Что ты натворил
Часть 2 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Что происходит?
— Понятия не имею.
— Ты правда не помнишь, как здесь оказался?
— Я серьезно. Я ничего не помню.
— Наверное, хорошо посидели вчера.
Лиам осмотрел себя. Он был мокрым и до сих пор дрожал. От плеча к груди тянулась толстая царапина. На вид свежая.
— Подожди. Ты сказала, я спал на диване?
— Явно всю ночь. Я проснулась около четырех и поняла, что тебя нет в кровати. Спустилась поискать, ты лежал на диване и храпел, как пьяный дурак. От тебя несло алкоголем. Неплохо было бы позвонить и предупредить, что будешь так поздно. Ты же знаешь, как я нервничаю.
— Извини. Я собирался позвонить. Полагаю, вечер просто вышел из-под контроля.
Лиам начал вытираться. В голосе Ванессы прорезались знакомые нотки. Она сердилась, а ему не хотелось опять ругаться. Тут она спросила у него, во сколько он пришел. Перестав вытираться, он замер как вкопанный, а его глаза на мгновение остекленели.
— Честно говоря, понятия не имею, — прошептал он больше себе, чем жене. — Этого я тоже не помню.
— О, это утешает. Соскучился по студенческим денькам, да? — Ванесса сняла с вешалки второе полотенце и принялась вытирать воду с пола. — Лиам, ты взрослый человек. Слишком взрослый, чтоб напиваться до отключки.
Она подняла глаза на него и показала пальцем:
— Что с твоей грудью?
Лиам ничего не ответил.
— Ага, знаю. Ты не помнишь.
Она закончила вытирать пол, перегнулась через бортик ванны и вытащила пробку. Он смотрел, как она подбирает его трусы около раковины, комкает и сует в карман халата. Она всегда убирается, когда злится. Будь это незначительный спор, после которого она начинает вытирать пыль, или крупная ссора, требующая реорганизации стенного шкафа, — уборка и гнев идут рука об руку. Так было с их самой первой встречи.
— Где твоя одежда? — спросила Ванесса.
От бульканья воды в сливе легкие Лиама снова сдавило, как будто он опять тонет. Его затошнило.
— В гостиной?
— Нет, там нету.
Он оглядел ванную, но одежды нигде не было.
— Неважно. Я не хочу знать. — Ванесса бросила мокрое полотенце в корзину для грязного белья и поправила развязавшийся пояс халата. — И с кем ты вчера пил? Не сомневаюсь, что твой брат тоже был.
— Да, Шон был, — соврал Лиам.
Он ничего не помнит о прошедшем вечере. Что случилось? Каким образом он оказался в ванне?
— Кто еще?
— Несколько ребят из участка. Ты их не знаешь.
Ванесса направилась к двери.
— Ты — криминалист полицейского управления Филадельфии. Тебе не кажется, что надо вести себя более ответственно?
— Всего один вечер.
— Лиам, ты вырубился. Как школьник, ворующий выпивку из родительского шкафчика и не умеющий себя контролировать.
— Прости.
Лицо Ванессы еле заметно напряглось. Она замолчала и отвернулась.
— Одевайся, а я сварю кофе. Ты опаздываешь.
Лиам проводил ее взглядом. Дыхание почти выровнялось, и в тишине ванной он попытался восстановить в памяти вечер. Но не смог вспомнить ничего, ни единой детали. Когда в последний раз он так напивался? Вода продолжала утекать, с журчанием и даже некоторым свистом.
— И помой ботинки, — крикнула Ванесса из коридора. — Ты оставил их у лестницы. Я чуть не убилась, когда спускалась утром.
— Ладно.
Лиам встал с унитаза и прошел в спальню. Его сотовый лежал на тумбочке. Лиам схватил его, прижал большой палец к сканеру, и телефон ожил. Может быть, получится восстановить свои шаги по звонкам или сообщениям?
— Кофе готов!
— Сейчас спущусь!
После четырех часов дня новых сообщений не было. Последнее пришло от брата, который спрашивал, нужны ли ему билеты на хоккей. Теперь, прочитав текст, он вспомнил про билеты, но все остальное после этого момента было как в тумане. Он перешел к записям и увидел голосовое сообщение, поступившее в восемь часов. Серое, значит, он его уже прослушал, но сейчас не помнил ни звонка, ни сообщения. Он нажал на воспроизведение.
«Привет, это я. Получила твое сообщение, но не вижу тебя. Где ты? Позвони».
Лиам сразу же узнал голос. Керри. Она говорила про какое-то сообщение, которое он ей отправил. Он еще раз проверил в отправленных и ничего не обнаружил. Проверил удаленные, но и там ничего не было. Он пересек спальню, выглянул в коридор и закрыл дверь. Оставшись один, он набрал номер Керри и стал ждать.
«Привет, вы позвонили мне, и если знаете, кто я, оставьте сообщение, и я…»
Он сбросил звонок и кинул телефон обратно на тумбочку. В тишине спальни было слышно, как за окном поют птицы. Знак нового дня. Нового начала. Как у них с Ванессой. Один день, потом другой, а там и следующий. Им еще предстояло работать над своим браком.
Лиаму было шесть лет, когда мама пыталась его убить. Это случилось через одиннадцать месяцев после того, как они с Шоном потеряли отца в автомобильной аварии из-за неисправных тормозов. Мама не вынесла утраты и после смерти мужа все глубже погружалась в саморазрушение. Это было самое страшное, что Лиам видел за свою недолгую жизнь. Женщина, от которой он зависел, стала мрачной и впала в депрессию, отгородилась от обоих сыновей и общалась глухим мычанием и наклонами головы вместо настоящих слов. Большую часть времени они с Шоном пытались понять, что означают эти жесты и звуки и как на них отвечать. Иногда они угадывали. Но чаще ошибались. За те одиннадцать месяцев их мама перестала есть и готовить, а в свой последний день даже не смогла подняться с кровати, чтобы проводить их в школу. Отец был ее миром, и он умер. Весь тот год она умирала вместе с ним. Они с Шоном даже не догадывались, что ждало их дома тем вечером. Эти воспоминания, эти события остались выжженными в его душе словно раскаленным клеймом.
Пока Лиам одевался, птицы продолжали свою утреннюю песню. Голова болела, он силился вспомнить хоть что-нибудь из вчерашнего вечера, но ничего не получалось. Он задумался, вернется ли к нему память. Должна же, верно? Вероятно, к тому времени, как он приедет на работу. Нет смысла психовать. Кроме того, там будет Шон. Он расспросит брата и будет надеяться, что не натворил никаких глупостей. Если это не поможет, он дозвонится до Керри. Кто-то же должен знать. Пробуждение в ванне его напугало. Как он там оказался? Насколько был не в себе?
Глава 2
Тело Александра Скалли закрывала белая простыня. Это лучшее, что могли сделать приехавшие на вызов полицейские до окончания первичного осмотра, и только потом его можно будет упаковать в мешок для трупов, чтобы отвезти криминалистам. Шон Двайер пристально смотрел на жертву, как будто простыни не было вовсе. Как будто труп мог сесть и рассказать ему, кто это сделал. Но в подобном откровении, сверхъестественном или нет, не было необходимости. Шон и так знал, кто виновен.
Полицейское управление Филадельфии расследует примерно шестнадцать тысяч насильственных преступлений в год. Приблизительно триста из них — убийства. Для работавшего детективом в отделе убийств Шона большинство случаев были довольно банальными и незапоминающимися: разборки между бандами, домашнее насилие, закончившееся непреднамеренным убийством, скрывшиеся с места ДТП водители. Вышел на смену, отработал и забыл. Когда на двадцать один район приходится триста пятьдесят убийств, нет времени строить из себя Перри Мейсона[1]. Обычно тот, на кого падает подозрение, и есть убийца, и дело раскрывается без особой помпы. В этих убийствах нет голливудского блеска. Проза жизни, и, как и бывает в жизни, львиная доля работы ничем не примечательна. Но этот случай был не из таких.
Шон потер щетину на квадратном подбородке и рассеянно подергал значок у себя на шее. Он работал в полиции двенадцать лет. Семь — в отделе убийств. Он думал, что к этому времени уже повидал все, но это место преступления заставило его остолбенеть. Поразительно, с какой жестокостью можно причинить смерть.
Медики ждали снаружи в своем фургоне. Было еще рано, но скоро начнется утренняя суета. Дежуривший перед магазином патруль быстро прогонял пытавшихся поглазеть прохожих, но таких было мало. Город по большей части только просыпался. У них еще есть время до того, как сюда набегут зеваки.
В дверь вошел Дон Карпентер, напарник Шона. Высокий симпатичный афроамериканец, лет на пятнадцать старше Шона. Казалось, он не ходит, а плавает. В его движениях не было никакой резкости. Он нравился женщинам, но был верным мужем, что только добавляло ему привлекательности. Он был единственным напарником Шона, а также его наставником в первый год. За это время их общение вышло далеко за пределы работы.
— Извини за опоздание, — сказал Дон.
В ответ Шон только отмахнулся и перевел разговор на другую тему:
— Как твоя мама?
— Вчера вечером заснула перед телевизором. А когда проснулась, не понимала, где находится. Запаниковала. Не слушала сиделок, так что они вызвали меня.
— Это случается все чаще.
— Знаю. Если так пойдет и дальше, возможно, придется перевезти ее поближе к себе. Я не могу мотаться в Дойлстаун каждый раз, когда у нее провалы в памяти. Это тяжело, — посетовал Дон и показал на простыню, прикрывающую мистера Скалли. — Нашли что-нибудь?
— Не особо. Жертве семьдесят два года. Владел магазином практически всю жизнь. Мы отправили патрульную машину за его женой, чтобы ее доставили к криминалистам для опознания.
Дон наклонился и оттянул простыню.
— Господи, — пробормотал он. — Можно сразу отправляться за зубной картой. От лица мало что осталось.
— Похоже, взлома не было. Полицию вызвал курьер, который привез посылку утром. Мы полагаем, что владелец знал убийцу. Магазин закрывается в восемь, приблизительное время смерти около полуночи.
— Криминалисты нашли отпечатки?
— Больше, чем надо. Входная дверь, стеклянный прилавок, полки, черный ход — им придется попотеть. Это канцелярский магазин за две недели до Пасхи. Мужик был занят.
Дон показал на камеру видеонаблюдения в углу под потолком.
— Есть запись?
Шон покачал головой:
— Камера передает на компьютер в дальней комнате. Системный блок пропал. Мы проверили кассы: наличных нет. То же самое с сейфом. Но есть выписки с кредиток и чеки.
— Системный блок? Кто пользуется системными блоками?
— Как я сказал, ему было семьдесят два года.
Пока Дон шарил за прилавком, Шон обошел магазин. Если не считать самого убийства, больше ничего не тронули. Поздравительные открытки лежали в своих ячейках рядом со стеклянными статуэтками и музыкальными шкатулками, которые оставались в своих витринах. С потолка свисали вырезанные из бумаги пасхальные яйца и легко покачивались от ветерка, которого он не ощущал. Никаких следов борьбы.
— Понятия не имею.
— Ты правда не помнишь, как здесь оказался?
— Я серьезно. Я ничего не помню.
— Наверное, хорошо посидели вчера.
Лиам осмотрел себя. Он был мокрым и до сих пор дрожал. От плеча к груди тянулась толстая царапина. На вид свежая.
— Подожди. Ты сказала, я спал на диване?
— Явно всю ночь. Я проснулась около четырех и поняла, что тебя нет в кровати. Спустилась поискать, ты лежал на диване и храпел, как пьяный дурак. От тебя несло алкоголем. Неплохо было бы позвонить и предупредить, что будешь так поздно. Ты же знаешь, как я нервничаю.
— Извини. Я собирался позвонить. Полагаю, вечер просто вышел из-под контроля.
Лиам начал вытираться. В голосе Ванессы прорезались знакомые нотки. Она сердилась, а ему не хотелось опять ругаться. Тут она спросила у него, во сколько он пришел. Перестав вытираться, он замер как вкопанный, а его глаза на мгновение остекленели.
— Честно говоря, понятия не имею, — прошептал он больше себе, чем жене. — Этого я тоже не помню.
— О, это утешает. Соскучился по студенческим денькам, да? — Ванесса сняла с вешалки второе полотенце и принялась вытирать воду с пола. — Лиам, ты взрослый человек. Слишком взрослый, чтоб напиваться до отключки.
Она подняла глаза на него и показала пальцем:
— Что с твоей грудью?
Лиам ничего не ответил.
— Ага, знаю. Ты не помнишь.
Она закончила вытирать пол, перегнулась через бортик ванны и вытащила пробку. Он смотрел, как она подбирает его трусы около раковины, комкает и сует в карман халата. Она всегда убирается, когда злится. Будь это незначительный спор, после которого она начинает вытирать пыль, или крупная ссора, требующая реорганизации стенного шкафа, — уборка и гнев идут рука об руку. Так было с их самой первой встречи.
— Где твоя одежда? — спросила Ванесса.
От бульканья воды в сливе легкие Лиама снова сдавило, как будто он опять тонет. Его затошнило.
— В гостиной?
— Нет, там нету.
Он оглядел ванную, но одежды нигде не было.
— Неважно. Я не хочу знать. — Ванесса бросила мокрое полотенце в корзину для грязного белья и поправила развязавшийся пояс халата. — И с кем ты вчера пил? Не сомневаюсь, что твой брат тоже был.
— Да, Шон был, — соврал Лиам.
Он ничего не помнит о прошедшем вечере. Что случилось? Каким образом он оказался в ванне?
— Кто еще?
— Несколько ребят из участка. Ты их не знаешь.
Ванесса направилась к двери.
— Ты — криминалист полицейского управления Филадельфии. Тебе не кажется, что надо вести себя более ответственно?
— Всего один вечер.
— Лиам, ты вырубился. Как школьник, ворующий выпивку из родительского шкафчика и не умеющий себя контролировать.
— Прости.
Лицо Ванессы еле заметно напряглось. Она замолчала и отвернулась.
— Одевайся, а я сварю кофе. Ты опаздываешь.
Лиам проводил ее взглядом. Дыхание почти выровнялось, и в тишине ванной он попытался восстановить в памяти вечер. Но не смог вспомнить ничего, ни единой детали. Когда в последний раз он так напивался? Вода продолжала утекать, с журчанием и даже некоторым свистом.
— И помой ботинки, — крикнула Ванесса из коридора. — Ты оставил их у лестницы. Я чуть не убилась, когда спускалась утром.
— Ладно.
Лиам встал с унитаза и прошел в спальню. Его сотовый лежал на тумбочке. Лиам схватил его, прижал большой палец к сканеру, и телефон ожил. Может быть, получится восстановить свои шаги по звонкам или сообщениям?
— Кофе готов!
— Сейчас спущусь!
После четырех часов дня новых сообщений не было. Последнее пришло от брата, который спрашивал, нужны ли ему билеты на хоккей. Теперь, прочитав текст, он вспомнил про билеты, но все остальное после этого момента было как в тумане. Он перешел к записям и увидел голосовое сообщение, поступившее в восемь часов. Серое, значит, он его уже прослушал, но сейчас не помнил ни звонка, ни сообщения. Он нажал на воспроизведение.
«Привет, это я. Получила твое сообщение, но не вижу тебя. Где ты? Позвони».
Лиам сразу же узнал голос. Керри. Она говорила про какое-то сообщение, которое он ей отправил. Он еще раз проверил в отправленных и ничего не обнаружил. Проверил удаленные, но и там ничего не было. Он пересек спальню, выглянул в коридор и закрыл дверь. Оставшись один, он набрал номер Керри и стал ждать.
«Привет, вы позвонили мне, и если знаете, кто я, оставьте сообщение, и я…»
Он сбросил звонок и кинул телефон обратно на тумбочку. В тишине спальни было слышно, как за окном поют птицы. Знак нового дня. Нового начала. Как у них с Ванессой. Один день, потом другой, а там и следующий. Им еще предстояло работать над своим браком.
Лиаму было шесть лет, когда мама пыталась его убить. Это случилось через одиннадцать месяцев после того, как они с Шоном потеряли отца в автомобильной аварии из-за неисправных тормозов. Мама не вынесла утраты и после смерти мужа все глубже погружалась в саморазрушение. Это было самое страшное, что Лиам видел за свою недолгую жизнь. Женщина, от которой он зависел, стала мрачной и впала в депрессию, отгородилась от обоих сыновей и общалась глухим мычанием и наклонами головы вместо настоящих слов. Большую часть времени они с Шоном пытались понять, что означают эти жесты и звуки и как на них отвечать. Иногда они угадывали. Но чаще ошибались. За те одиннадцать месяцев их мама перестала есть и готовить, а в свой последний день даже не смогла подняться с кровати, чтобы проводить их в школу. Отец был ее миром, и он умер. Весь тот год она умирала вместе с ним. Они с Шоном даже не догадывались, что ждало их дома тем вечером. Эти воспоминания, эти события остались выжженными в его душе словно раскаленным клеймом.
Пока Лиам одевался, птицы продолжали свою утреннюю песню. Голова болела, он силился вспомнить хоть что-нибудь из вчерашнего вечера, но ничего не получалось. Он задумался, вернется ли к нему память. Должна же, верно? Вероятно, к тому времени, как он приедет на работу. Нет смысла психовать. Кроме того, там будет Шон. Он расспросит брата и будет надеяться, что не натворил никаких глупостей. Если это не поможет, он дозвонится до Керри. Кто-то же должен знать. Пробуждение в ванне его напугало. Как он там оказался? Насколько был не в себе?
Глава 2
Тело Александра Скалли закрывала белая простыня. Это лучшее, что могли сделать приехавшие на вызов полицейские до окончания первичного осмотра, и только потом его можно будет упаковать в мешок для трупов, чтобы отвезти криминалистам. Шон Двайер пристально смотрел на жертву, как будто простыни не было вовсе. Как будто труп мог сесть и рассказать ему, кто это сделал. Но в подобном откровении, сверхъестественном или нет, не было необходимости. Шон и так знал, кто виновен.
Полицейское управление Филадельфии расследует примерно шестнадцать тысяч насильственных преступлений в год. Приблизительно триста из них — убийства. Для работавшего детективом в отделе убийств Шона большинство случаев были довольно банальными и незапоминающимися: разборки между бандами, домашнее насилие, закончившееся непреднамеренным убийством, скрывшиеся с места ДТП водители. Вышел на смену, отработал и забыл. Когда на двадцать один район приходится триста пятьдесят убийств, нет времени строить из себя Перри Мейсона[1]. Обычно тот, на кого падает подозрение, и есть убийца, и дело раскрывается без особой помпы. В этих убийствах нет голливудского блеска. Проза жизни, и, как и бывает в жизни, львиная доля работы ничем не примечательна. Но этот случай был не из таких.
Шон потер щетину на квадратном подбородке и рассеянно подергал значок у себя на шее. Он работал в полиции двенадцать лет. Семь — в отделе убийств. Он думал, что к этому времени уже повидал все, но это место преступления заставило его остолбенеть. Поразительно, с какой жестокостью можно причинить смерть.
Медики ждали снаружи в своем фургоне. Было еще рано, но скоро начнется утренняя суета. Дежуривший перед магазином патруль быстро прогонял пытавшихся поглазеть прохожих, но таких было мало. Город по большей части только просыпался. У них еще есть время до того, как сюда набегут зеваки.
В дверь вошел Дон Карпентер, напарник Шона. Высокий симпатичный афроамериканец, лет на пятнадцать старше Шона. Казалось, он не ходит, а плавает. В его движениях не было никакой резкости. Он нравился женщинам, но был верным мужем, что только добавляло ему привлекательности. Он был единственным напарником Шона, а также его наставником в первый год. За это время их общение вышло далеко за пределы работы.
— Извини за опоздание, — сказал Дон.
В ответ Шон только отмахнулся и перевел разговор на другую тему:
— Как твоя мама?
— Вчера вечером заснула перед телевизором. А когда проснулась, не понимала, где находится. Запаниковала. Не слушала сиделок, так что они вызвали меня.
— Это случается все чаще.
— Знаю. Если так пойдет и дальше, возможно, придется перевезти ее поближе к себе. Я не могу мотаться в Дойлстаун каждый раз, когда у нее провалы в памяти. Это тяжело, — посетовал Дон и показал на простыню, прикрывающую мистера Скалли. — Нашли что-нибудь?
— Не особо. Жертве семьдесят два года. Владел магазином практически всю жизнь. Мы отправили патрульную машину за его женой, чтобы ее доставили к криминалистам для опознания.
Дон наклонился и оттянул простыню.
— Господи, — пробормотал он. — Можно сразу отправляться за зубной картой. От лица мало что осталось.
— Похоже, взлома не было. Полицию вызвал курьер, который привез посылку утром. Мы полагаем, что владелец знал убийцу. Магазин закрывается в восемь, приблизительное время смерти около полуночи.
— Криминалисты нашли отпечатки?
— Больше, чем надо. Входная дверь, стеклянный прилавок, полки, черный ход — им придется попотеть. Это канцелярский магазин за две недели до Пасхи. Мужик был занят.
Дон показал на камеру видеонаблюдения в углу под потолком.
— Есть запись?
Шон покачал головой:
— Камера передает на компьютер в дальней комнате. Системный блок пропал. Мы проверили кассы: наличных нет. То же самое с сейфом. Но есть выписки с кредиток и чеки.
— Системный блок? Кто пользуется системными блоками?
— Как я сказал, ему было семьдесят два года.
Пока Дон шарил за прилавком, Шон обошел магазин. Если не считать самого убийства, больше ничего не тронули. Поздравительные открытки лежали в своих ячейках рядом со стеклянными статуэтками и музыкальными шкатулками, которые оставались в своих витринах. С потолка свисали вырезанные из бумаги пасхальные яйца и легко покачивались от ветерка, которого он не ощущал. Никаких следов борьбы.