Чистильщики

Снял с себя одежду, оставшись в одних трусах. По-хорошему надо было бы и трусы снять, чтобы не пачкать, но очень уж не хотелось елозить своим мужским достоинством по грязному камню, усыпанному окаменевшим крысиным дерьмом. Вдруг оно заразно? Хотя… что теперь ему зараза? Толя все рассказал! Теперь ему, Юсасу, не страшны ни яды, ни болезни! Живи и радуйся! Даже представить невозможно — неужели правда? Но Толя не врет. Он вообще никогда Юсасу не врал и сейчас не врет. Юсас ему верит. Единственному — во всем мире.

Подпрыгнул, уцепился руками за отдушину, легко подтянулся и втянул тело в узкую щель. Кто вот может подумать, что некто так — рраз! — и заберется в эту узкую нору? Тут ведь как — главное, чтобы голова прошла. А остальное можно подтянуть! Его учили пролезать в такие дырки, не только тому, как срезать кошельки и доставать их из глубины плащей. Воры не только на улице воруют, они еще и в дома забираются.

Вот только Юсасу так и не пришлось воспользоваться этим умением. Не любил он лазить по домам. Не нравилось. Да и опасно — можно угодить в такую жуткую ловушку, что потом сто раз пожалеешь, что в этот дом забрался! Рассказывали, как удачливый вор-домушник Сессиль Рыжий попался в магическую ловушку, установленную в одном из богатых домов. Обычные ловушки такого типа срабатывают, когда ты ставишь ногу в определенное место на полу или на лестнице. Настораживают их обычно на ночь, когда по дому никто не ходит. Или тогда, когда хозяева выезжают из дома, и на месте остается только сторож и слуги, присматривающие за порядком. Вот в такой пустой дом Сессиль и забрался — за богатой добычей, надо думать. Ну вот и… добыл. Ловушка не просто включала трубы и барабаны, которые начинали выть и грохотать, она оказалась еще и с секретом — из стены выскочили клинки и начисто отсекли Сессилю ноги. Он даже пискнуть не успел. Сразу не умер, лежал, истекая кровью возле своих отрубленных ступней. Живучий парень. Но лучше бы умер, потому что когда прибежали сторожа, они схватили вора на месте преступления, перевязали, чтобы палач затем посадил его на кол. Страшная смерть! Вот так медленно умираешь, все понимая, зная, что назад хода нет, и ты считай уже труп, а у тебя в животе медленно пробирается мимо сердца твоя окровавленная смерть. Бррр!

Но лазить по домам Юсас все равно умел и прекрасно знал, что отдушины и воздуховоды — суть воровская дорога. И если ты небольшого роста, худенький и сильный — то всегда можешь пройти по этим воздуховодам туда, куда захочешь. Или туда, куда пустят тебя эти самые воздуховоды, которые все и всегда строят по одному образу и подобию.

Строители — жуткие ревнители старозаветных обычаев. Вот положено так, чтобы воздуховод был определенного размера — значит, так тому и быть. И нечего вносить никаких других изменений! Все изменения — от демонов, и суть наущение поганых! И блажь заказчика-идиота! Что суть одно и то же, что и влияние демонов.

Нащупал нож, украденный у «крысы», ухмыльнулся — красиво вышло! Даже и не почуял тюремщик, как нож покинул свой «дом» за отворотом куртки! «Крыса» без кинжала — это как настоящая крыса без зубов. Только пришлось поломать голову, чтобы понять — где этот нож у него прицеплен. На поясе не было, так что должен был быть прикреплен где-то под курткой. Ну вот и… нашел! Пусть теперь думает, где потерял! Придурок!

Нет, ну так-то Юсас совсем не плохо к нему относится — он ведь с напарником его спас! И даже того гада избил! Но все равно — по чьей вине Юсас потерпел такие страдания? Не «крысы» ли заточили его в темницу, а потом страшно пытали?

Впрочем — пытали-то точно не «крысы». Палач. И Юсас это дело так не оставит. Он не злопамятный. Просто у него память хорошая.

Уже неделю Юсас ползает по воздуховодам. Пока что безрезультатно. Что ищет? Ясное дело — что ищет, Толю ищет! Найдет, и уйдут они вместе из этой проклятой башни! Точно — уйдут! И демон с ним, с этим золотом! Потом за ним вернутся. Выкопают и опять уйдут. А может и не уйдут. Может тут останутся — где-нибудь на окраине империи. Кто там их искать будет? Или будет?

Юсас подумал и пополз вправо от своей комнаты. В этот раз он решил обследовать другую сторону башни. По крайней мере — доступную ему ближнюю часть башни. Ползти далеко пока что не хотелось — передвигаться по маленькому тоннелю довольно-таки трудно, локти обдираются в кровь, и… ох уж это крысиное дерьмо! Такое ощущение, что все крысы со всего мира собрались здесь, чтобы погадить! Сортир тут устроили, хвостатые поганцы!

Раз-раз, раз-раз… локти двигаются, толкают, голое пузо холодит старый камень башни. Сколько ей лет? Сотни? Тысячи? Сколько дыханий людей впитал этот камень? Сколько вздохов умирающих в камерах под башней? Сколько стонов боли слышали эти камни, сколько лихорадочных признаний в том, чего не совершали?

Какой идиот придумал пытки? Ведь если человека пытают, он сознается во всем, даже в том, чего и не совершал! Так какой смысл тогда его пытать? ЗАЧЕМ? Ради удовлетворения своих извращенческих наклонностей?

Юсас считал — именно так и есть. Нормальные люди в палачи не пойдут. Он точно видел — этот проклятый старик наслаждался его муками! Он буквально кончал, когда видел и слышал, как Юсас дергался от боли, исходя криками и стонами! Мерзкая тварь…

Еще, еще вперед… вот и ниша. Интересно сделано! Везде, там, где есть большие комнаты, в которых могут поместиться несколько десятков человек — имеются ниши возле отдушин. Здесь тоннель воздуховода как бы прерывается, расширяясь в довольно-таки широкую нишу, в которой спокойно может встать крупный и высокий человек.

Что это такое? Зачем эти ниши? Да ясное дело — зачем! Лучник тут стоит. Или арбалетчик. Отсюда хорошо видна часть комнаты, а иногда — и вся комната. И эта самая комната прекрасно простреливается именно из такой отдушины. Дельная придумка, точно! Все, кто будет находиться в комнате — под прицелом.

Но что хорошо у этой самой отдушины, это то, что к ней подходит узкий лаз-коридор, явно выводящий уже к общему коридору, по которому передвигаются все люди. И это значит — можно выйти из башни — ежели правильно выбрать свою дорогу.

Дорогу! Вот в этом и весь вопрос, какую дорогу выбрать — чтобы не нарваться на охрану! Чем Юсас уже неделю и занимается — кроме поисков Толи. Толю он найдет, рано или поздно, а вот с дорогой для бегства сложнее. Слишком тяжелая, трудоемкая это работа. И медленная. Попробуй-ка, обползай все эти проклятые тоннели! Вот если бы Толя был таким худым, как Юсас, если бы он мог забраться в тоннель — все было бы гораздо легче! А он, с его плечищами — застрянет в отдушине, даже и не проникнув в воздуховод!

Впрочем — да чего эта ерунда ему в голову лезет!? Зачем Толе по тоннелям крысиное дерьмо в кожу втирать?! Это Юсасу надо найти брата, спуститься к нему, и тот отправит их обоих в иной мир! В свой мир, где не пытают, и люди такие же хорошие, как и Толя! Где у него есть мама, жена и брат! И они конечно же полюбят Юсаса! Ведь он тоже хороший! Его нельзя не полюбить! Его обязательно надо полюбить!

Юсас выбрался из тоннеля в нишу и начал спускаться по ступенькам лаза. Босые ноги ступали тихо, не громче, чем если бы по тоннелю шел кухонный кот. Спускаться было вообще-то скорее всего бесполезно — эти ходы к нишам везде заперты (видимо замки висят снаружи), но кто знает, а вдруг ему повезет?

Юсас толкнул дверь. Вернее не толкнул, а тихо-тихо на нее надавил. Так, чтобы не скрипнула и чтобы не открылась нараспашку. Подождал, прислушался, достал из зубов зажатый в них нож (Противно, кстати! Держать приходится за рукоять, а она воняет — то ли кровью, то ли… не хочется думать — чем!). Ножом Юсас владеть умел. Не мастер, конечно, но подрезать кошель и полоснуть человека так, что ему мало не покажется — это запросто. Старый вор научил его приемам владения ножом, и теперь, при его скорости и силе — Юсас был очень опасным противником.

Ножа ему только не хватало! Ох, как не хватало ножа! А теперь, когда у скорпиона есть жало — попробуйте, возьмите! Это вам не безоружных мальчиков бить!





Глава 6




Шаг. Еще шаг.

«Ты должен превратиться в тень! В стену! В пол!» — так говорил старый вор, который учил Юсаса своему ремеслу. Во время учебы начинающие воры ходили по этажу здания почти в полной темноте, и если кто-то сдвигал какую-либо вещь и тем более натыкался на нее и ронял, или падал — наказание было неотвратимым. Потом ни сесть на задницу, ни лечь на спину. Рука у старого вора была крепкой, а палка упругой и достаточно длинной.

Эту науку вбили в Юсаса крепко-накрепко, на всю его совсем не длинную жизнь. И он совершенно неосознанно делал все так, как его учили — двигался плавно, без рывков, потому, что быстрое хаотичное движение объекта глаз человека улавливает сразу, воспринимая его как опасность. В отличие от плавного и медленного движения, которое присуще текущей воде, или пролетающим по небу облакам. Хочешь быть незаметным — двигайся медленно и плавно — это знает каждый вор и каждый лазутчик.

А еще — нужно идти возле стены, наступая всей ступней и будто ощупывая ей путь впереди себя. Твои ноги должны превратиться в руки, в гибкие щупальца, которыми ты «пробуешь» свою дорогу. Так не скрипнет половица, и так меньше шансов наступить на ловушку. Кроме всего прочего, если ты прижимаешься к стене, твой силуэт растворится на ее фоне и не выдаст тебя, как если бы ты гордо и глупо шествовал прямо посередине коридора.

Конечно, в таких походах лучше бы использовать специальный воровской костюм, эдакий черно-серый бесформенный балахон. Говорят, что такие использовали члены гильдии убийц, то есть Братства — в таком костюме легче всего «работать», и в нем можно укрыть множество специальных средств, оружие.

Оружие воры на дело практически никогда не носят. Если поймают с оружием — убьют на месте. А так хотя бы под суд отправят, а из суда можно и выкупить. Да и не дело воров — убивать. Если только это не касается его собственной жизни. Тогда — выбора уже нет.

В коридорах башни пусто и мрачно. Не горят факелы, не ходят люди. Да и какие люди могут ходить в это время? Сейчас уже часа два после полуночи, самое демонское время! В это время демоны вылетают из преисподней и занимают души людей, чтобы мучить их и тех, кто с ними рядом.

Юсас уже не раз задумывался — неужели он и правда одержим демоном? Если это так, почему он его не чувствует? Почему не ощущает в себе присутствия этой злой силы? Ведь если верить храмовникам — это злая сила! Одержимость — Зло! Так почему тогда ему так хорошо, так приятно?

И почему его не тянет творить зло? Ведь теперь, судя по тому, что говорит Храм — Юсас должен считать Зло Добром и наоборот! А он такого не ощущает. Как было зло злом, так оно им и осталось. А добро — есть добро!

Глупость это какая-то. Опять обман. Врут! Всюду — врут! Вся жизнь построена на вранье! Вот нож — он злой? С одной стороны — да. Ты можешь им убить. А если ты ножом режешь хлеб? Или разрезаешь рану больного, спасая его от смерти, вытаскивая из него стрелу? И даже если убиваешь — а если ты убил, защищая добро? Помогая людям, обороняя их от несправедливости? Или наказывая негодяя!

Так и одержимость. Нет абсолютного зла, как нет абсолютного добра. Все зависит от человека. От того, как он употребит в дело свое умение, свой «нож».

Юсас вдруг застыл, прислушался. Где-то далеко кричал человек. Кричал так, что у Юсаса кровь застыла в жилах от страха. Так может кричать только тот, кто ввергнут в невероятные муки, муки, которые по рассказам храмовников ожидают на том свете тех, кто злоумышляет против Создателя — в лице того же всемогущего Храма. Не посещает храм, не жертвует на его нужды, а тем паче — хулит Храм, обвиняя храмовников в глупости, стяжательстве, прелюбодеяниях и других смертных грехах, явно с целью опорочить святых людей.


Нет, недалеко. Показалось, что издалека. Звук идет из-за двери, возле которой Юсас и стоит, прижавшись к косяку. Дверь толстая, потому так и показалось — что далеко.

Юсас замер, в ноздри ему ударил запах паленого мяса и запах крови. Его мяса и его крови. Порванный рот, наполняющийся кровью, и раскаленное железо, ломающее зубы, вонзающейся в обрубок, который только что был языком. И шуточка о заливном языке, выданная веселым палачом.

Воспоминания нахлынули, как будто все это произошло час назад. Нахлынули так, что Юсаса едва не вырвало, у него ослабели и задрожали ноги, руки заходили ходуном, и он едва не выронил нож, который держал в правой руке. И только боль привела его в чувство — нож вонзился в тыльную сторону запястья левой руки, когда та безвольно, как плеть, опустилась вниз.

Юсас недоуменно посмотрел на руку, поднес ее ко рту и языком слизнул выступившую кровь. И это простое действие, знакомое всякому мальчишке, царапавшему руку, отрезвило его совсем, до конца. Вкус крови, выступившей из ранки, явился той рюмкой, что прочищает мозги похмельного человека. Рюмки, после которой уходит дрожь, теплеют руки, и голова становится мудрой как никогда.

Подойдя к двери вплотную, Юсас прислушался, постоял секунды три, а затем тихонько нажал на дверную пластину. Но она не шелохнулась. Заперта изнутри.

Задумался. Что делать? Если сейчас постучать в дверь — насторожишь тех, кто там находится. А сколько их? Если один-два, это одно дело, если больше — это уже совсем другое. А если там десяток? А если среди них есть одержимые? И тогда конец Юсасу. И все усилия Толи были напрасны. А он, Юсас, не хочет расстраивать Толю. В том числе и своей смертью.

Только возвращаться. Только снова в воздуховод.

Побежал — легко, едва прихрамывая. Если бы кто сейчас его увидел — не поверил бы своим глазам. Пыльный, черный, в одних трусах — демон, да и только! А если бы узнал — тоже бы не поверил глазам. Юсас не может бегать — он же хромой! Он больной! Он стонет и кряхтит, когда встает с кровати и движется к столу! А этот — несется, как охотничья собака! Как безумный заяц! Как лошадь под седлом дурного наездника!

Добежал до входа в систему тоннелей, рванул дверь, заскочил в тоннель, притворил за собой.

В нишу! И быстро-быстро, как поджариваемый с хвоста червяк — в узкий воздуховод!

Тум-тум, тум-тум, тум-тум… локти больно бьются о камни. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп — ладони хлопают по дну воздуховода, поднимая облачка пыли, от которой так хочется чихать. Но чихать нельзя. Нужно быть тихим, как крыса, таким же изворотливым и опасным. И умным. Крыса не подставится зазря. Крыса найдет проход, где бы он ни был, влезет в него и сделает то, что хочет. Для крысы нет преград! И нет жалости.

— Аааа… ооо… ооо… пожалуйста, пожалуйста не надо! Я же все сказал! Я сказал все, что вы хотели! Не надо! Ааааа! Ааааа!

Крики сменились утробным стоном, хрипом, и человек замолчал. Наверное, потерял сознание.

Юсас выдохнул, прижался щекой к холодному камню и задышал — тяжело, со свистом всасывая пахнущий крысиным дерьмом воздух. И воздух показался ему таким сладким, таким желанным… это не запах горелого мяса и не запах, от которого во рту вкус медной монеты. Это просто дерьмо. И от дерьма вряд ли можно умереть — если конечно не погрузить в дерьмо с головой.

Юсас подполз к отдушине, заглянул в нее, держась подальше от края. В особой осторожности не было никакой необходимости — в комнате достаточно темно. Она освещена только фонарем, висящим над столом, где сидит писарь, да огнем из очага, в котором бьется огонь. В комнате жарко, и если бы не отдушины — было бы совсем невыносимо, но на то она и вентиляция, чтобы делать жизнь обитателей строений не такой уж невыносимой. За исключением тех, кому положено страдать.

Кем положено? Уж точно — не самими страдальцами.

В комнате четверо. Палач — невысокий кряжистый человек неопределенного возраста — от сорока до шестидесяти, а может и больше. Писец — скучающий мужчина лет сорока, который позевывает, время от времени сосредоточенно ковыряя в ухе мизинцем то левой, то правой руки. Двое высоких, крепких мужчин лет тридцати с дубинками и кинжалами на поясе. Вероятно — тюремщики, доставляющие заключенных на допрос и оберегающие сам процесс.

Все одеты очень легко, только писец сидит в рубахе и штанах, остальные по пояс голые, а сам палач так и вообще полностью раздет — на нем только кожаный фартук, прикрывающий его от груди. Это чтобы он случайно не коснулся раскаленного металла, который несет к распятому на кресте заключенному, или чтобы в грудь не ударил и не обжег уголек из очага, в котором раскаляются необходимые палачу инструменты. На руках палача рукавицы — вероятно из какой-то несгораемой и непроницаемой для тепла ткани — такую ткань может сделать практически любой маг. За хорошие деньги, разумеется. Но у палача нет недостатка в деньгах.

Определить, кто именно висит на кресте, какого он возраста и сложения Юсас не может, единственное, что он видит — очертания фигуры, потеки крови и пятна сажи на обнаженном теле. Голова свесилась на грудь, изо рта тянется темная струйка, время от времени превращающаяся в капель. Под человеком уже темнеет небольшая лужица — густая, черная в неярком свете.

— Мы так до самого утра просидим! — недовольно говорит писец, он же дознаватель. — Ты разучился пытать? Почему он потерял сознание? И что теперь, ждать, когда он очнется? Нет, все-таки пора тебе на покой! Староват стал для этого дела.

— Да он уже очнулся, господин Лемох! — палач схватил голову заключенного двумя руками и радостно потряс ее, заглядывая в глаза. — Он притворяется, хитрец! Посмотрите! Глаза открыты, моргают! Ох и хитрец же! Ох и выдумщик! Думает, что так избежит пыток! А мы его сейчас и взбодрим! Мы его сейчас слегка поласкаем!

Он быстро пошагал к очагу, достал оттуда металлический прут, конец которого сиял вишневым светом, и подойдя к заключенному, ласково улыбнулся:

— Ну что, попробуешь моего угощения? Смотри, какой красивый! Он похож на цветок, не правда ли?

Зубы палача были на удивление белыми, крупными, как у лошади. Юсас помнил его ласковую улыбку, помнил его голос, помнил и то, как палач любил сравнивать инструменты пыток то с цветами, то со звездами, то со жвалами насекомых и пастью зверей. Он все помнил. Да так помнил, что тело непроизвольно затряслось, и Юсас едва не обмочился от страху. От страху, который таился в его жутких воспоминаниях.

Палач медленно, заглядывая в глаза пытаемому, приложил прут к его груди. Человек на кресте забился, застонал, пытаясь отслониться от орудия пыток, но само собой — ничего у него не вышло. Он только сделал еще хуже — прут, оставшись на месте, прочертил на груди несколько полос, каждая из которых вздулась чередой наполненных жидкостью пузырей.

Юсас не видел этих пузырей, не видел полос. Он ЗНАЛ, что так оно стало. Потому что так было и у него.

— Жирненький! — радостно констатировал палач. — Смотри как шипит жир! Жирному легче! Худой мог бы уже сдохнуть, у него до мяса добраться легко. А у этого вроде подушки — пока прожжешь, запаришься! Я вот попозже сдеру немного жирка с живота, да и приложу туда прутик — вот это и будет славно! А вы говорите — я хватку потерял! Да я лучше многих молодых! Тридцать лет стажа — это не шутка!

— Итак, Зарка, отвечай — участвовал ли ты в заговоре против Трона. Кто кроме тебя участвовал в заговоре. Что вы злоумышляли. Какая цель у вас была.

Голос дознавателя был скучен, тосклив и бесстрастен. В принципе он уже все узнал, что хотел, но нужно было продублировать показания, рассмотреть кое-какие сомнительные места этих показаний, уточнить и разобрать отдельные факты.

— Да я ведь все сказал! Все! Ну не мучайте вы меня! Лучше убейте! Мне нечего вам больше сказать!

Скорее всего — так и было, нечего. Но дознаватель обязан был в этом убедиться, и потому он подал сигнал палачу — продолжай!

Палач довольно ухмыльнулся, выбрал из разложенных в очаге инструментов здоровенные щипцы с широкими, раскаленными докрасна «жвалами», и снова подошел к пытаемому:

— Посмотри, разве они не похожи на челюсти насекомого? Огромного жука, который может вот так взять… и откусить тебе пальчик!

Палач подвел щипцы к пальцу на левой руке пытаемого и медленно взял мизинец в захват. Зашипела кожа, закричал, дергаясь в захватах, мужчина на кресте, раздался тихий хруст, и палач стряхнул на пол маленький цилиндрический кусочек плоти, прилипший к горячим щипцам. Крови не было — она сразу же запеклась от воздействия раскаленного металла, и боль была дичайшей — Юсас это помнил. Очень хорошо это помнил!

Юсас тогда оговорил и себя, и Дегера, признался во всех преступлениях, в которых ему предложили сознаться. Даже в отравлении колодцев и убийстве младенцев столичных рожениц путем насылания на них черной порчи.

Он до сих пор не знает, зачем следствию нужно было придумывать такую чушь — неужели они на самом деле думали, что Юсас с Дегером приехали в столицу для того, чтобы травить колодцы и напускать порчу на рожениц? Других занятий у них нет, кроме как травить колодцы! И главное — зачем? Что это им даст? Убийство ради убийства? Потому что они любят творить зло? Глупость самая что ни на есть располнейшая!

А может, хотели как можно больше заготовить всяческих гадких бумаг? Доносов на влиятельных людей? Ему говорили имена, которые Юсас никогда и не слышал, и требовали, чтобы он опознал их как заговорщиков. И само собой, Юсас их опознавал! После того, как ему откусывали очередной палец или прижигали бедро раскаленным прутом. А особенно он становился разговорчивым и желающим сотрудничать после того, как у него с живота стали срезать полоски кожи, посыпая потом это место крупной, тут же прилипающей к живому мясу солью.

А что, очень удобно — берешь какого-нибудь заговорщика, называешь ему имена тех, кто вероятнее всего тоже участвовал в заговоре, и зверски его пытаешь, требуя подтвердить то, что дознанию и так уже известно. И он подтверждает. А ты кладешь эти документы в укромное место до лучших времен. Или худших. В общем — до того времени, когда эти бумаги тебе понадобятся.