – дипломатично похвалила я разом и Арсения Кузнецова, и Николая Гумилева.
– Деда Вася?
– С чувством читал! С душой! – одобрил простодушный Василий Петрович, вскинул над головой руки и потряс ими. – Сеня чемпион!
– И как хорошо запомнил текст, умничка, даже на трудных словах не сбился! – поспешила высказать свое авторитетное мнение Татьяна Ивановна.
– Мам?
– А? Что? – до Натки дошло, что от нее ждут оценки, и она встала, чтобы расцеловать декламатора. – Ты молодец, я тебя люблю!
– Саш? – Сенька вывернулся из материнских объятий и уставился на двоюродную сестру.
– Эмн… Ну, во‐первых, я несколько иначе вижу поэзию Гумилева, – сказал наш важный мэтр. – Мне кажется, в ней не настолько много буйной экспрессии…
– Чего? Скажи просто, что именно тебе не понравилось, – Сенька нахмурился.
Сашка пожала плечами, перестала важничать и сказала, как просили, просто:
– Чего ты скачешь, как те пять коней? И каждого из них персонально показываешь? Ты клоун в цирке? Или придурковатый стендапер? Встань спокойно, ровно и читай без выкрутасов! Иначе жюри оборжется, как эти кони.
– А про Додырчика им понравилось! – напомнил Сенька.
– И ты хочешь второй раз ту же фишку использовать? Не выйдет, брат!
Они заспорили, неуклонно сближаясь со стиснутыми кулаками. Мудрые старики Татьяна Ивановна и Василий Петрович тут же вмешались, загомонили про чай с вареньем и пироги с яблоками, и дискуссия об искусстве сценической речи не перешла в потасовку. Детей усадили за стол, а мы с Наткой вышли под предлогом необходимости вымыть руки.
На подступах к санузлу я прижала сестрицу к стенке и повторила свой вопрос:
– Что у тебя случилось, почему ты такая кислая?
– Поссорилась с Таганцевым, – призналась сестра.
– Как это у тебя получилось? – удивилась я. – Костя – воплощенное спокойствие и добродушие!
– Равнодушие! И бесчувственность!
– Не наговаривай на хорошего человека. Рассказывай, что у вас случилось, только быстро, пока чай не остыл и пироги не закончились.
– Ему позвонила какая-то баба. Он сказал: «Уже лечу!» – и умчался. А мы, между прочим, как раз любовью заняться собирались, – кратко доложила Натка и всхлипнула.
– Так это, может, какая-то рабочая баба? То есть служебная? В смысле сослуживица или даже начальница?
– Какая разница? – Натка с вызовом вздернула подбородок и не дала пролиться слезинкам. – Он ушел от меня к другой бабе, вот что важно! А когда я позвонила ему и потребовала объяснений, просто сказал: «Нат, мне некогда» – и бросил трубку!
– Так, может, он как раз в засаде лежал?
– С бабой-сослуживицей?!
– Тьфу ты! – расстроилась я. – Ты умудрилась поскандалить с мужиком без причины, поздравляю. На месте Таганцева я бы с тобой разговаривать перестала.
– Он и перестал.
– О? – такого я на самом деле не ожидала. – А ты что?
– А я все.
– В смысле?
– В смысле Люцифер подарил мне шестого коня!
– И? – я слегка подвисла.
– И отчаянье было названье ему!
– А‐а‐а… Ладно, пошли чай пить.
Мало на свете таких эффективных средств от отчаяния и уныния, как горячий чай со свежими пирогами.
Если бы Натка не отправила сына в деревню…
Если бы она не поссорилась с Таганцевым…
Если бы судьи не ходили на работу в присутствие, а трудились на удаленке, как газетчики, и сестра Лена смогла бы составить ей компанию…
Если бы рекламные менеджеры приносили побольше заказов и верстальщики у своих домашних компьютеров были бы плотно загружены…
Если бы да кабы, Натка не сидела бы в пустой квартире, не зная, чем себя занять, и не видя рядом человеческих лиц!
Хотя одно лицо вопросительно поглядывало на нее со всех зеркальных поверхностей, начиная от створок старого бабушкиного трельяжа до круглого бока металлического чайника.
В чайнике, кстати, лицо получалось особенно несимпатичное – одутловатое и кривое. Один короткий взгляд на него навевал тоску, уныние и пораженческие мысли о безвозвратно утраченных молодости и красоте.
Но почему же безвозвратно?
Натка взяла смартфон и посмотрела на другое человеческое лицо. Оно, в отличие от того, в пузатом чайнике, внушало симпатию и светлые надежды. Ну и зависть, конечно. Хотелось бы Натке выглядеть как эта Анна Ивановна Соколова, даже не в шестьдесят восемь, а, например, в пятьдесят шесть. Или даже в пятьдесят.
Подумав так, Натка задалась закономерным вопросом: какой подарок она хотела бы получить на свой пятидесятилетний юбилей? И, отметя несерьезные мысли о якобы лучших друзьях девушки – бриллиантах, сверкающих кабриолетах и меховых шубах, уверенно ответила: она хотела бы получить такой же, как у Соколовой, эльфийский иммунитет к некрасивой старости!
При подобной постановке вопроса потратиться на чудо-пилюли уже не казалось безрассудной глупостью. Ведь подарок на юбилей – это святое!
У Сеньки их тут много: по деревьям полазить, по стогам поскакать, попрыгать с крыши сарая на парашюте из простыни, покататься на собачьей упряжке, затейливо сочетающей самокат, картонный ящик и соседскую овчарку… Овчарка, к счастью, против такого рода игр не возражает, ее хозяева тоже. Татьяна Ивановна и Василий Петрович Сизовы любят Сеньку как родного внука. Вон как расстарались, чтобы достойно организовать его прослушивание.
– Николай Степанович Гумилев, «Баллада»! – торжественно возвестил Сенька.
Теперь уже я закашлялась – не ожидала, что племянник дорос до поэзии Серебряного века. В прошлом году Сенька выиграл школьный конкурс чтецов среди первоклассников с «Мойдодыром» Чуковского[1]. А теперь у нас, стало быть, все по-взрослому…
Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
И увидел небес молодое лицо…
Сенька декламировал, а я потихоньку озиралась. Сизовы слушали внимательно и умиленно, Сашка – с важным видом мэтра на телепрограмме «Голос», Натка – отстраненно, и физиономия у нее была подозрительно несчастная, как будто золотое с рубином кольцо Люцифер у нее лично отнял, чтобы подарить его другу-поэту.
– Что случилось? – шепотом спросила я, пользуясь моментом: Сенька как раз сообщил нам, что он смеялся порывам могучих коней и игре своего золотого кольца, после чего разразился поистине демоническим смехом. Не иначе у друга Люцифера научился!
– У? – безучастно отозвалась унылая Натка.
– Ты прям скорбь мировая, в чем дело?
– Потом, – сестра отвернулась.
Сенька на импровизированной сцене ударил коней свистящим бичом, направил их бег на выси сознания, увидел там деву с печальным лицом – и нам ее тоже показал, изобразив эту унылую особу жестами и мимикой (и приобретя в процессе особое сходство с Наткой). Зрители (за исключением грустной Натки) с большим интересом отследили, как Сенька отдал деве кольцо, а Люцифер загремел замком на воротах.
И, смеясь надо мной, презирая меня,
Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
Люцифер подарил мне шестого коня —
И Отчаянье было названье ему!
Сенька схватился за голову, изображая отчаяние, замер, окаменел и в трагической позе скорбящего на могилке мраморного ангела закончил свое эффектное выступление.
– Браво! Бис! – закричал Василий Петрович, предварительно взглядом спросив супругу – это все или еще будут кони, люди, Люциферы?
Татьяна Ивановна забила в ладоши. Я тоже поаплодировала и оглянулась на Сашку. Та вняла моей молчаливой просьбе, усовестилась, перестала тихо ржать и вежливо похлопала.
– Ну как? – скорбный ангел отмер и обвел благодарную публику требовательным взглядом. – Что скажете? Только честно: мне нужно выбрать, «Балладу» читать или «Вересковый мед».
– «Мед» мы еще не доучили, – быстро сказала Татьяна Ивановна. – Вот приедете Сенечку в Москву забирать, тогда он вам «Мед» и расскажет.
– Тетя Лена? – племянник посмотрел на меня, побуждая высказаться.
– Ты проявил хороший вкус, это прекрасное стихотворение, молодец, – дипломатично похвалила я разом и Арсения Кузнецова, и Николая Гумилева.
– Деда Вася?
– С чувством читал! С душой! – одобрил простодушный Василий Петрович, вскинул над головой руки и потряс ими. – Сеня чемпион!
– И как хорошо запомнил текст, умничка, даже на трудных словах не сбился! – поспешила высказать свое авторитетное мнение Татьяна Ивановна.
– Мам?
– А? Что? – до Натки дошло, что от нее ждут оценки, и она встала, чтобы расцеловать декламатора. – Ты молодец, я тебя люблю!
– Саш? – Сенька вывернулся из материнских объятий и уставился на двоюродную сестру.
– Эмн… Ну, во‐первых, я несколько иначе вижу поэзию Гумилева, – сказал наш важный мэтр. – Мне кажется, в ней не настолько много буйной экспрессии…
– Чего? Скажи просто, что именно тебе не понравилось, – Сенька нахмурился.
Сашка пожала плечами, перестала важничать и сказала, как просили, просто:
– Чего ты скачешь, как те пять коней? И каждого из них персонально показываешь? Ты клоун в цирке? Или придурковатый стендапер? Встань спокойно, ровно и читай без выкрутасов! Иначе жюри оборжется, как эти кони.
– А про Додырчика им понравилось! – напомнил Сенька.
– И ты хочешь второй раз ту же фишку использовать? Не выйдет, брат!
Они заспорили, неуклонно сближаясь со стиснутыми кулаками. Мудрые старики Татьяна Ивановна и Василий Петрович тут же вмешались, загомонили про чай с вареньем и пироги с яблоками, и дискуссия об искусстве сценической речи не перешла в потасовку. Детей усадили за стол, а мы с Наткой вышли под предлогом необходимости вымыть руки.
На подступах к санузлу я прижала сестрицу к стенке и повторила свой вопрос:
– Что у тебя случилось, почему ты такая кислая?
– Поссорилась с Таганцевым, – призналась сестра.
– Как это у тебя получилось? – удивилась я. – Костя – воплощенное спокойствие и добродушие!
– Равнодушие! И бесчувственность!
– Не наговаривай на хорошего человека. Рассказывай, что у вас случилось, только быстро, пока чай не остыл и пироги не закончились.
– Ему позвонила какая-то баба. Он сказал: «Уже лечу!» – и умчался. А мы, между прочим, как раз любовью заняться собирались, – кратко доложила Натка и всхлипнула.
– Так это, может, какая-то рабочая баба? То есть служебная? В смысле сослуживица или даже начальница?
– Какая разница? – Натка с вызовом вздернула подбородок и не дала пролиться слезинкам. – Он ушел от меня к другой бабе, вот что важно! А когда я позвонила ему и потребовала объяснений, просто сказал: «Нат, мне некогда» – и бросил трубку!
– Так, может, он как раз в засаде лежал?
– С бабой-сослуживицей?!
– Тьфу ты! – расстроилась я. – Ты умудрилась поскандалить с мужиком без причины, поздравляю. На месте Таганцева я бы с тобой разговаривать перестала.
– Он и перестал.
– О? – такого я на самом деле не ожидала. – А ты что?
– А я все.
– В смысле?
– В смысле Люцифер подарил мне шестого коня!
– И? – я слегка подвисла.
– И отчаянье было названье ему!
– А‐а‐а… Ладно, пошли чай пить.
Мало на свете таких эффективных средств от отчаяния и уныния, как горячий чай со свежими пирогами.
Если бы Натка не отправила сына в деревню…
Если бы она не поссорилась с Таганцевым…
Если бы судьи не ходили на работу в присутствие, а трудились на удаленке, как газетчики, и сестра Лена смогла бы составить ей компанию…
Если бы рекламные менеджеры приносили побольше заказов и верстальщики у своих домашних компьютеров были бы плотно загружены…
Если бы да кабы, Натка не сидела бы в пустой квартире, не зная, чем себя занять, и не видя рядом человеческих лиц!
Хотя одно лицо вопросительно поглядывало на нее со всех зеркальных поверхностей, начиная от створок старого бабушкиного трельяжа до круглого бока металлического чайника.
В чайнике, кстати, лицо получалось особенно несимпатичное – одутловатое и кривое. Один короткий взгляд на него навевал тоску, уныние и пораженческие мысли о безвозвратно утраченных молодости и красоте.
Но почему же безвозвратно?
Натка взяла смартфон и посмотрела на другое человеческое лицо. Оно, в отличие от того, в пузатом чайнике, внушало симпатию и светлые надежды. Ну и зависть, конечно. Хотелось бы Натке выглядеть как эта Анна Ивановна Соколова, даже не в шестьдесят восемь, а, например, в пятьдесят шесть. Или даже в пятьдесят.
Подумав так, Натка задалась закономерным вопросом: какой подарок она хотела бы получить на свой пятидесятилетний юбилей? И, отметя несерьезные мысли о якобы лучших друзьях девушки – бриллиантах, сверкающих кабриолетах и меховых шубах, уверенно ответила: она хотела бы получить такой же, как у Соколовой, эльфийский иммунитет к некрасивой старости!
При подобной постановке вопроса потратиться на чудо-пилюли уже не казалось безрассудной глупостью. Ведь подарок на юбилей – это святое!